Итак, Фрейды переехали в Лейпциг, а через год – в пригород Вены. Они вынуждены были жить, по сути, в гетто, среди бедняков. С помощью родственников через некоторое время финансовое положение и условия жизни семьи улучшились.
Образованием Зигмунда сначала успешно занимались родители. Он сдал вступительный экзамен в гимназию в девять лет (на год раньше положенного срока). Дома ему были предоставлены все возможности для занятий: отдельная комната, необходимые книги. Чтобы другие дети не мешали ему, им не разрешали заниматься музыкой.
Сказалось ли такое особое внимание и уважение к его персоне на более поздних проявлениях интеллекта и характера Зигмунда Фрейда? В чём это могло проявиться? В той или иной степени такая опека развивает в молодом человеке не только самоуважение, но и чувство своего превосходства над многими другими.
Например, на одной из фотографий Сигизмунд в возрасте 5-6 лет – упитанный мальчик, стоит, подбоченясь, у кресла с независимым или даже заносчивым выражением лица.
Симптом Эдипова комплекса?
Зигмунд Фрейд в своих работах упомянул немного случаев из своего детства. Некоторые из них показательны.
Однажды он "напрудонил" в спальне родителей. (Пожалуй, это было видом протеста или в связи с их конфликтом, или за то, что они его обидели.) Отец строго его отчитал, в сердцах воскликнув: "Из тебя ничего не выйдет!"
Как позже признался Зигмунд: "Это было, по-видимому, страшным оскорблением моему самолюбию, так как воспоминание об этом эпизоде постоянно проявляется в моих сновидениях и связано обычно с перечислением моих заслуг и успехов, точно я хочу этим сказать: видишь, из меня всё-таки кое-что вышло".
Урок пошёл впрок. Но с того момента, возможно, он почувствовал некоторую неприязнь к отцу. Слишком уж резким был переход от похвал ребёнку, на которые родители не скупились, к порицанию.
Когда он испачкал сальными руками стул, то, видя огорчение матери, пообещал ей купить новый стул, когда вырастет и станет великим человеком. Значит, родители пробуждали в нём чувство собственного достоинства и стремление достичь успеха в жизни. А его с детства привлекали истории о деяниях выдающихся людей, полководцев.
Если он и стал героической личностью, то прежде всего в сфере смелости мысли, в стремлении преодолеть общественные предрассудки, вторгаясь в области интимной жизни личности, о которых принято было умалчивать.
Его поразили слова матери о том, что люди были созданы из глины, а потому им суждено рано или поздно вернуться в землю. Он этому не поверил. Тогда она, потерев ладони, показала ему тёмные крупинки. По-видимому, это были хлебные крошки.
Сын впервые задумался о том, что ему суждено умереть, уйти в землю. По его признанию: "Я неохотно уступал этой мысли, которую слышал впоследствии выраженную следующими словами: "Ты обязан природе смертью"". Возможно, так пояснил ему отец. То есть природа человека предполагает неизбежность небытия.
Не тогда ли у него возникло предчувствие поздней идеи стремления к смерти, Танатосу, в противоборстве с влечением к жизни и Эросу? Об этом остаётся только догадываться.
При желании подобные связи можно не только предполагать, но и строить на них гипотезы о воздействии на взрослого человека мыслей и эмоций детских лет, погруженных в глубины бессознательного и оттуда при определённых условиях всплывающих на свет разума. Таков метод подбора и подгонки фактов под готовый ответ. К сожалению, им слишком часто пользовался Зигмунд Фрейд для доказательства своих теорий.
В юности ему довелось разочароваться в отце. На всю жизнь запомнил он историю, рассказанную отцом во время прогулки. Желая объяснить, как изменилось к лучшему отношение местного населения к евреям, Якоб бесхитростно поведал ему о том, что произошло с ним в молодые годы.
Зимой в субботу Якоб со своим первым сыном вышел на прогулку. По случаю праздника он был хорошо одет, с новой меховой шапке на голове. К нему подошёл местный житель, христианин, и с криком – "Жид, прочь с тротуара!" – сбил шапку с его головы. Она упала в грязь.
– И что ты сделал? – спросил Сигизмунд.
– Я пошёл на проезжую часть улицы и поднял мою шапку, – тихо ответил отец.
"Это казалось мне трусливым со стороны большого, сильного мужчины, который держал за руку маленького мальчика", – вспоминал Зигмунд Фрейд.
Значительно позже, при Гитлере, ему на собственном опыте пришлось убедиться, насколько беспомощным бывает человек во враждебном социальном окружении. А в детстве, услышав этот печальный рассказ отца, он был возмущён до глубины души: почему Якоб не ударил этого подонка, не свалил в грязь! Ему было стыдно за отца.
Негодование мальчика нетрудно понять. Но можно ли осуждать поведение отца? У наглого негодяя, скорее всего пьяного, могли быть поблизости приятели или сочувствующие. В случае драки Якоба могли не только поколотить, но и при вмешательстве полиции назвать виновником конфликта.
Непростым было положение зажиточных евреев среди более бедной основной массы местных жителей. И дело тут не только, а то и не столько в тривиальной зависти. Свое негодование за социальную несправедливость было проще и безопаснее излить на инородцев, находившихся в абсолютном меньшинстве. Вдобавок, предоставлялась возможность насладиться чувством собственного превосходства.
По-видимому, Якоб не смог объяснить сыну непростые обстоятельства происшедшего события. Ему хотелось, чтобы у Зигмунда не было чувства униженности, неполноценности, которое испытал отец. А результат был иным. Разочарование в отце сопровождалось, возможно, уверенностью в том, что сам-то Зигмунд поколотил своего оскорбителя. По его мнению, изменились не нравы, а изменился к лучшему он по сравнению с отцом.
Казалось бы, в данном случае очевидно пробуждение в Зигмунде Фрейде так называемого комплекса Эдипа (соперничества и превосходства сына над отцом при эротическом чувстве к матери), ставшего одним из краеугольных камней его учения. Для этого есть, на первый взгляд, определённые основания. В буржуазных семьях отец нередко авторитарен, и сыну приходится преодолевать его влияние на свою личность.
Однако Якоб не был семейным деспотом. Он отличался спокойным и мягким характером, рассудительностью, хотя мог порой и вспылить. Сигизмунд вряд ли испытывал к нему сильную привязанность. На фотографии он в возрасте примерно 10 лет стоит несколько отстранённо возле отца, сидящего в кресле. Вид у мальчика независимый.
Но даже если у него возникло чувство своего морального и даже интеллектуального превосходства перед менее образованным отцом, это ещё не означает ревность к нему как сопернику за обладание любовью матери. Можно, конечно, предположить, что такие негативные эмоции оставались в тёмных глубинах его бессознательного. Но подобное предположение, основанное на предположении, противоречит научному методу, требующему доказательств. Научная гипотеза, в отличие от вольных фантазий, должна опираться на факты, которые в данном случае отсутствуют.
В психологии приходится иметь дело с множеством сведений о конкретных личностях, в том числе с отклонениями от нормы (которая в немалой степени условна). Исследователь имеет возможность выбрать сведения, подтверждающие его теоретические воззрения, не обращая внимания на другие.
Ситуация усугубляется, когда речь идёт о неосознанных чувствах. Тут для теоретика открыто широкое поле для предположений, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть. А это уже выходит за рамки метода науки.
"Каждый философ, писатель и биограф придумывает свою собственную психологию, выдвигает свои гипотезы о закономерностях и целях душевных актов. В области психологии отсутствуют уважение и авторитет. Здесь любой может, следуя своим собственным вкусам, "заниматься браконьерством"".