Увлекательная приключенческая повесть классика русской литературы Александра Вельтмана.
Содержание:
ЧАСТЬ I 1
1-∞ год 1
1811 год 1
I. 1812 год 1
IX. Повесть тюремного старосты 7
ЧАСТЬ II 10
X. 1814 год 18
XII. Москва 19
Биография 20
Библиография издания 21
Примечания 21
Александр Вельтман
ЛУНАТИК
(Случай)
Роман
ЧАСТЬ I
1-∞ год
Под голубым сводом Вселенной, по пути к бесконечности, катится томная сотрудница солнца, добрая соседка земного шара.
Совершая свой круг, она, как будто влюбленная, не отводит взоров от мира, населенного человеками; лик её вечно обращен к нему, и никто из земнородных не видал её затылка: ни Галилей, ни Исаак Невтон, ни Иоганн Кеплер, ни Эдмонд Галлей, ни Жак-Баптист Рикчиоли….
Она не заботится о том, что люди молятся, прославляют, бранят ее, берут себе в посредницы, сравнивают с её ликом круглые, красные, или бледные лица себе подобных, - делят ее на четверти, узнают по ней вёдро и непогоду, называют ночною лампадою, оледеневшим миром, каменной громадою, оторванной от первобытных гор Хаоса, зеркалом, отражающим в себе образ рябой земли…
Не заботится она о том, что люди дерзают всматриваться в её тайны и думать, что на ней напечатлелось первое злодеяние человека, - что Жиды называют ее образом Лили, первой жены Адама.
Не знает она, что в ней протекают моря: нектарное, облачное, и тихое, ясное, тучное, мрачное, дождливое, - и что поселились на ней души великих ея созерцателей, измерявших её величину, её тяжесть и расстояние от земли, её хребты и вулканы, коих извержение заметно очами человеческими, - её чудные горы, возвышающиеся над поверхностью лунных морей более семи верст, - её пучины и пропасти, в которые Шретер и Гершель опускались и измеряли необычайную глубину, - её реки, широкие как Дарданельский пролив, - её чудные свойства и родство с душами нежными и задумчивыми, - её жителей, которых рост измерен Волфом, и которые полмесяца спят, полмесяца бодрствуют.
Подобно прекрасной деве земного шара, она кротка и смиренна. Настает её день - она начинает постепенно, тихо, сдергивать с себя покрывало; раскроется, посмотрит грустно на земной шар, и снова задернет себя покрывалом.
Носится она около него, ходит в след за ним, как рабыня; горячие слезы её летят 2.520.000 верст, падают на землю холодной росою…. Томные её взоры рассыпаются по земному тару, брызжут печальным светом… А он… холодный, мрачный! дремлет… доволен, что баюкает, носит его по пространству, без усталости.
Он слеп, не знает какие на нем творятся чудеса; не ведает что жилец его, человек, считает себя источником добра, а все окружающее его причиною зла.
Виновато Небо, виновато Солнце, виновата Луна, что душа этого жильца земного шара, невесела, что тело страждет, что жизнь есть пучина зол, что все к нему равнодушно, что воздух, окружающий его, заражен таинственным ядом…
1811 год
Под голубым сводом Вселенной, по пути к бесконечности, катится сотрудница Солнца, добрая соседка земного шара, печальная Луна; светит на Москву, также печальную, предчувствующую бедствия, которые навлекает на нее влияние страшной кометы.
Золотой купол Ивана Великого горит, как ночная лампада, как другое светило ночи; золотые главы соборов светятся около него как звезды; зубчатые стены Кремля кажутся литыми, серебреными, и взор ищет на них Ярославны, тоскующей о своем Ладе Игоре, или сторожевой девы, дочери Громобоя. Кремлевские башни, как исполины в чешуйчатой броне, сторожившие вход в очарованный замок, посвечивают своими шлемами, осенённым двуглавыми золотыми орлами.
Улицы опустели. Против обыкновения шум городской утих ранее. Небо ясно; Луна светла; но еще светлее поднялась над горизонтом, предвестница бед, гостья из-за пределов солнечной системы, блистательная Комета. Распустив золотую косу ярких лучей, она, как Русалка, плыла по волнам эфира, и возмущала собою спокойствие миров, очаровывая их своею красотой и свободой носиться в неограниченных пространствах Вселенной.
1812
На часах Спасской башни натянулись молотки, простучали по колоколам печальный аккорд четвертей. Двенадцать час в исходе.
