Кони шли ходкой рысью - понукать не надо было, - перед тем как выехать, Семенов приказал хорошенько накормить их. Местами черный лес подступал вплотную к дороге, и тогда Семенов, на ходу сдергивая с себя винтовку, клал ее на луку седла. Зима нынешняя выдалась не только капризная, но и голодная, из тайги на тракты выходит много волков, в Гродеково они напали на жену железнодорожного стрелочника, на несчастье свое заплутавшую на окраине станции, и если бы не казаки из учебной команды, случайно проезжавшие мимо, волки так бы и закатали ее, пустили бы на свою звериную закуску, а так женщина, считай, легко отделалась - клыкастые покусали ей только правую руку и ноги.
В глубине леса иногда помаргивали слабые гнилушечьи огоньки, исчезали, затем возникали вновь, и от их таинственного мерцания делалось не по себе, по телу пробегал холод.
Впрочем, волков Семенов не боялся, а вот нечистой силы побаивался, это в него было вживлено еще с детства - от волков можно отбиться чем угодно - винтовкой, факелом, топором, палкой, лопатой, ломом, косой, а вот от леших не отобьешься - окружат, защекочут, зацелуют и удавят. Да и волк - не дурак. Он на вооруженного человека не полезет - издали чувствует запах патронов, пороха, горелого ствола, а лешим на горелый ствол наплевать, они пороха и пуль не боятся.
Глубокой ночью казаки, встреченные ленивым перебрехиванием сонных кобелей, прибыли в Сучан-Кневичи; староста, несмотря на поздний час, встретил их на пороге дома, радостно потер руки:
- Ну, теперь лимону этому - хана!
- Хана! - спокойно подтвердил Семенов.
Утром староста сообщил сельчанам, что решил возводить новый дом - большую пятистенку с высокой, в половину человеческого роста завалинкой и для этого нанял в Гродеково пятерых работников - ловких мужиков: пусть они к весне выберут в лесу сухостойные лиственницы - дерево, как известно, вечное, гниению не поддающееся - срубят их, обработают, вывезут, свяжут венцы, а уже летом, когда грянет настоящее тепло, начнут стройку.
Дом должен быть удобным, широким, разумно спланированным - староста собрался выдавать замуж свою красавицу дочь и при этом ставил условие: новоиспеченный родственник должен переехать жить к нему, в тот самый дом, что будет срублен.
Весть о новых работниках и великих планах Ефима Бычкова обязательно дойдет до ушей Желтолицего Линя, поэтому появление свежих лиц не вызовет вопросов у предводителей хунгузов. Что же касается казачьих коней, то их Ефим глубоко запрячет в конюшне, так что ни один человек, даже из своих, не говоря уже о чужих, не узнает о них.
Главное - чтобы Желтолицый Линь появился побыстрее.
Через два дня банда Линя с лихим свистом пронеслась по единственной улочке деревни и исчезла в морозном розовом мареве студеного февральского дня.
Семенов наблюдал за хунгузамн из-за занавески и, проводив их долгим изучающим взглядом, озабоченно почесал подбородок:
- Однако к тебе, Ефим Иваныч, не завернули.
Бычков перекрестился:
- Боюсь я их!
На всякий случай Семенов натянул поверх рубахи казачий мундир с офицерскими погонами, людей своих расставил по намеченным точкам. Поскольку он знал, что банда обычно целиком въезжала в просторный двор Ефима, то двоих казаков поставил в сторонке с одной стороны двора, двоих - с другой, старшим в этой дворовой команде назначил Белова.
- Все. Ждем встречи с узкоглазыми, - проговорил он довольно и скомандовал: - Стрелять без промаха. Главного живодера, Линя этого, я беру на себя,
Хунгузы появились лишь в четвертом часу дня, когда на деревню уже начал наползать серый предвечерний сумрак, людей на улице не было видно - попрятались в ожидании хунгузов. Что-то тяжелое, тревожное, пахнущее кровью повисло над деревенскими домами.
Отряд Линя снова проскакал через Сучан-Кневичи, словно бы проверял деревню - нет ли чего опасного, затем развернулся и неспешной рысью двинулся обратно. Семенов, одетый в форму, перетянутый ремнями, при револьвере и сабле, наблюдал за китайцами из-за занавески.
Около ворот Ефима Бычкова Желтолицый Линь остановился:
- Хозяин!
Староста поспешно выскочил из дома, открыл ворота. Линь, пригнувшись, чтобы не задеть головой за перекладину, въехал во двор, бросил поводья подбежавшему Белову, натянувшему на себя лохматый нагольный полушубок.
- А это кто такой?! - спросил у Бычкова Линь. - Вроде бы раньше у тебя такого работника не было.
- Раньше не было, а сейчас есть. Я решил строить новый дом и взял кое-кого к себе на работу. Разве ты не слышал об этом?
- Слышал. - Желтолицый Линь закряхтел, слезая с коня, скосил губы в деланно-горькой усмешке. - Вон ты какой, оказывается, Ефим. А еще другом называешься. Разбогател... Хоромы новые собрался ставить, дочь замуж выдаешь, праздник всей деревне решил устроить, а близкого друга своего обходишь стороной. Обидно это, Ефим, очень обидно. - Желтолицый Линь осуждающе покачал головой.
