***
Вспомнил упаковку с презервативами, где было указано, что изделия там №1. Наткнулся я на них, когда ездил в командировку в г.Хром-Тау, где жили шахтёры, и снабжение у них было особое. Поскольку никакого порядка в обеспечении презервативами нашего областного центра так и не наступило, я проявил к ним определённый интерес.
Ну, в общем, накупил я презервативов №1 полсумки. Боялся ещё – думал – как в Москве – закричит кто-нибудь в истерике: в одни руки только по три штуки!
Отоварили без ограничений.
Конечно, дома примерил – жмут, особенно у основания, да, что поделаешь!
Но зато узнал я после этого, что промышленность у нас о всяких людях думает, не всё клепает на одну колодку. Колодки, как минимум, две. Есть, так сказать, дифференцированный подход к нуждам населения.
И вот собрался я опять куда-то в командировку. Хожу по аэропорту, время коротаю. Подошёл к аптечному киоску, а там, на витрине, в уголочке, стыдливо прижались "Изделия №2". Ну, я и спрашиваю аптекаршу: – А бывают ли у вас "Изделия №3"? (Знаю уже, что "№1" бывают, "№2" – на витрине, а что по поводу удовлетворения потребностей граждан ещё одной категории скажет мне специалист?)
Ах! Как на меня та аптекарша посмотрела! С какой уважительностью, с каким… восхищением! – Нет… – с искренним сожалением и гостеприимно улыбаясь – сказала полненькая женщина бальзаковских лет. И с сердцем добавила: – Вот сколько я работаю! – НИ РАЗУ!!!
Я понял, что тут мне надо бы изобразить горькое сожаление, почти муку.
Пара пустяков.
Сказал: – Заверните два.
Я спиной чувствовал, что женщина-аптекарь ещё долго провожала меня взглядом…
***
Аллочка Воробышева, четвёртая гражданская жена собкора "Правды" Кириницианова, слетала на выходные в Москву. Поделилась у нас в отделе впечатлениями. Я написал стишок:
Москва! Москва! Живот в восторге!
Продукт редчайший ест и пьёт.
Красивых тут без денег кормят,
И в мини ходит весь народ.
Захотелось в Москву. Не столько поесть – я тогда молодой был – сколько посмотреть на народ, который там ходит в мини-юбках.
Судьба мне улыбнулась. Выпал счастливый билет учиться в Москве целых пять лет. Нет, не все там ходили в мини-юбках. И даже – не через одного, (одну). Но с продуктами, действительно, было что-то фантастическое. Чай №36 у нас из-под прилавка, а в Москве – на каждом углу. Мясо на выбор – москвичи, скривившись, вилкой куски перебирают. А у нас долго в обкоме решался вопрос – можно ли, хоть на одном магазине в городе, написать "Мясо"?
Потом что-то у них щёлкнуло и-таки, разрешение дали. И появился на улице Скулкина в городе Актюбинске маленький магазинчик, на котором, как на рейхстаге, водрузили большую вывеску с надписью "МЯСО". Да, именно так, большими жирными буквами. Проследить и доказать какую-то связь между решением обкома дозволить существование магазина "МЯСО" и тем, что весь штат, а также руководство малого советского предприятия составили выходцы из Кавказа, было, конечно, невозможно. Даже намёк на это выглядел оскорбительным. Просто – решила партия сделать своему народу жизнь ещё краше, и открыла ещё один продуктовый магазин. А то, что на тот момент, совершенно случайно, попалась инициативная группа кавказцев – так на то он и случай.
Дальнейшая жизнь новой торговой точки показала, что лучше было бы её назвать "КОСТИ"…
Ну, чего это я отвлёкся… В общем – я в Москве. Сессию сдал без "хвостов". День отъезда. Время рассчитано по минутам. Где-то меня уже ждёт самолёт. В комнате общежития у меня по всем тумбочкам разложены драгоценные московские продукты. Всё нужно распределить на две руки. В одну – ручную кладь – её не взвешивают, подразумевается, что в сумочке пять килограммов, и её можно пронести в самолёт. И – чемодан. В сумочку, (скорее, портфельчик) насколько влезет, я накладываю сгущёнку, тушёнку. Чемодан в основном забиваю замороженным, из холодильника, мясом.
Ну, всё. К полёту готов. Ткнул дверцу ещё одной тумбочки, а там!.. Мама моя родная! Там ещё целая гора чая №36!.. Как же я про него забыл!.. Куда его?.. А время – по минутам. Самолёт ждёт, но ждать он не будет.
Я хватаю трико, то, что с ногами, и забиваю его полностью. Перекидываю через плечо, как шинель-скатку, хватаю в руки портфель и чемодан и к выходу. Сделав несколько шагов от общежития, почувствовал, что идти не могу. Под тяжестью груза подгибаются колени. К трамваю не дойду. Пришлось ловить такси…
В аэропорту багаж нужно запаковать. Я бросил на ленту транспортёра набитое чаем трико. Когда оно подъезжает к упаковщику, тот на момент замирает. Поднял руки с куском плотной бумаги, а опустить не может. На ленте лежит полчеловека. Нижняя половина. Потом паренёк сориентировался, быстро обернул бумагой странноватый груз, перетянул бечёвкой и отшвырнул дальше на ленту.
