"Близнецы-братья – алкоголик да трудоголик…" Но в глубине души Андрей не принимал такой аналогии. Да и трудоголиком себя не считал – просто в силу ряда причин работу над диссертацией следовало форсировать, по максимуму использовать эти последние несколько летних дней – не потому, что летних, а потому, что каникулярных.
Андрей вышел на проспект 25 Октября на углу Соборной, многолюдной, как и обычно летними вечерами, и пошёл вдоль проспекта в направлении улицы Гагарина, где он, собственно, и обитает. Не доходя до кирхи, свернул направо, прошёл дворами, срезая путь. Окна домов ярко горели, казалось, по тёмным стенам развешаны гроздья светящихся прямоугольничков. Из глубины двора, из-за сиреневых кустов, разросшихся неимоверно, донёсся девичий смех, которому вторило мелодичное гитарное бренчание.
Всё вокруг было знакомо, привычно, обыденно. И насколько нелепой на этом фоне кажется сама мысль о возможности встречи с привидением, призраком, тенью отца Гамлета, статуей Командора. Даже летающая тарелка выглядела бы наверно правдоподобнее. Он вошёл в подъезд, нащупал в кармане джинсов ключи. Призрак, хм… призрак…
Бабушка ещё не спала, просто лежала на диване в своей комнате, укутавшись шерстяным пледом.
– Тебе что, холодно? – спросил Андрей. И на улице, и в квартире было тепло.
– Андрюша, я старая уже…
– Да ну, брось, бабушка!
В детстве он удивлялся пенсионерам, в погожие летние дни сидевшим на лавочках около подъездов в пальто, шапках, тёплых шалях. Его бабушке, слава богу, до такого ещё далеко несмотря на её 74 года.
– Давай померим давление, – предложил он.
– Не надо, я уже лекарство приняла, всё нормально.
– Точно нормально? А то гляди у меня, бабуля! – Андрей шутливо погрозил бабушке пальцем.
– Вот-вот… В детстве я с тобой нянчилась, пальчиком тебе грозила, теперь всё наоборот. Отольются кошке мышкины слёзки. – Она села на кровати, собираясь поправить подушку. Внук опередил её.
– Ложись-ложись. Спать будешь? Хочешь? – спросил он заботливо.
– Да, буду, Андрюша. Ты не беспокойся. Знаешь ведь, я себя в обиду не дам. Никому спуску не будет, ни одному человеку! – решительно сказала она.
– Знаю, конечно, знаю.
– Что, позвонил тебе друг Виктор, – ударение бабушка поставила на последний слог.
– Нет, увы, – Андрей развёл руками, как бы в растерянности и недоумении, – а тебе мои драгоценные маман и папа давно ли звонили? Сиречь, твои дочь и зять…
– Нет, представь себе. Недавно. Тебе привет, кстати, из далёкого Наукограда.
– Я по электронке отпишусь им завтра с утра. Очень надеюсь приветствовать их лично.
– Как продвигается эпохальный труд? Я гляжу, ты, не покладая рук, работаешь…
– Сегодня в архиве, завтра обрабатываю и набело пишу параграф номер три.
– Ты насчёт гимназии не надумал?
– Нет, куда мне ещё. – Он развёл руками. – Студентов не знаю, куда спихнуть, а тут ещё школяров брать?
– Там же факультатив… Нагрузки большой и захочешь – не наберёшь.
– Вот-вот. Мороки больше. – Андрей махнул рукой.
– Не хочешь идти в дизайнеры – так и будешь за гроши работать.
– В какие дизайнеры? – переспросил он
– Дизайн интерьеров, или что там…
– Ну, ба-а-абушка, – жалобно протянул он, – я искусствовед, а не дизайнер. А работу я свою люблю, и материальная сторона…
– …Для тебя на так важна, знаю-знаю… Да не заводись ты, я шучу, ну Андрюша! – бабушка взъерошила ему волосы. – Лучше скажи, когда ты доцентом станешь – сразу после защиты, или чуть погодя?
– Не знаю! Конечно, не сразу. Думаю, перспективы есть, но сколько времени займёт их воплощение…
– Ну и славненько! Перспективы – уже неплохо.
Этот полушутливый разговор был достаточно характерен для общения бабушки и внука. Андрей всегда отлично ладил с Елизаветой Петровной – и в детстве, когда его привозили в Гатчину на каникулы, и в студенчестве, когда жил на два дома – в общаге в Питере и здесь, и теперь, когда они жили вдвоём, никаких серьёзных конфликтов между ними не происходило. Такое, согласитесь, нечасто встретишь.
Родители Андрея, коренные ленинградцы, в конце 60-х уехали в Сибирь – развивать там науку; раньше их городок назывался просто "научный центр", теперь он именуется Наукоградом. В чём разница и есть ли она вообще, Андрей не знает – он уехал поступать в Питерскую Академию художеств задолго до появления этого диковинного статуса.
