Он то взмахивал ногами, как будто бы их поджигали колеными угольями, то хлопал по карманам, то скрежетал зубами, то сжимал кулаки и кусал до крови губы; наконец он шепнул мне на ухо:
— Вот почему она все подсматривала и выглядывала у нас. Она все знает, и мы пропали, если ты ее не подкупишь.
Я оттолкнул его и обратился опять к своей посетительнице.
— Я предписывал лекарства, сударыня, — ответил я наконец, — в каких-нибудь ничтожных случаях и получал деньги, как вы говорите, когда не было дома хозяина; но мне еще не все здесь доверено.
— Знаю, знаю, но вам нечего меня бояться… вы слишком скромны… Я хотела бы вам ввериться потому, что не полагаюсь на искусство вашего хозяина.
— Как вам угодно, сударыня, — сказал я, кланяясь почтительно.
— Есть ли у вас камфора со спиртом?
— Есть.
— Итак, сделайте одолжение, потрудитесь сейчас же отослать ее с мальчиком ко мне на квартиру.
Я подал бутылку, за которую она заплатила, и велел Тимофею отнести ее по адресу. Тимофей надел шляпу, взглянул на меня и оставил нас одних.
— Как вас зовут? — спросила она меня тем же приятным голосом.
— Иафет Ньюланд, — ответил я.
— Иафет, это хорошее имя, — сказала она про себя, — оно взято из священного писания, но Ньюланд — светская фамилия.
«Тайна моего рождения открыта», — подумал я, но я ошибался. Она, верно, какая-нибудь фанатичная модистка; я посмотрел на нее еще раз, и одежда ее разуверила меня в этой идее.
— Кто дал вам это имя? — сказала она, помолчав. Вопрос был довольно прост, но он пробудил кучу неприятных воспоминаний, и я, не желая поверить ей всего, ответил то, что обыкновенно отвечал всякое утро в воспитательном доме: «Крестный отец и мать, сударыня».
— Мне очень дурно, — прибавила она после некоторого молчания, — не угодно ли вам попробовать мой пульс?
Я взял ее руку, которая была очень изящна.
Как жалко, — подумал я, — что она стара, дурна и полухвора.
— Кажется, что, судя по пульсу, у меня большое нервное раздражение. Я заметила сегодня утром, что пульс мой бил по сто двадцать раз.
— Правда, пульс очень част, — сказал я, — но может быть, камфора со спиртом помогут.
— Благодарю вас за совет, господин Ньюланд, — сказала она, положив гинею, — и если мне не будет лучше, то я опять приду к вам или пришлю за вами. Прощайте.
Она вышла из лавки, оставив меня в недоумении. Когда Тимофей возвратился, я был в глубоком размышлении, и гинея лежала еще на конторке.
— Мы встретились, когда она возвращалась домой, — сказал он. — Боже мой, гинея! Откуда это, Иафет?
Я рассказал ему случившееся.
— Да, кончилось гораздо лучше для нас, нежели я ожидал, — прибавил он.
Словонас напомнило мне, что выгоды мы делим поровну, и я предложил Тимофею половину, но, несмотря на то, что он был шалун, он никак не соглашался взять свою долю. «Потому, — говорил он, — что ты получил эти деньги за консультацию и сделался уже теперь Medicus doctor».
— Тимофей, я ничего не могу понять из этого приключения, — сказал я, подумав несколько минут.
— А я понимаю, — ответил Тимофей, — она до тех пор смотрела в окно, пока не влюбилась в твое хорошенькое личико; это точно, будь уверен.
Так как я не мог найти другой причины, и притом мнение Тимофея льстило моему самолюбию, то я и уверовал в его предложение.
— Жаль только, Тимофей, что она так уродлива, — сказал я, — и потому не могу ответить ей взаимностью.
— Это ничего, только бы деньги платила аккуратно.
На следующее утро она опять явилась, купила бутылку камфоры со спиртом, отослала ее с Тимофеем домой и, спросив опять моего совета, заплатила другую гинею.
— Сударыня, я не имею никакого права брать эти деньги, — сказал я.
— Напротив, — ответила она, — я знаю, что у вас нет друзей и что вам нужно покупать книги для ученья, без чего вы не будете образованным человеком.