- По слову клад! - раздался голос Ефрейтора подходящей смены к часовому, стоявшему у ворот.
- Кто идёт - вскричал он.
- Смена, стой!..
- Кому на часы, марш!..
- Стой!..
- Смена марш!..
Новый часовой стал на место старого, который передал ему шопотом приказание.
Отдаленный грохот прокатился по чистому воздуху, вдоль Москвы реки.
- Чу, братцы, пушка гудит! То верно баталия с Французом! - сказал один из солдат.
- Ничто! уж не в первой, - отвечал смененный. - Страх, братцы, как стукнула полночь, откуда ни возьмись филин… так и ломит!.. сел на башню, да как крикнет!.. так и вздрогнула душа!.. Я чтоб, знаешь, покуражиться, выкинул темп, а из ворот едут двое, шажком, на белых конях. Кто идет? а не едут-то было! - едут себе, ни слова! - Я: раз, два!.. к прикладу - а ружье к ноге!.. Ах, ты Господи!..
- Э! э! э! вскричали прочие солдаты. Да кто же такие проехали? Ты бы крикнул: убью!
- Слышь-ты! иной час и словом подавишься! Сторож часовенной говорит, что- то были два Князя из собора, поехали на бой с Французом!
- На лево кругом! скомандовал Ефрейтор, марш! правое плечо вперед! марш!..
- Кто идет! - протяжно вскрикнул новый часовой, чтоб окуражить себя и настроить голос.
I. 1812 год
В огромном доме на площади, между Ильинскими и Никольскими воротами, Луна светила сквозь два окна в небольшую комнатку.
Все украшения комнатки состояли в небольшой кровати, покрытой вязаным одеялом, в столе и двух стульях, в полочке с книгами, в шкапике неизвестно с чем… да на окошке стояла электрическая машина с своими банками, проводниками и прочими снадобьями; да лежала, тут же, большая зрительная труба.
Молодой человек лет двадцати, в синем чекмене, обшитом шнурками, сидел на кровати, облокотясь обеими руками на стол и подперев голову.
Перед ним лежали исписанные бумаги; но не простым письмом, а всеми известными Латинскими буквами, разбежавшимися по листу, для отыскания величины иксов и игреков.
Несколько развернутых книг разных форматов также лежали перед ним. По чертежам и таблицам можно было заметить, что они относились до Математики, Физики и Астрономии.
Свеча, стоявшая на столе, нагорела и издавала томный свет.
- Да полноте, сударь, читать! - сказал вошедший старик, в гороховом фризовом сюртуке, сняв со свечи.
- Пора почивать, уж за полночь время!.. Далась вам наука!..
Вдали раздалось несколько выстрелов из орудий.
- Чу! - продолжал старик, крестясь, - Господи!.. поговаривают, что добрые люди бегут вон из Москвы, что Француз наступает, а у вас в голове все студенчество!.. Что скажет, батюшка?… Посмотрите-ко на себя - как испитой!.. Барин, а барин!.. соснул!.. ну, Бог с ним! пусть почивает… жалко смотреть!
Старик осторожно склонил голову молодого человека на подушки, потушил свечу, зажег лампаду перед маленьким образом, в углу комнаты, - и вышел!
Время было теплое. Казалось, что Луна, собрав все свои лучи, щедро сыпала их в отворенное окно на молодого человека.
Это был Студент Московского Университета, по физико-математическому отделению.
Кто учился Математике и не знает, что она влечет в сети свои ум юноши, как любовь неопытное сердце? - Это хитрая кокетка, нежная соблазнительница, смотрящая на вас томным, задумчивым взглядом из-под длинных, чудных ресниц; глубокой вздох, кроткая улыбка, сулят вам бессмертную любовь и голубую дружбу, безмолвно зовут вас, куда-то… верно в страну очарований! - Вы за ней, а она - все дальше, дальше от вас, мани и воображение, и надежды ваши в бесконечность, в 0,000000… Вы жаждете, вы алчете, ловите тень, которая ласкает вас взором, улыбкою, вздохом, осыпает вас иксами, игреками и зетами.
Аврелий жил в те времена просвещения, когда память отвечала за все, когда ум, не окрылённый воображением, был робок как ребенок, которому, не объясняя причины, запрещают иметь собственные понятия, велят слушать других, имеющих право безотчётно говорить ложь и правду.
Аврелий отличался от товарищей своих красотою, умом и странным характером. Он был молчалив и скромен, и не любил женщин до ненависти. Никто не знал причины.