– Я всегда говорил, что некоторым служителям Тлалока не стоит особенно доверять, – вскользь заметил один. И тут же, покосившись на явно недовольного этим выпадом жреца, поспешно добавил: – Я сказал – некоторым, мой дорогой друг Шочипильцин! Некоторым… Что мы и видим на этом наглядном примере! Вне всяких сомнений, их следует поймать и казнить.
– О, да. – Шочипильцин – вот, оказывается, как звали жреца – желчно усмехнулся правой половиной рта.
– Однако мы не затем сюда явились, чтобы говорить о жрецах, – улыбнулся второй сановник, невысокий, с явным брюшком дядечка. – О, славный Куатемок! Твой дядя, великий тлатоани Моктекусома Шокойоцин, желает в мудрости своей видеть тебя как можно быстрее!
– Как можно быстрее? – удивленно переспросил Куатемок. – А что такое случилось?
– Не знаем, увы, – развел руками сановник. – И никто пока не знает.
Глава 2
Кто смеялся, а кто – нет
Теночтитлан
Так чего же они спорят, мечут громы и молнии? И если уж хотят пускать пыль в глаза, то все-таки знали бы меру.
Франсуа Мориак. "Тереза Дескейру"
Показавшийся из-за скал город был настолько красив, что даже не поддавался описанию. Посланцы и Куатемок со своей новоявленной стражей плыли по большому озеру Тескоко в узорчатом каноэ, с удобством расположившись на разноцветных циновках под зеленым, с желто-золотой бахромой балдахином, дававшим приятную прохладу в столь жаркий и солнечный день, какой как раз и выдался сегодня.
Ах, как сияло солнце! Отражавшиеся в синей воде озера лучи били прямо в глаза, так что, когда Куатемок оглядывался назад, на столичный пригород Койокан, от причалов которого они только что отплыли, городских строений даже не было видно – одно сверкающее солнечно-небесное марево.
Койокан… Диего Ривера, Фрида Кало, Троцкий…
Выстроив сию логическую цепочку, Асотль ухмыльнулся, скрывая непреходящее восхищение, все более нарастающее по мере того, как волшебный город Теночка приближался, поднимаясь из сверкающих вод казавшегося бескрайним озера. Отряд "воинов-ягуаров", безнадежно отстав, шлепал пятками по идущей прямо по дамбе койоканской дороге – город находился на острове, частью даже искусственном, насыпном, связанном с сушей тремя дамбами. Мощные ворота, стены, деревянные мостики, которые в случае малейшей опасности можно было легко и быстро убрать, – все это произвело большое впечатление как на Куатемока, так и на его стражу: юные тлашкаланцы, судя по их лицам, никогда ранее не бывали в Теночтитлане.
Высоченную пирамиду с храмом богов – теокалли – видно было издалека. Хорошо хоть, не чувствовалось запаха крови. Впрочем, бог с ней, с пирамидой, и кроме нее в городе, казавшемся, да и бывшем огромным, было на что взглянуть. Вдоль улиц, прямых, широких и чистых, тянулись каналы, так что почти у каждого дома имелся свой собственный причал – индейцы не знали колеса, и лодки здесь были как нельзя кстати. Чем ближе к центру, к императорскому дворцу и храмам, тем выше становились дома – в два, а иногда и в три этажа, что разрешалось лишь особо влиятельным чиновникам. Повсюду, насколько только хватало глаз, было много зелени и цветов – и во дворах, и в садах, и на специально разбитых клумбах… как вон на той, у городского фонтана, вокруг которого столпились молодые женщины с кувшинами – пришли за водой прямо сюда, а не к акведуку. Ишь, стоят, смеются. Одеты скромно, но со вкусом: обернутый вокруг бедер кусок разноцветной ткани – юбка-куэйтль, сверху – коротенькая туника-уипилли и бусы. Впрочем, многие, особенно те, кто покрасивей да помоложе, и вовсе обходились без верхней части наряда, ничуть не смущаясь выставлять напоказ грудь.
– Рот-то закрой, муха залетит! – смеясь, посоветовал Куатемок одному из воинов-тлашкаланцев.
Тот поспешно отвернулся, смущенно прикрыв глаза рукою.
Насколько мог судить Куатемок, лодка плыла к дворцу правителя… Вот обогнула храм, большую многолюдную площадь, за которой виднелись белоснежные здания Тлателолько, из города-соперника давно превратившегося в город-спутник, деловой центр столицы, именно там еще со времен Асотля располагался обширный – и самый главный – городской рынок. На котором торговали всем. Даже дерьмом – для удобрений. Вместо денег, насколько помнил Асотль, ходили костяные трубочки с золотым песком, перья кецаля, редкие раковины, какао-бобы и – для более солидных расчетов – отрезы тканей – куачтли.
Повсюду было огромное количество людей, и вовсе не бездельников – торговцев, покупателей, спешащих по делам судебных клерков: жители города, со времен пытавшегося выстроить правовое государство Асотля, отличались азартной страстью к сутяжничеству. По каналам деловито проплывали лодки-каноэ, большие – грузовые, и поменьше – рыбачьи, либо везущие какого-нибудь важного человека. В таких случаях кроме гребца-рулевого в лодке имелся еще слуга с опахалом.
