Книга посвящена изучению творчества Н. В. Гоголя. Особое внимание в ней уделяется проблеме авторских психотелесных интервенций, которые наряду с культурно-социальными факторами образуют эстетическое целое гоголевского текста. Иными словами, в книге делается попытка увидеть в организации гоголевского сюжета, в разного рода символических и метафорических подробностях целокупное присутствие автора. Авторская персональная онтология, трансформирующаяся в эстетику создаваемого текста – вот главный предмет данного исследования.
Книга адресована философам, литературоведам, искусствоведам, всем, кто интересуется вопросами психологии творчества и теоретической поэтики.
Содержание:
Предисловие 1
Гоголь и онтологический вопрос 2
Nervoso Fasciculoso - (О "внутреннем" содержании гоголевской прозы) 8
Сюжет "Поглощения" 19
Ведьма и кошка - (Детский опыт Гоголя) 39
Загадка Чичикова 41
"Чтобы видно было, как днем" - (Мистика "ночного света" у Гоголя) 44
"Услаждение и назидательность" - (Рассказывание-слушание у Гоголя) 51
О двойном использовании сюжета у Гоголя 52
"Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" - (О конструкции и смысле названия) 55
Тентетников и Раскольников 56
"Каштанка" и Гоголь 59
"Предыдущего не считайте здравым…" - (Гоголь и Платонов: об одной параллели) 60
Именной указатель 62
Примечания 62
Леонид Владимирович Карасев
Гоголь в тексте
Леонид Карасев родился в Москве. Закончил МГУ им. М. В. Ломоносова. Доктор философских наук. Автор книг "Онтологический взгляд на русскую литературу" (1995), "Философия смеха" (1996), "Вещество литературы" (2001), "Движение по склону. О сочинениях А. Платонова" (2004), "Три заметки о Шекспире" (2005), "Флейта Гамлета. Очерк онтологической поэтики" (2009), а также ряда научных публикаций в российских и зарубежных изданиях на английском, французском, голландском и польском языках.
Книга "Гоголь в тексте" посвящена проблемам гоголевской поэтики и составлена из очерков, написанных автором на протяжении двух последних десятилетий.
В оформлении переплета использована картина И. Левитана "Туман" 1890-е годы
Электронная версия данного издания является собственностью издательства, и ее распространение без согласия издательства запрещается.
Предисловие
…Он нечто написал самим собой.
Б. Зайцев. Жизнь с Гоголем
Что значит "Гоголь в тексте"? Любой писатель сказывается в своих сочинениях, вопрос в том, в какой степени и каким образом проявляется его, собственно, человеческое, индивидуальное начало. Обыкновенно это начало связывают с "идейным" или "духовным", однако очевидно, что индивидуальность во многом обязана и той стороне авторского существа, которая связана с психологией, с телесностью, а они сказываются в большей или меньшей степени на самих "идеях". Иначе говоря (повторю то, что я писал в предисловиях к книгам "Вещество литературы" и "Флейта Гамлета"), моя задача вновь состоит в том, чтобы, помимо традиционных литературоведческих задач, попытаться уловить и описать модус перехода телесности авторской в "вещество" повествования – в идею, сюжет, символические подробности. Проследить то, как индивидуальность автора (а это может быть связано и с целым типом мирочувствия) незаметно для него входит в текст, придавая ему ту или иную смысловую и эстетическую конфигурацию. Интерес подобного рода – это интерес "онтологической поэтики " , ориентированной на выявление "нечитаемого в тексте", это направленность на выявление неочевидных смысловых структур, которые укоренены в глубинных, сущностных основаниях текста; структур, образующих своего рода "неофициальный" или "второй сюжет", оказывающий влияние на оформление и развитие сюжета очевидного. В некоторых случаях и в некоторой степени – подобные онтологические схемы могут быть связаны не только с духовно-культурными, но и с телесными аспектами (В. Н. Топоров называл это "психофизиологическим субстратом человека", который сказывается в создаваемом им тексте) . Как раз на этот тип авторского присутствия в тексте я в данном случае и ориентировался, стремясь показать, как телесность претворяется в слово, как соматика становится эстетикой.
"…Он нечто написал самим собой", сказанное Б. Зайцевым о Гоголе, как раз и указывает на особенность гоголевского случая; в этом "самим собой" звучит не только отдельно взятое "духовное", но вся личность со всем ее составом.
Само собой, не все в книге посвящено одной лишь телесности, есть в ней и вполне обычные для регулярного литературоведения соображения и сопоставления, однако того объема – смыслового и фактического, который связан с названной темой, вполне хватило, чтобы назвать книгу именно таким образом.
В целом же речь идет об онтологическом подходе к тексту, то есть о чем-то более широком, чем "поэтика текста" в ее привычном понимании. В данном случае речь идет о попытке воссоздания того, что можно назвать "персональной онтологией автора", не просто сказывающейся, а непосредственно выражающейся в его поэтике. Как писал по этому поводу В. Н. Топоров, поэтика "текста, творчества все настоятельнее нуждается в освещении со стороны поэтики творения, в которой – если говорить о предельной ситуации – проступает изоморфизм творца и творимого, поэта и текста и, следовательно, хотя бы отчасти снимается оппозиция "автор – текст" . Автор входит в текст целиком, поэтому и текст становится тем более органичным, живым, чем более сильно в нем целокупное авторское присутствие. Это относится и к строению сюжета, и к символическому оформлению описываемых событий, которые могут нести на себе тот или иной телесный отпечаток. Именно поэтому можно – и не только метафорически – говорить о "сюжете поглощения" у Гоголя, о "головной" теме у Достоевского или о "дыхании" прозы у Чехова.
Надо заниматься подобными изысканиями или нет – вопрос не праздный: возможно, кому-то такого рода поиски покажутся бессмысленными и ненужными, поскольку они не вполне укладываются в рамки привычных представлений о том, как нужно работать с текстом, что входит в компетенцию литературоведа, а что нет и т. д. Однако если взглянуть на вещи шире, то можно предположить, что и в подобном подходе есть свой смысл. Во всяком случае, когда потребность в осознании того, зачем человек вообще создает вымышленную текстовую реальность и как именно он это делает , станет более явной и востребованной, приведенные в книге наблюдения и соображения могут оказаться небесполезными. Другое дело, что это уже точно будет задачей не филологии, а многих, слившихся вместе, интеллектуальных стратегий, которые в тексте, через текст будут стремиться к тому, чтобы понять вещи, к тексту никакого отношения не имеющие: их предметом станет не литература, а, как сказал бы Гоголь, "душа и прочное дело жизни".
Теперь – несколько слов об устройстве книги. Она открывается статьей "Гоголь и онтологический вопрос" (1993), которая написана двадцать лет назад, в эпоху, когда многие вещи казались мне гораздо более понятными, чем сегодня. Тем не менее в этом сочинении, несмотря на его категоричность, есть, как мне кажется, некоторые наблюдения и соображения, которые в общем составе книги могут оказаться небесполезными. К тому же именно в этой работе обозначился тот круг проблем, которыми я стал заниматься впоследствии. В основе текста лежал доклад, прочитанный на научном семинаре в Институте высших гуманитарных исследований при РГГУ в 1992 году (теперь это ИВГИ им. Е. М. Мелетинского). Доклад был встречен неоднозначно и весьма бурно; собрали даже материалы дискуссии (Л. М. Баткин, Г. С. Кнабе, В. Н. Топоров и др.), чтобы издать их отдельной книжкой, но до издания, как водится, дело не дошло.