Иафет в поисках отца - Фредерик Марриет

---------------------------------------------

Фредерик Марриет

Глава I

Кто удостоит эти листки чтением, не будет задержан долгим предварительным описанием моего рождения, родни и воспитания. Самое заглавие книги свидетельствует о том, что по первым двум пунктам я ничего и не мог знать.

Но в интересах повествования необходимо остаться в этом счастливом состоянии, счастливом потому, что при чтении рассказа, как и в продолжение нашей жизни, неизвестность будущего можно считать действительно за величайшее счастье. Все, что было обо мне известно, хотя и очень мало, я расскажу с возможной точностью и обстоятельностью.

Это было в… но я совершенно позабыл время. Чтобы навести справку, я принужден буду встать со стула, отыскать ключи, отпереть кабинет и перерыть кучу бумаг в сундуке. Таким образом, надолго задержу вас. Следовательно, достаточно будет сказать, что это было ночью; а описываемая ночь была ли темная, или лунная, дождливая или пасмурная, право не припомню, да, впрочем, оно и не так важно. Итак, я явился ночью… часу в… и вот опять остановка. Тогда могло быть часов десять, одиннадцать или полночь. Могло быть также и за полночь и близко уже к утру. Я ничего не могу тут утверждать, читатель должен извинить ребенка… Но тут новая запятая… Какого возраста? Ну, предположим, что мне было тогда несколько дней. Закутанный во фланель и сунутый в корзину, покоясь в сладком сне, я не замечал состояния погоды и времени дня по церковным часам; притом я никогда не считал времени важным делом в рассказах, да и слишком поздно это вспоминать в надлежащем порядке, когда все давно забыто; почему я и принужден рассказать мою историю со многими пропусками, надеясь на снисхождение читателей. Вот она. Ночью… состояние погоды было… я, ребенок неизвестного возраста, был привешен кем-то к ручке колокольчика у ворот воспитательного дома, и тот, кто принес меня, необыкновенно громко позвонил. Старый привратник вскочил с поспешностью и второпях так сильно ударил рукою по носу свою дорогую половину, что ушиб произвел кровотечение, а потом ужасные ругательства.

Вся тревога произошла из-за упомянутого звонка, но виновник, или виновники, шума давно уже исчезли, прежде чем старый привратник смог одеться и удовлетворить неучтивому требованию.

Наконец старик отворил ворота и наткнулся носом на висевшую корзину. Почтенный человек, отыскав ножик, вывел меня из затруднительного положения. В самом деле, это был жестокий поступок, заставить ребенка висеть некоторое время в таком ужасном положении. Он снес меня в свой дом, засветил свечу, открыл корзину, и вот состоялось мое чудесное появление в свет.

Когда он открыл корзину, я открыл глаза, хотя этого, впрочем, и не заметил; старуха его тогда стояла в самой легкой спальной одежде и, свесив нос над тазом с водой, обмывала эту часть лица.

— Посмотри-ка, жена, какой прелестный ребенок, что за глаза, черные, как смоль! — произнес старик.

— Черные глаза? — проворчала старуха с негодованием, обмывая нос. — Завтра будут и у меня черные глаза…

— Бедненький, как он озяб, — пробормотал старый привратник.

— Наверно и я простужусь и получу насморк, — прохрипела его супруга.

— Но, Боже мой, вот и бумага! — вскрикнул старик.

— Ну да, мне нужно хлопчатой бумаги и уксусу, — простонала жена привратника.

— Адресованная смотрителю, — сказал привратник.

— Адресуйся к аптекарю, — говорила тем же голосом жена его.

— И запечатано, — сказал он.

— Попроси, чтоб вылечил, — продолжала старуха.

— На нем хорошее белье… Это дитя, верно, не бедных людей.

— Мой бедный нос! — вскрикнула старуха.

— Надо снести его к кормилице, а письмо отдать смотрителю ужо или завтра.