– Да-а, красиво жить не запретишь! – с восхищением произнес Куатемок и, когда лодка ткнулась бортом в причал, прыжком выскочил на твердую землю.
Все прибывшие – жрец, сановники, охрана – тут же последовали за ним.
Правда, не совсем… Сановники и жрец по пути куда-то свернули, хорошо, хоть тот добродушный толстячок-чиновник все-таки обернулся, напомнив, что великий тлатоани Моктекусома Шокойоцин ждет всех особо приближенных пилли во втором часу дня, не позднее шестого звука трубы.
– Шестой звук трубы, – задумчиво повторил молодой человек. – Да-а… Здравствуйте, дорогие товарищи, – в Москве пятнадцать часов… В Ашхабаде – семнадцать. В Караганде – восемнадцать… в Петропавловске-Камчатском – полночь! Короче, полный бардак и анархия!
И сам же засмеялся себе под нос, тут же прикинув: как определить время? После шестого звука трубы… Вероятно, трубят с теокалли… да, с вершины пирамиды хорошо слышно. Ладно, наверное, все-таки время еще есть… Будем надеяться. Однако куда же теперь идти? Если здесь дворец, точнее, дворцовый комплекс – вот он, то… По идее, тогда и он, Куатемок, должен жить где-нибудь тут, рядом… Он ведь все-таки родной племянник правителя… По здешним законам – наследник! Да, все правильно… Однако куда идти… Не спрашивать же у дворцовой стражи… У стражи – да, слишком уж подозрительно, а вот у слуг… во-он у тех, что потащили с большой только что причалившей лодки корзины с землей и цветами. Самому, конечно, не надо спрашивать… послать есть кого!
– Несауа!
– Да, вождь?
– Не в службу, а в дружбу – идите пока ко мне в дом… Во-он, мимо лодок, дальше не будут объяснять – спросите, вон, у слуг…
– А…
– А я пока воздухом подышу… Вас нагоню… Скоро.
– Но…
– Я сказал – вы исполняйте!
Несауа поспешно махнул рукой своим парням. Ушли… Ага, вот спросили дорогу у лодочника. Тот показал… Вот так! Кто хочешь – приходи, что хочешь – бери, никто не запрещает, наоборот, все с удовольствием покажут, где тут квартира, где деньги лежат.
Впрочем, пора, кажется, а то как бы за кустами не скрылись… Эй, эй, парни!
Куатемок нагнал свою стражу вовремя и следом за ней вошел в дом… Нет, сначала в обширный двор с благоухающим садом, казалось, сошедшим с каких-нибудь японских гравюр. Только что вошедшие тлашкаланцы толпились у самых ворот и смущенно таращились на деловито подметавших двор полуголых служанок. Кроме служанок, тут еще были и слуги, и еще какие-то непонятные претенциозно одетые личности – то ли жрецы, то ли воины.
О! Наконец-то все эти бездельники узрели своего господина!
И тотчас же бросились к нему, на ходу славословя:
– О свет наших очей!
– Солнценосный ягуар!
– Вечно незатухающее светило!
Так-так… Куатемок ухмыльнулся – солнценосный ягуар, значит?
– Ну что, бездельники, опухли тут без меня?
Слуги и служанки без слов бухнулись на колени. Надо сказать – почтительно, но и без особого страха. Один ушлый толстяк в длинном плаще – скорее всего, мажордом или как он тут назывался – поднялся на ноги первым:
– О, мы так рады, так рады! Кечуак сказал: охота оказалась успешной.
Кечуак? Наверное, этот тот "воин-ягуар". Главный.
– Что, Кечуак уже явился?
– Да, господин. Только что. Прикажешь уже жарить дичь для вечернего пира?
"Жарить дичь для вечернего пира" – какие замечательные слова! Нет, ну право же, замечательные.
Куатемок сейчас чувствовал себя каким-нибудь тургеневско-лесковским помещиком, этаким русским барином, вернувшимся с охоты и милостиво тискающим красивых крепостных девок. Некрасивых, впрочем, тоже… Кстати, о девках… Одна, та, что стояла у самой клумбы, выглядела очень даже ничего. Стройненькая, симпатичная… Пусть даже и с маленькой грудью… Да и худая… Да-да, худая – но это в ней и нравилось.
– Что встали? – Толстяк-мажордом обернулся на слуг. – Ведите господина в дом – переодеться к приему.
Ага… значит, тут уже обо всем знают. О том, что… ну, о приеме у царя-батюшки… сиречь – у тлатоани.
Комната как комната, вернее, небольшая зала. Полутемная, без окон – свет попадал через распахнутые двери, на которых не было никаких запоров, – с расписанными яркими и чрезвычайно красивыми картинами стенами, она, судя по этим картинам и наличию мебели – небольших деревянных стульчиков без ножек и низеньких резных столиков, – играла роль приемной. Такие стульчики, как помнил Куатемок еще из прошлой своей жизни, назывались икпалли, производились в городке Куатитлан и всегда составляли предмет хозяйской гордости и жгучей зависти соседей.