Кажется, всё. В руке у меня осталась "ручная кладь". Иду на контроль через металлоискатель. Вы не пробовали, держа в руках гирю, пройтись с ней непринуждённо, будто у вас в руках борсетка? Странноватая, я вам скажу, получается походка. Но я старался. У меня сверхзадача: я – кормилец семьи.
Сумка благополучно проехала через телевизор, я пошёл проверяться на наличие оружия.
И тут… Зазвенел звонок! Что-то у меня металлическое обнаружилось. Может, ключи? Я полез в карман, выложил на столик ключи. Пошёл проверяться – опять звонок. Раз пять проходил, все карманы вывернул на столик для досмотра, а он всё звякает. А! Вот ещё! Презервативы! Я же их ещё закупил в белокаменной! Дорвался! Обоймы по десять штук. "Обработано силиконом". "Проверено электроникой". Безразмерные. Срок хранения – десять лет! Запечатаны в алюминиевую фольгу. Вот где была зарыта собака! Алюминий!
Сотрудники аэропорта переглянулись, ухмыльнулись и дали знак проходить…
***
И вот наступили "нулевые" годы. Иду я по городу Орску, по центральной, имени Ленина, улице. Смотрю – "Секс-шоп". Наконец, в России, как и во всём остальном мире, появился секс. А с ним, конечно, и специальные магазины. Захожу. Глаза разбегаются – чего только нет! А презервативы! И гофрированные, и с хвостиками, с запахом клубники, апельсина, чёрной смородины. Ещё такие, что светятся в темноте!
Вот гофрированные, с хвостиками – это я ещё как-то понимаю, но вот зачем запах клубники? На гениталиях, насколько мне известно, нет органов обоняния, а там, где они есть, совершенно отсутствует опасность забеременеть…
Ну, ладно, Бог с ней, с клубникой.
Подхожу к продавцу. Спрашиваю взрослую женщину: – А есть ли у вас презервативы без смазки? Такие, чтобы тальком пересыпанные, "№2"?.. Пока продавщица молча на меня смотрит, поясняю: – Мы с подругой "садо-мазо", нам бы чего погрубее… – А-а-а… Продавщица сделала вид, что меня поняла. – Нету, говорит. Я не отстаю: – Кончились, что ли? – Нет, отвечает, – не поступало.
Ну, нет, так нет.
Наступил капитализм. Кончилась эпоха чистых, бескорыстных отношений между мужчинами и женщинами. Когда просто так, по сильной, духовной, идейно выверенной любви, отдавались женщины своим избранникам. Когда радости полового сближения не могли навредить ни тальк, ни сухая ГОСТовская резина.
В новой, другой, современной жизни, для радости в отношениях уже стали нужны возбудители, смазки, удлинители пенисов и… запах клубники…
Но я запасливый. Где-то у меня в шкафчике ещё завалялась упаковочка "Изделий №2" знаменитого на всю страну Баковского завода.
У меня ещё будет возможность вспомнить лучшие годы нашей жизни…
ДИССИДЕНТЫ 70-Х
Слово "диссидент" я впервые услышал от Мулевича. Я уже был взросленький, уже, лет пять, как городской и работал на телевидении. Можете представить, какой детски-наивной была наша организация, что в ней о диссидентах никто не говорил, как будто их вообще не существовало. Ну, уж, у нас в облтелерадиокомитете – однозначно.
И вот появляется Константин Мулевич. С лохматой рыжей бородой, в потертых джинсах, обтягивающих худую, без живота, фигуру.
Живота у Мулевича не было по двум причинам: ну, наверное, таким родился, и – ел мало. Потому что в театре, откуда его выперли, он получал то ли семьдесят рублей, то ли девяносто, и к нам пришёл, можно сказать, в зарплате ничего не потеряв. Приняли его на должность ассистента режиссёра третьей категории. Ниже некуда, но деваться Мулевичу тоже было некуда. Слесарем и токарем он не умел, потому что этому учиться надо, да он бы и не научился этому никогда. Мулевич знал и любил литературу, интересно рисовал. И был неплохим актёром. Амилькар в пьесе "Месье Амилькар" И. Жамиака. Всякие интеллигентные любовники – это было его амплуа. Красиво, ярко он говорил на сцене. Актрисочки начинали загораться к нему чувством ещё во время спектакля, и уже совершенно ставили его в безвыходное положение после, требуя четвёртого акта, но уже не игры, не пьесы, а настоящего, полового. В новых предлагаемых обстоятельствах он вёл себя достойно. Мулевич был исполнен благородства и никогда не мог обидеть женщину. Только об одном случае он рассказывал, как бы извиняясь за несодеянное.