Несколько месяцев спустя Сюзон Бернар, горничная и наперсница Дории, вынуждена была посреди ночи вскочить с постели, натянуть на себя юбку, накинуть на плечи платок и сунуть ноги в туфли: кто-то изо всех сил колотил в ворота, выкрикивая страшные слова:
— Именем короля!
Сюзон высекла огонь, зажгла свечу и, прикрыв ее рукою, отворила окованную железом дверь. У ворот стоял незнакомый дворянин, а к кольцу, вделанному в ограду, привязан был взмыленный конь.
— Простите, сударыня, — произнес он, — что мне пришлось потревожить сон столь обворожительной особы… Право же, я не виноват! У меня поручение от его сиятельства графа д'Аркашона.
Упомянутый граф д'Аркашон был губернатором Беарна — всесильным наместником Людовика XIV в По.
Сюзон присела в кокетливом реверансе, показав красивые маленькие ножки, обласкала гонца взглядом и провела в помещение, которое служило — как это часто бывает в деревенских усадьбах — и кухней, и столовой.
— Мне неизвестно, сударыня, — сказал посланец, — из-за чего господин губернатор изволил в столь поздний час направить меня сюда. Дело, должно быть, величайшей важности… — И он достал запечатанный пакет: — Передайте это господину де Лагардеру. Мне было велено дождаться ответа.
Шум разбудил не только горничную, но и Дорию с Рене. Молодой человек тотчас же поднялся, натянул сапоги и схватился за шпагу.
Постучав, в спальню вошла Сюзон со свечой. При свете ее супруги прочли послание — десяток строк, собственноручно писанных графом д'Аркашоном. Губернатор просил господина де Лагардера незамедлительно явиться в По для разговора о деле, имеющем до него прямое касательство.
Войны не было, тяжб Лагардер ни с кем не вел, явных врагов не имел… Супруги недоумевали: зачем это Рене понадобился губернатору?
И вдруг Дория, озаренная страшной догадкой, побледнев, воскликнула:
— Отец умер!
— С какой бы стати тогда господин д'Аркашон вызывал меня в По? Смерть твоего отца совершенно не касается нашего губернатора, да и как он мог узнать о ней? — возразил муж.
Но Дория со слезами на глазах повторила:
— Говорю тебе — отец умер!
Рене де Лагардер привык действовать быстро и решительно. Он повернулся к Сюзон:
— Вот что, голубушка, скажи курьеру господина д'Аркашона, что я сию же минуту еду с ним, да распорядись накормить его, покуда я собираюсь. А ради меня никого не буди: я и сам управлюсь.
Через полчаса господин де Фоваз (так звали гонца) и Рене де Лагардер в морозном тумане, наползавшем с окрестных гор, уже неслись вскачь по дороге в По. Господин де Фоваз и рад был бы удовлетворить законное любопытство своего спутника, однако ему самому было мало что известно.
— Граф послал меня к вам с этим письмом, — объяснял он, — после того как получил с нарочным пакет из Версаля. Я как раз был тогда в его кабинете. По всей вероятности, вести добрые: наш славный губернатор вовсю улыбался, когда писал вам, а он, сами знаете, на улыбки не щедр…
IV
ПЕРЕВОРОТ
Франциск-Карл-Генрих Гонзага, герцог Гвасталльский, был при смерти…
Яд Медичи медленно, но верно довершил свое страшное дело. Умирающий сохранял здравый рассудок, но жизненные Силы покидали его исхудавшее тело.
Незавидной была доля властителей минувших веков. Рабы своего жребия, они все время были на виду и обречены были вечно скрывать свои чувства; даже умирали они на публике. Герцог Гвасталльский не стал исключением из общего правила…
Исповедавшись, его светлость повелел широко распахнуть двери просторной опочивальни, где он готовился отдать Богу свою безгрешную душу.
Все давно ожидали этой минуты.
В раззолоченных гостиных, в прихожих, в коридорах толпились люди.
Первыми к умирающему рука об руку вошли Карл-Фердинанд IV и прекрасная даже в своем горе Винчента.
За ними на предписанном этикетом расстоянии следовали приближенные обоих герцогов, придворные дамы покойной герцогини Гвасталльской и Винченты и прежние фрейлины Дории.