День прошел быстро, попасть в Сахоцин засветло не удалось, и Семенов решил заночевать в маленькой, черной, словно насквозь прокопченной дымом, измазанной сажей деревушке. Чумаза деревушка была настолько, что невольно думалось - а не живут ли тут ведьмы, у которых метлы работают на смеси дегтя с мазутом? До Сахоцина осталось идти совсем немного - пятнадцать верст, но в темноте решили не рисковать, иначе кони останутся без ног.
Ночь хоть и была ветреной, темной, с низкими удушливыми облаками, а прошла спокойно, утро наступило серое, какое-то беспросветное, лишенное не только радости и броских красок, но даже свежего воздуха. Откуда-то издалека понизу полз вонючий, пахнущий незнакомой химией дым. Словно где-то горела фармацевтическая фабрика.
Было тихо. Только на западе, километрах в пяти от деревеньки, грохотало одинокое орудие, раз за разом посылая в невидимую цель снаряды. Семенов, приложив ладонь ковшом к уху, прислушался к орудийным ударам: наша пушка или немецкая?
Определял он это по неким неведомым приметам, и когда у него спрашивали, в чем разгадка, лишь смеялся в ответ да произносил одну и ту же фразу:
- Не знаю.
Он действительно не знал, чем отличается звук немецкого орудия от нашенской лихой пальбы - выстрелы были похожи, будто близнецы, и в то же время какое-то различие между ними было, Семенов угадывал это различие интуитивно, на подсознательном уровне, но словами описать это не мог.
- Наше орудие лупит, - прислушавшись к далеким ударам, вынес вердикт сотник. - Только чего оно так далеко делает? Там же немцы.
- Может, пока мы мотались по разным Остатним Грошам, карта фронта перекроилась? - предположил Белов.
- Может, и перекроилась. - Семенов резким движением . подтянул подпругу на седле и в ту же секунду ловко взлетел на коня. Скомандовал тихо, словно только для самого себя: - Уходим.
- А как же, ваше благородие, с завтраком быть? - спросил сотника казак с черными, блестящими, как у таежной птицы, глазами, теряющимися в длинных лохмах бараньей папахи. Фамилия его была Никифоров, в полк он прибыл из-под Хабаровска, из маленького железнодорожного городка под названием Алексеевск, имеющего узловое значение; городок так был назван в честь наследника престола, юного цесаревича. Семенов Никифорова приметил, как приметил и Белова: эти казаки, несмотря на некий мусор в голове, - надежные.
- Что, Никифоров, на яишню потянуло?
- Потянуло, - не стал скрывать тот.
- В Сахоцине твою яишню и съедим, - сказал Семенов.
Но позавтракать в Сахоцине не удалось. Едва подъехали к этому маленькому городку, украшенному высокими голыми тополями, как услышали длинную пулеметную очередь, за ней - несколько винтовочных хлопков. Сотник немедленно вздыбил коня, предупреждающе поднял руку:
- Стой, казаки!
Стрельба ему не понравилась. Казачий полк - это серьезная боевая единица, с которой не рискует связываться даже целая немецкая днвизия, и если кто-то позволил себе напасть на Сахоцин, то, значит, напал крупными силами.
Раздалось еще несколько винтовочных хлопков. Кто может позволить себе стрельбу в городке, занятом казаками? Может, перепившие офицеры? Послышалось еще несколько выстрелов. Семенов вскинул к глазам бинокль - немецкий, снятый с убитого артиллерийского обер-лейтенанта; в России приличные военные бинокли не производили, и факт этот каждый раз, когда сотник брался за бинокль, рождал у него ощущение досады - не хотелось пользоваться немецким.
Сильные линзы позволили отчетливо видеть разбегающихся людей. Вот один бородатый солдат в обмотках лихо перемахнул через высокую изгородь из колючих кустов, вознесся над другой колючей грядой, но, подбитый пулей, упал на нее. Рука свесилась с жесткого куста, энергично заработала клешнястыми пальцами.
Это была атония. Бородатый солдат умирал.
"В городе немцы! - у Семенова от одной только этой мысли невольно зачесались кулаки. - Откуда они здесь?" Новость была неприятной. Пока казаки прочесывали немецкие тылы, германцы неплохо поработали в тылах наших.
Вот в окуляр попал всадник - из городка, отчаянно размахивая руками на скаку, несся одинокий казак. Вдогонку ему хлобыстнула винтовка. Потом ударила еще раз. Семенов выругался и ударил коня плеткой, тот, бедняга, едва не застонал от боли. Сотник пришпорил его и понесся навстречу одинокому всаднику - показалось, что за ним сейчас устремится погоня и ее надо будет отсечь. Но погони не было.
Увидев впереди казачий разъезд, всадник свернул к нему. Сотник вновь вскинул бинокль, чтобы получше разглядеть этого расхристанного, без фуражки и пояса, человека и невольно вздрогнул - это был его собственный денщик Чупров. И конь, на котором скакал Чупров, был также хорошо знаком сотнику - это был его личный конь, чистокровный норовистый жеребец. Вряд ли этого коня могли догнать короткохвостые немецкие битюги.
