Германия - Герхарт Гауптман, Герман Гессе, Оскар Лёрке…
Ирландия - Уильям Батлер Йейтс, Джеймс Джойс, Остин Кларк…
Италия - Умберто Саба, Сальваторе Квазимодо, Чезаре Павезе…
Франция - Поль Валери, Гийом Аполлинер, Сен-Жон Перс, Поль Элюар…
Видпте, я перечислил только несколько стран, несколько фамилий. И, поямлуйста, не надо думать, что в неперечисленных странах поэзия хуже или что неперечислепные поэты слабее. Прочтите эту книгу, и вы сами убедитесь, что это не так.
Английский поэт Уистен Хью Оден однажды заметил:
Затянутых в талант, как в вицмундиры,
Поэтов по ранжиру ставим мы…
Так что не надо ранжира. В поэзии его не существует. Не будет ранжира н на нашей поэтической карте. Лучше давайте поговорим о самой поэзии.
У нее есть "вечные" вопросы: что такое Я? Зачем Я? Что значит Время? На них отвечает каждый па протяжении всей жизни.
А еще у нее есть "вечные" темы: рождение, детство, юность, любовь, материнство, творчество, старость, смерть, мечта, надежда - онн неисчерпаемы, как сама жизнь…
В этой книге вас непременно захватит точность чувства, точность мысли, точность поэтического образа и слова.
Сад вздрагивает и бормочет,
Доверчиво грозой пленен,
А ливень тонкой сетью хочет
Связать с землею небосклон…(Анри де Ренье)
Вы увидите все многоцветие мира, всю его неуловимость и всю определенность.
А когда вы будете читать Джона Мейсфилда, вам покажется, что в лица ваши летят брызги соленых океанских волн, а прямо над головой скрипят и раскачиваются мокрые мачты.
…Опять меня тянет в море,
где небо кругом и вода.
Мне нужен только высокий корабль
и в небе одна звезда,
И песни ветров,
и штурвала толчки,
и белого паруса дрожь,
И серый, туманный рассвет над водой,
которого жадно ждешь…
Вы наверняка почувствуете пронзительную правду стихотворного диалога "Мать" итальянского поэта Альдо Палаццески. Это короткое стихотворение похоже на конспект многотомного романа.
- Мать, твой сын тебе лгал.
- Он мой, как прежде.
- Мать, твой сын дурной человек.
- Он мой, как прежде.
- Мать, твой сын украл.
- Он мой, как прежде.
- Мать, твой сын убил.
- Он мой, как прежде.
- Мать, твой сын в тюрьме.
- Он мой, как прежде.
- Мать, твой сын не в своем уме.
- Он мой, как прежде.
- Мать, твой сын бежал.
- Он мой, как прежде.
- Мать, твой сын мертв.
- Он мой, как прежде.
Поэты, отмеченные на поэтической карте Европы, были разными. Они были простодушными и утонченными, нелюдимыми и экстравагантными. Они могли быть любыми и не могли только одного: не могли придумывать себя.
Потому что за это поэзия мстит.
Человек, придумавший себя, очень скоро перестает писать настоящие стихи…
Поэтическая карта, конечно же, не равнозначна карте политической. Однако сопоставление этих карт порою бывает небезынтересным.
Например, большие поэты, как правило, влияют на поэзию не только своей страны, но и других стран.
Такое влияние запросто перешагивает любые государственные границы. Так что в этом случае и недремлющие пограничные заставы, и самые строгие таможенные службы не являются помехой. И можно вспомнить время, когда границы устойчивого влияния, скажем, французской поэзии проходили так далеко от Парижа, что это вряд ли снилось и самому Наполеону.
Происходит и взаимопроникновение, взаимовлияние поэзий различных стран. Этот очень непростой процесс - своеобразный обмен художественными ценностями иногда затухает, а после - с появлением новых имен - разгорается опять.
И все-таки ничто так не влияет па литературу, ничто так пе влияет па поэзию, как политика.
Она влияет, не переставая. Ежедневно. Ежечасно.
Влияет даже тогда, когда некий конкретный поэт думает, что "уж он-то вне всякой политики…".
Да и как может быть иначе, если во время первой мировой войны в Европе местожительством миллионов разноязыких людей на долгое время стали окопы, а самой распространенной одеждой тех же миллионов - солдатские шинели.
Европе везло не только с поэзией. Ей катастрофически "везло" и с количеством войн.
И время, когда - по словам итальянского поэта Джузеппе Унгаретти - "чувствуешь себя, как на осенних деревьях листья", не могло по отразиться на творчестве поэтов разных стран.
Не могло не отразиться на их творчестве и послевоенное разочаровапие, охватившее почти все слон общества.
