Оставшийся в живых турок начал пятиться, но вдруг ринулся на Савелия: в одной руке он сжимал кривую саблю, в другой - длинный ятаган. Это Мокрому не понравилось, басурман, видать, обезумел от ярости и решил любой ценой утянуть за собой казака в ад. Ну, поглядим, кто ловчее?
Бешено вращая перед собой клинком, чтобы не дать противнику возможности сделать выпад, Савелий стал потихоньку отступать, поддразнивая турка. Улучив момент, казак метнулся в сторону и, оказавшись сбоку от ринувшегося вперед османа, концом сабли рассек его голую шею. Сделав два-три неверных шага на подгибающихся ногах, тот залился темной кровью и упал вниз лицом.
Услышав сзади шорох, Мокрый быстро обернулся: какие еще бесы притаились здесь? На пороге дома, скудно освещенного отблесками пожара, стоял мальчонка в длинной рубахе обритая головенка с торчащими ушами, тонкая шейка, худенький, что твоя тростинка.
- А-а, - облегченно вздохнул казак - Нок бурда апын! Нет тут твоей матери. Туда, туда беги! - Он махнут рукой в темноту.
Мальчишка расширившимися глазами поглядел на порубанных турок и, выставив, как слепой, перед собой руки, шагнул к Мокрому
- Я верил, ждал, Бога молил! Не оставляй меня! - крикнул он, упав на колени.
- Святые угодники! - пробормотал ошарашенный Савелий - Никак русский?
- Русский, русский, - заплакал мальчик - Не оставляй!
- Ну-ну, - Мокрый неумело погладил его по голове, - не бойся! Звать как? Имя свое помнишь ли?
- Тимоша, - хлюпнул носом малец.
- Давай, Тимоха, ноги в руки брать - Савелий кинул саблю в ножны - Басурманы вот-вот подмогу приведут. Кончай реветь, бежим к морю.
- Не могу, - мальчик сел на землю.
В темноте что-то тонко звякнуло. Казак опустил глаза и вздрогнул - от ноги мальца тянулась цепочка, убегая за порог дома. У щиколотки тонкую ногу до кровавой язвы растер браслет кандалов.
- Матерь Божья! Что с дитями нашими делают! - И Мокрый сплеча рубанул по цепочке саблей. Но сталь со звоном отскочила от кованых звеньев.
- Там, в доме, надо, - сморщился от боли Тимоша.
Подхватив саблю убитого турка, Савелий кинулся в дом. Разбрасывая ногами валявшиеся на земляном полу вещи, отыскал столб и начал с остервенением рубить его. Наконец, вбитая в толстое бревно, кованая скоба поддалась и выскочила. С улицы, сквозь треск пожаров и шум пальбы, донеслось несколько пушечных выстрелов. Раздались крики турок:
- Алла! Алла!
- Скорее, - сунув цепь в руки мальчика, поторопил Мокрый. - Держи, чтобы по ногам не била. Айда за мной!
- Погоди, - попросил Тимошка.
- Чего ещё? - недовольно обернулся казак, с тревогой прислушиваясь к звукам боя. - Надо поторапливаться, не то могут и аркан на шею набросить.
- Помоги, - мальчик поднял большой узел.
В конце улицы грохнул выстрел, завизжали турки. Мелькнули огни факелов. Мокрый подхватил сильной рукой Тимошку, взвалил на плечо узел и со всех ног кинулся в спасительную темноту.
На следующий год, в мае, на праздник Фалалея-огуречника, когда мужики да бабы сажают рассаду в прогретую ласковым весенним солнцем землю, к монастырской обители у Муравского шляха прискакал небольшой конный отряд. Жилистый казак с золотой серьгой в правом ухе требовательно постучал в ворота:
- Эй, чернецы! Отворяй!
На стук открылось маленькое оконце, и глухой бас спросил:
- Кого Господь послал?
- К настоятелю отцу Зосиме от атамана Войска Донского. Отворяй!
- Скор больно, обождешь, - ворчливо ответил обладатель глухого баса. - Сейчас пошлю про вас сказать. Сам-то кто будешь?
- Савелий Мокрый с поручением от атамана, - гордо подбоченился казак.
- Жди. - Оконце захлопнулось.
Савелий махнул рукой, приказывая спешиться. Казаки слезли с седел, завели лошадей в тень монастырской стены, окруженной глубоким рвом: в тенечке не так доставало комарье.
Снова стукнула задвижка оконца, и внимательные глаза осмотрели приезжих. Вскоре тяжелые створки ворот со скрипом поползли в сторону, оставив узкий проход. Ведя коней в поводу, казаки по одному вошли в монастырь, и ворота за ними немедленно захлопнулись.
У крыльца церквушки их поджидал игумен, отец Зосима. Невысокий, худенький, в простой рясе и порыжелой скуфейке. Передав лошадей коноводу, казаки сняли шапки и поклонились: сначала церкви, потом настоятелю, поглядывая при этом на стоявших за его спиной дюжих монахов, больше похожих на разбойников, для потехи надевших рясы.
- По здорову ли дошли? Спокойно ли в поле, детушки? - Игумен благословил гостей.
- Слава Богу! - нестройным хором ответили казаки.
