Так или иначе, подросшие не в лучшую сторону на иностранной жвачке отечественные болезни захватили поселок и населяющих его жителей.
Рекомендации отдела “Пи” были короткими и внятными. Запретить продажу вредоносной жвачки, повысить зарплату дворникам и сделать упор на наши, российские продукты жевания.
Через неделю из больницы выписался последний больной, вновь заработала фабрика, зеленые успокоились, ученые защитили докторские и кандидатские, поселковая администрация назвала одну из улиц в честь нашего секретного отдела.
– Объявляю. – Капитан чуть приподнимается с места, раздаривая благодарности. – Хорошо поработали, слов нет.
– А почему новость поганая? – вспоминает Ба‑обабова.
– Потому что производитель жвачки подал в суд на наше отделение. – Угробов недовольно морщится. – А мы работать должны, а не по судам таскаться.
– Послать их всех, – хмыкает Машка.
Угробов странно так замирает, прищуренным глазом опытного оперативного работника рассматривает Баобабову. Долго рассматривает, даже мне неудобно становится.
– Кстати, о посылках. – Не сводя с прапорщика глаз, капитан на ощупь достает из ящика стола кусок черствого хлеба и слегка засохшую колбасу. Ест хлеб, запивая водой из графина. Колбасу только нюхает. Пригодится. До обеда еще далеко, и никто не знает, удастся ли ему забежать в столовую. – О посылках и не только. У вас, прапорщик, смотрю, много свободного времени?
– Ну… – почему‑то смущается Машка, поправляя бронежилет.
– Знаю – много, – отвечает за нее капитан, давясь хлебом. – Мне с утра уже начальство все уши прожужжало. Все вас, прапорщик, вспоминают.
– А что такое? – От смущенности до возмущенности один шаг.
– А вы не знаете? – Угробов тянется к пульту дистанционного управления, но вовремя вспоминает, что телевизор в кабинете старенький, отечественный, без всяких таких штучек. Просит меня включить аппарат на возможно большую громкость.
Машка поджимает губы. Кажется, она знает, в чем дело. А я нет. И мне интересно.
– Если вам, лейтенант, интересно, то не на меня смотрите, а в телевизор, – советует Угробов, смахивая крошки со стола и отправляя их в рот. – Вот как раз сейчас и смотрите.
В телевизоре реклама. Какой‑то лысый мужик купает ребенка. Намыливает детские волосы, поливает кипятком. Потом в кадре Появляется Цашка Баобабова, вся такая из себя, и, гордо выпячивая вперед нижнюю челюсть, заявляет в глаза многомиллионной армии зрителей:
– В детстве мой папа часто говорил, если, дочка, хочешь иметь такие же волосы, как у меня, всегда мой голову вот этим шампунем.
Идут титры.
Следующий рекламный ролик.
Баобабова гонится за преступником. Зажимает его в подворотне. Преступник сопротивляется. Баобабова бьет его по лицу. Преступник улыбается, сверкая зубами. Баобабова в камеру: “Семь зубов и все целые? Какой пастой вы чистите зубы?”
Титры.
– Пономарев, выключи эту гадость, – требует Угробов. – Значит, так, прапорщик. Через час объяснительную на стол. И давайте договоримся: или голову мыть, или Родине служить. Третьего не дано.
Баобабова, проникшись низменностью своего поступка, добросовестно кивает.
– Это была омерзительная новость. А теперь, завершая нашу встречу, разрешите доложить, зачем, собственно, я вас вызывал.
В кабинет заглядывает секретарша Лидочка.
– Ваша жена звонит. Сказать, что вы на выезде, или как?
– Поговорю. – Угробов зажимает трубку плечом и долго пьет воду из графина. В трубке щебечут воробьи и иногда кричит выпь.