Резкие строки португальского поэта Фернандо Песоа, по-моему, наиболее четко выражают это состояние:
Это всё - и не будет иного.
Но и звезды, и холод, и мрак,
и молчание мира немого -
все на свете не то и не так!
Но если "всё… не так", то что делать дальше? С кем идти? И во имя чего?
Поэзия не смогла бы ответить на эти вопросы, если бы она не была связана с общественной жизнью своих стран. А в этой общественной жизни все явственнее ощущалось влияние Великой Октябрьской революции.
И вы почувствуете биенне общественного пульса западноевропейской поэзии, ощутите его наполненность во многих стихах, представленных в книге.
Надо еще сказать, что в те годы в самых разных странах с какой-то новой силой зазвучали голоса поэтов высочайшего класса. И тех, кто был уже прославлен раньше, и самых молодых, тех, чья слава была впереди.
В то же время некоторые поэты, растерявшись и устав от большой и маленькой лжи буржуазного мира, пытались поселиться в "башнях из слоновой кости", хотели уйти от "суеты", служить "чистой" поэзии, быть "над схваткой".
Но почти каждый раз башни оказывались не слишком прочными, а в сугубо "чистую" поэзию то и дело врывались вполне конкретпые политические мотивы.
В общем, как пишет португальский поэт Мигел Торга:
Радостью утро дышало.
Думал подняться к вершинам гор,
думал пить воду чистейших озер,
думал уйти в бескрайний простор…
Да жизнь помешала.
Именно так все и бывает.
Только в конце концов оказывается, что жизнь не "помешала", а помогла. Причем помогла в чрезвычайно важный, переломный момент истории.
Ибо однажды получилось так, что самые удобные места, пригодные для наблюдения над жизнью с птичьего полета, были заняты фашистскими бомбардировщиками. "Над схваткой" тоже шел бой.
Сначала была Испания. Гордые и бессмертные месяцы защиты Республики. Время Интербригад. Мужество и трагедия Мадрида. Слова "лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" - звучали, как стихи. И это никого не удивляло. Потому что все великие лозунги звучат, как стихи. И - как клятва…
Большая война вновь покатилась по Европе. Страшная, всепоглощающая война. Вторая мировая. Горели города и книги. Гибли люди. Тысячи, миллионы людей.
Фашизм, развязавший эту войну, пытался перекроить не только политическую карту мира. Он хотел уничтожить и мировую культуру. Истребить даже память о ней.
В эти страшные для всего человечества дни - казалось бы, узкотеоретическая - проповедь "ухода от действительности" и "невмешательства в мирскую суету" граничила с преступлением, объективно служила врагу.
И тогда старое слово "Сопротивление", будто родившись заново, наполнилось особым героическим смыслом.
Сопротивление! А ведь уже почти вся Западная Европа оккупирована фашистами.
Сопротивление! А в тюрьмы и концентрационные лагеря брошены десятки миллионов людей. И круглосуточно дымят трубы крематориев Освенцима, Майданека и других фабрик смерти.
Сопротивление! Летят под откос гитлеровские эшелоны. С фашистами сражаются все - от мала до велика. Кажется, что - как в старых народных сказках и легендах - даже природа не хочет, не может оставаться в стороне от этой борьбы.
И льется с неба мрак.
Ведь было бы изменой
Струить лазурь над Сеной,
Когда в Париже враг…
Это стихотворение французского поэта Жюля Сюпервьеля.
Поэзия Сопротивления! Она возникла в пламени войны и прошла по огненным дорогам Европы от начала до конца. Она создавалась на разных языках, но на любом языке - воевала! Воевала честно и вдохновенно. Не щадила себя. И недаром ее страницы окрашены кровью поэтов, павших с оружием в руках.
Поэзия Сопротивления победила.
Победила потому, что была частью сражающегося народа и выражала самые сокровенные, самые истинные чаянья этого народа.
Но и после разгрома фашизма забот у поэзии не убавилось. Книга дает возможность вникнуть в эти заботы, вглядеться в будни и праздники европейской поэзии.
Судя по антологии, эта поэзия не желает сдавать завоеванных позиций. Она остается многозвучной и многокрасочной.
Стоит отметить еще и высочайшее формальное мастерство многих поэтов. Я имею в виду не холодный формализм, а блестящее, порою даже изощренное владение стихотворной техникой. Доведение ее до таких высот, когда сама техника стихосложения абсолютно незаметна. И ты не можешь понять, как сделаны стихи, не знаешь, почему они па тебя действуют. А уж в том, что стихи действуют на читателя, в том, что оии волнуют по-настоящему, вы сможете убедиться сами…
Поэтический язык XX века перестал быть салонным. Поэзия вышла на улицу. Причем не на ту - единственную, центральную улицу города, где стоят холодные дворцы и надменные особняки.