Савелий важно сообщил:
- Велено нам атаманом передать тебе, отче, грамотку. - Он подал игумену завернутый в чистую тряпицу небольшой свиток пергамента. - А еще привезли мы тебе отрока.
Казаки расступились и подтолкнули вперед парнишку - худенького, светловолосого, синеглазого. Зосима молча оглядел его и повернулся к Мокрому, ожидая дальнейших объяснений.
- Взят был в полон татарами и продан туркам, - сказал Савелий. - Выручил я его из неволи при набеге.
- Богоугодное дело, - перекрестился игумен.
- Несколько лет прожил малец у басурман, язык их и обычаи знает. Хотел я его заместо сына оставить, но велел атаман к тебе отвезти, чтобы опять сиротой не остался.
- Как звать тебя? - Зосима положил руку на голову мальчика.
- Тимоша… Тимофей Головин.
- Вот и славно, - ласково улыбнулся Зосима. - Казак?
Мальчик насупился и кивнул. Старец быстро ощупал шею, плечи и грудь Тимоши легкими, но точными движениями опытного лекаря, отыскивая скрытую болезнь или неправильность сложения. Убедившись, что все в порядке, он удовлетворенно улыбнулся и спросил:
- Скажи-ка, как вежливый турок приветствует другого?
- Аллаха эманет олсун! Да хранит вас Аллах! - на восточный манер поклонился мальчик.
- Аллах иншини рает гетерсин! Да поможет и тебе Аллах в деле твоем, - ответил игумен, спрятав в бороде довольную улыбку. - И по-татарски знаешь?
- Да, отче. Год прожил я у татар, пока не продали меня туркам.
- Не принимал ли ты веры басурманской? - продолжал допытываться Зосима.
- Нет, отче.
- Родители твои живы? - погладил мальчика по голове игумен.
- Отца татары срубали, а где мать - не знаю. Полонили нас вместе, а продали порознь.
- Спаси ее Господь, - перекрестился старец. - Русской грамоте обучен?
- Нет, отче.
- И то ладно, - вздохнул Зосима и обернулся к Савелию: - Оставлю отрока при монастыре. Так и передай атаману.
- Тогда прими и пожитки. - Мокрый взял у стоявшего рядом казака большой узел и развернул его.
Изумленному взору игумена предстал и турецкий шлем с тонкой золотой чеканкой, несколько толстых книг в кожаных переплетах, сабля в богато украшенных серебром бархатных ножнах. Зосима быстро нагнулся, взял одну из книг, раскрыл.
- Арабская. Откуда?
- Это добро взято самим мальцом при набеге. Он, по обычаю, его в общий кошт отдал, но круг приговорил добычу ему оставить, - объяснил Савелий.
- Похвальная добыча, - ласково поглаживая переплет книги, одобрил игумен. - Предстоит отроку, судя по добыче его, отменно владеть и саблей и словом. Быть тебе, Тимофей Головин, послушником в нашей обители. Отдохнете с дороги, казаки?
- Благодарим, отче. Но нам велено возвращаться, не мешкая.
Казаки поочередно обняли Тимошку и стали подходить под благословение игумена. Последним приблизился к нему Савелий. Наклонившись, чтобы поцеловать руку старца, он негромко сказал:
- Отче! Не вырастет ли малец книжником? Казак он отроду, степь его звать станет.
- Езжай с Богом! - тихо ответил Зосима. - Казак из него выйдет добрый.
Стоя рядом с игуменом, Тимоша полными слез глазами проводил выезжавших с монастырского двора казаков. Вот за воротами скрылся и его спаситель, Савелий Мокрый. Прощальный взмах руки, качнулась в ухе золотая серьга, сверкнув под лучами солнца исфаганской бирюзой, словно вобравшей в себя кусочек яркого голубого неба…
- Не тужи, приведет Господь, встретитесь. - Игумен обнял мальчика за плечи и увлек за собой. - У нас некогда скучать. Грамоте учиться будешь, говорить с тобой по-турецки и по-татарски начну, станем книги арабские читать.
- Зачем? - вытерев подолом рубахи мокрое лицо, удивился Тимоша.
- А ты умеешь править жеребцом в сече только ногами? Умеешь рубить лозу, вязкую глину и тонкую струю воды? Можешь ли биться на саблях двумя руками сразу?
- Нет, отче, - прошептал мальчик.
- Как же с ордой воевать, не умея держать в руках оружие? Нельзя. А если придется письмена турецкие или татарские разбирать или надо будет своим весть подать? То-то! С врагом на его языке говорить способнее. Как татарина в поле ловить, не зная, какому богу и когда он молится, как вооружается и как в поход собирается, какие над ним начальные люди есть?
- Дадут мне коня? - шмыгнул носом Тимоша.
- Коня? Дадут и коня, и саблей владеть научишься. А еще мы научим тебя травы разные собирать и лечить болезни и раны, голоса птиц различать и подражать им, в степи или в лесу прятаться, чтобы враг, рядом прошел, но не заметил. Под водой плавать научим, на кулачках биться, обороняться против пешего и конного. Потом эта премудрость дается. Сдюжишь?
- Сдюжу, отче! - упрямо наклонил лобастую голову мальчик.
- Если ослабнет дух твой, подумай о тех, кого поганые в полон ведут и продают на рынках, как скот… А вот и наставник твой, чернец Родион.