Поступил сразу, на искусствоведческий, и отучился, как положено, однако в аспирантуру не попал – призвали в армию. Но в науку после службы всё-таки вернулся, а теперь к тому же преподавал – вёл семинары в университете, с недавних пор читал спецкурс; наконец, получил заветный карт-бланш – начал писать диссертацию на тему, максимально доступную к практическому изучению в гатчинском дворце-музее.
Он и сам не знал, почему Большой Гатчинский дворец с юности привлекал его, и работать в его стенах было если не заветной его мечтой, то горячим желанием. Раньше не получалось. Но вот теперь сложилось.
Андрей поужинал, и сразу почувствовал, что глаза его слипаются, закрываются сами по себе. Казалось, наружу вышла вся подспудная усталость и дня минувшего, и всех предыдущих дней. Две недели в Коктебеле выходили боком, разумнее всего было бы этим летом отказаться от разъездов и сосредоточиться на работе, коль скоро тема буксует, а время поджимает. Но как отказаться от Коктебеля? Скажите, как?
Однако, едва его голова коснулась подушки, как сон улетучился: зудящая, знобящая мысль пришла на смену ему: что это всё-таки было? Игра лунного света, или первый звоночек перед сеансом "белочки"? Просто галлюцинация? Но потом Андрей сказал себе, что сколь ни ломай он сейчас голову, всё равно не скажешь наверняка, и вообще – утро вечера мудренее.
Опять луна. И снова чертовщина
Мобильник заверещал, завибрировал. "И кому это неймется?" – чертыхнулся Андрей, отвлекаясь от бумаг. Комбинация цифр, высветившихся на экранчике, ничего ему не говорила.
– Алло… Слушаю! – раздражённо произнёс он.
– Привет, Андреас! – отозвались на том конце, этого короткого приветствия Андрею оказалось достаточно, чтобы узнать звонящего.
– Виктор! – сказал он в трубку. – Ну, привет-привет! А я смотрю, что это за номер такой высветился – мне незнаком, телефону моему тоже неведом.
– Мой это номер, мой. Чей ещё?
– У тебя другой номер! Был, по крайней мере. Думаешь, я тебя перепутаю с кем-нибудь?
– Был. Да телефон я потерял, и сим-карта, наверное, тоже потерялась.
– И как тебя угораздило? Ведь не в первый раз уже! Это входит в привычку? Становится традицией? Фирменный знак фон-барона Ниссена – разбрасывать телефонные трубки… сеятель ты наш!
– Хорош глумиться. Думаешь, я от хорошей жизни пытал Елизавету Петровну насчёт твоего номера?
– Пытал? Ах ты…
– А она тебе не поведала? – ахнул Витя, – ну, что я забегал.
– Что забегал – передала, и что номер продиктовала, а ты его аккуратно записал. Вот о пытках умолчала, врать не буду.
– Да, старик, я твой номер знаю, и ты мой запиши. Ну, если высветился.
– Контора пишет. Что там у тебя?
– Ну, главную новость ты знаешь, а вторая новость – Ленка улетела-таки в Канаду, родных-близких навестить. Вернётся не раньше октября.
– А сегодня у нас… август.
– Пятница сегодня! И рабочая неделя, можно сказать…
– У кого как, приятель. Я вот аки пчела…
– Принялся, засучив рукава за диссер о Гатчинском дворце? Всерьёз взялся?
– О дворце? В нулевом приближении угадал… – поморщился Андрей
– Куда мне, старик! Я ж технарь, и в искусствознании ровно ничегошеньки не смыслю. Зато в других вещах разбираюсь хорошо. Мы ж давненько не пересекались, а?
– Ясно. Ленка улетела, тебе скучно и ты ищешь компанию… – констатировал Андрей.
– Предлагаю устроить мальчишник!
– Где, у тебя?
– Ну. А где ещё? Если у тебя, то боюсь, мы потесним Елизавету Петровну.
– Потесним, оттесним и вытесним, – усмехнулся Андрей.
– Придёшь сегодня? Договорились? – голос Вити сделался почти умоляющим.
Возникла пауза. Андрей подумал, что они с Витей действительно давненько не виделись; он, имея полное право рассердиться на приятеля (позвонившего в самый неподходящий момент), вовсе не сердился. Он был рад приглашению Виктора, и поспешил принять его, хоть и с оговоркой.
– Договорились. Только боюсь, что сегодня я освобожусь поздно. Дел непочатый край, сроки горят, работа горит.
– Ерунда, Андреас! Как закончишь, сразу ко мне! Увидишь кое-что интересное. Завтра суббота, режим дня летит ко всем чертям.
– В таком разе, до вечера!
С утра небо над Гатчиной затянули тучи, к обеду пролился неслабый дождь, что называется, хляби небесные разверзлись, шлюзы горние распахнулись. Эта катавасия продолжалась с перерывами до шести, однако затем, паче чаяния, дождь прекратился совсем. Подул южный ветер, унося тучи дальше на север. Стрелка барометра сдвинулась на "ясно", а скоро небо и вправду стало проясняться.