Белов отвел его лошадь в сторону, повод привязал к длинной, гладко вытертой перекладине коновязи, расстегнул шейный ремень, освобождая уздечку. Лошадь выплюнула шенкеля и оскалила крупные желтые зубы, словно бы понимающе улыбнувшись Белову, тот похлопал ее по морде и скрылся в конюшне.
Все, что надо было узнать, он узнал. Пересчитал хунгузов, въехавших вслед за Желтолицым Линем во двор. Двенадцать человек. Многовато, однако, будет. Но ничего страшного - одолевали в стычках и не столько врагов - справлялись с перевесом куда большим. Разглядел Белов и оружие, что имелось у хунгузов. Вооружение у них было слабенькое, они брали злостью да жестокостью.
- Прошу дорогого гостя пожаловать в дом, - манерно пригласил Линя староста, ухватил его под локоток, согнулся в подобострастном поклоне. - Ты на меня, Линь, не сетуй, не обижайся...
- Это я решу, когда побываю у тебя в доме, - сказал Линь.
- Прошу, прошу... - Староста продолжал подобострастно держать Линя под локоток.
Желтолицый Линь уверенно прошел в дом, сбросил на лавку малахай, расстегнул лисью доху. Неожиданно лицо его подобралось, сделалось жестким, он настороженно оглядел горницу.
Ефим Бычков тем временем проворно выставил на стол бутылку монопольки и блюдо с жареной кровяной колбасой.
- Я тебя, Линь, не обижу.
- Ладно, ладно, - Линь махнул рукой, - если я с тебя обычно брал пятнадцать золотых рублей в месяц и никого в твоей деревне не трогал, то сейчас возьму два раза по пятнадцать.
- Ох, Линь! - староста вздохнул горестно. - Ты хочешь совсем разорить меня. - Он вздохнул вновь. - Выпей для начала стопку, потом другую, закуси, и тогда мы будем решать вопрос о ясаке.
- Думаешь, я добрее стану?
- А вдруг?
- Не стану.
- Тогда я попробую уговорить тебя.
- Не уговоришь, - Желтолицый Линь усмехнулся, - мне деньги очень нужны.
Семенов находился в соседней комнате, отсюда весь разговор был слышен хорошо, и даже если Линь будет вести его шепотом, услышать можно все до последнего словечка. Семенова допекали досада, злость, еще что-то незнакомое, сложное. На щеках заходили желваки, и он поднял револьвер, глянул в черное, пахнущее гарью дуло. Под ногой от неосторожного движения скрипнула половица, и он замер, превратившись в изваяние - как бы не услышал Желтолицый Линь... Но нет, пронесло.
Из своего укрытия Семенов вышел, когда Ефим Бычков прошаркал ногами в горницу и выложил перед Линем стопку золотых монет. Незваный гость засмеялся, придвинул монеты к себе.
- Цени мою доброту, Ефим, я беру с тебя очень мало денег, - сказал Линь. - Другие так не поступают. - Он будто отщипнул от стопки одну монету, звонко щелкнул ею о стол. - Р-раз! - Отщипнул вторую монету, так же звонко, будто взводил курок револьвера, щелкнул ею о стол. Два! - Отщипнул третью...
Желтолицый Линь увлекся - такое дело, как пересчитывание золотых монет, радовало его душу, - увлекся и не услышал, что в соседней комнате несколько раз тяжело прогнулись половицы, потом скрипнула форточка - это Семенов подал сигнал Белову, - через минуту занавеска, прикрывавшая вход в соседнюю комнату, раздвинулась, и в горнице появился казак в офицерской форме.
Желтолицый Линь вздрогнул, щеки у него обвисли, и нездоровая лимонная желтизна сменилась всполошенным серым цветом, в глазах мелькнул страх, и Линь, визгнув, шваркнул ладонью левой руки по столу, сгребая монеты, но не сгреб, а только рассыпал, правой рукой схватился за кобуру револьвера.
Семенов, перегнувшись через стол, что было силы ткнул его кулаком в лицо, Линь взмахнул руками и тяжело плюхнулся на лавку. За окном послышался шум, раздался выстрел, за первым выстрелом, в унисон, - второй.
Линь беспомощно глянул на окно, приподнялся на скамейке, Семенов вновь с силой ткнул его кулаком в лицо - попал в глаз - и рявкнул железным голосом:
- Сидеть! - Затем, чтобы Желтолицый Линь больше не дергался, ткнул ему под нос револьверное дуло: - Ты это видел? Если еще раз дернешься - голову тебе укорочу ровно наполовину. Понял? - Содрал с него кобуру с оружием.
Желтолицый Линь обессиленно просел в теле, всхлипнул жалобно, разом становясь обыкновенным обиженным пареньком, папиным сынком, его сальная косичка скрючилась в жалкий щенячий хвостик. Под глазом у Линя начал быстро наливаться темным фиолетовым цветом синяк.
Во дворе раздался еще один выстрел, затем топот ног и следом - новый винтовочный хлопок. Топот угас - бежавший замер на месте, будто его по колени вкопали в землю. Семенов продолжал спокойно поигрывать револьвером. Желтолицый Линь сделался еще меньше - сжался до размеров карлика, его нижняя челюсть, украшенная жидкой бороденкой, затряслась.
- Меня расстреляют? - жалобно спросил он у Семенова.