- Стой, Чупров! - издали закричал денщику сотник. - Стой!
Но Чупров ничего не слышал - ветер свистел у него в ушах, все забивал. Не доехав двадцати метров до казаков, Чупров остановился. Тяжело, боком, сполз с коня. Отер рукою пот е лица и едва слышно шевельнул губами:
- Слава богу, выбрался...
- Ну, Чупров, если ты испохабил копыта моему коню - берегись! - Семенов не выдержал, сжал руку в кулак.
Коня в отсутствие сотника должен был подковать полковой коваль, но не подковал - что-то, видимо, помешало...
- Бездельники! - Остывал Семенов быстро - так же быстро, как и загорался. - Чего там случилось, Чупров?
А у Чупрова уже дрожал от обиды рот.
- Извиняйте насчет коня, ваше благородие, и вообще извиняйте, ежели что не так... Но другой возможности вырваться из Сахоцина не было.
- Извиняйте, извиняйте, - проворчал Семенов по-стариковски, - скакал бы по пахоте - тогда другое дело, а тебя понесло на трамбовку.
- Иначе бы не ушел, Григорий Михайлович.
- Докладывай, что произошло, - потребовал сотник, остывая окончательно. - Где полк? Что за стрельба?
Полк снялся еще вчера и ушел вышибать из-за реки "вильгельмов", а здесь... здесь остались только два обоза, - Чупров провел рукой по лицу, увидел на пальцах кровь - у него была разбита верхняя губа, - два обоза, значит, да штабные фуры... Воевать некому.
- Немцев много?
- Около полка примерно.
- Около полка или примерно?
- Примерно около полка, - тупо повторил Чупров. Он еще не отошел от скачки, от того, что пережил, - может быть, даже больше. Налетели внезапно, как вороны... Знаю еще, что два немецких эскадрона спешились.
- Где?
-Да у церкви ихней, у этой... как ее? Ну, на "цырлих-манирлих" слово похоже. С буквой "це".
- У кирхи, что ли?
- Во-во. С буквой "хэ". Заставу из "вильгельмов" выставили. - Чупров упорно называл немцев "внльгельмами". Все называли по-разному - "гансами", "фрицами", "адиками", выбирая слово поудобнее для языка, а Чупров называл "вильгельмами" - словно в недобрую память о ненавистном кайзере, не в честь, а в память. - И что еще плохо...
- А почему стрельба такая редкая? - перебил денщика Семенов.
- Это немцы по разбежавшимся обозникам пуляют, в каждого в отдельности. И что еще плохо, я говорю, ваше благородие, они знамя нашенское в плен захватили.
- Ма-ать честная! - Сотник невольно присвистнул, лицо его исказилось, и он привычно поднял коня на дыбки, выкрикнул резко, со слезой, будто сорока, в которую угодил заряд дроби: - Братцы, это что же такое делается? Немцы захватили наше знамя! - Лицо у сотника обузилось, сделалось хищным, незнакомым. Семенов вытянул из ножен шашку, с лязганьем загнал ее обратно. - За мной!
Это была отчаянная атака.
Ну что, казалось бы, мог сделать десяток усталых, плохо выспавшихся всадников против немецкого конного полка или даже хотя бы двух спешившихся эскадронов? В городе, как потом выяснилось, было больше полка - четыре эскадрона...
Немцы готовились уйти из Сахоцина, но не успели. Два эскадрона сопровождали длинный неповоротливый обоз, двигавшийся с черепашьей скоростью. Чего только в этом обозе не было - и четыре сейфа с важными штабными документами, и канцелярия Уссурийской конной бригады вместе со столами, замкнутыми на ключи, и целый ворох ценных казачьих бурок, присланных с Кубани, - их не успели раздать казакам, и семьдесят ящиков с заряженными пулеметными лентами и сами пулеметы - новенькие, с еще не стертой смазкой "максимы", тревожно вскинувшие к небу свои ровно обрубленные, похожие на поленья стволы, и горы офицерского обмундирования, загруженного в фуры с высокими бортами, и главное - знамя Первого Нерчинского казачьего полка - целая штука тройного шелка, без которой полк не имел права на существование.
- За мной! - вновь громко прокричал Семенов.
Запоздало оглянулся, почувствовал, как боль стянула ему скулы, выругался матом - сзади скакал Чупров, не отставал от казаков. Семенов погрозил ему кулаком:
- Отзынь! Коня мне запорешь!
Чупров его не понял, продолжал скакать, и Семенов, покраснев от натуги, от азарта, от злости, от досады на ординарца, словно тот был во всем виноват, заорал что было мочи и врубился в кучу сцепившихся немцев, полоснул одного шашкой по голове, потом с оттяжкой рубанул другого.
Среди немцев поднялась паника.