"Что все это означает? - продолжал спрашивать себя Арман. - Кто считает себя оскорбленным? Брат? Ла Бретоньер? ' И чего тут надо маркизе?"
И в самом деле, поведение г - жи де Вернаж трудно было понять. То она выказывала Тристану подчеркнутую холодность, полнейшее безразличие, то вдруг обходилась с ним более непринужденно и кокетливо, чем обычно.
Сорвите‑ка мне вот эту ветку, - говорила она ему, - поищите мне ландышей. Сегодня вечером у меня гости, я хочу быть вся в цветах, надеть платье во славу ботаники, а на голову водрузить целый сад.
Тристан повиновался - ничего другого ему не оставалось. Вскоре в руках у маркизы оказался сноп цветов, но ни один цветок ей не нравился.
- Вы, видно, не знаток в этом деле, - говорила она молодому человеку, - вы плохой садовник; вы всё ломаете и думаете, что отлично справляетесь, раз вы искололи себе пальцы; но это не так; вы не умеете выбирать.
При этих словах она безжалостно обрывала цветы и листья с принесенных им веток, а затем роняла их наземь и на ходу отбрасывала носком башмачка с тем равнодушным пренебрежением, которое зачастую без видимого намерения причиняет столько зла.
Посреди парка протекала речушка, через которую был пере-: брошен деревянный мостик, давно уже обветшавший; несколько досок, однако, еще уцелели. Ла Бретоньер по своему обыкновению заявил, что пройти по ним опасно, и предложил вернуться в замок другой дорогой. Маркиза все‑таки решила перебраться на ту сторону и, опередив всех, уже хотела было ступить на доски, но г - жа де Бервиль стала убеждать ее, что мостик действительно прогнил насквозь и что она рискует свалиться в воду.
- Да полно вам! - воскликнула г - жа де Вернаж. - Вы клевещете на эти доски, чтобы похвастать глубиной вашей речушки; а если я вздумаю поступить как Конде, - что тогда будет?
Маркиза рассчитывала вернуться домой верхом, поэтому в руке у нее был хлыст. Она с размаху швырнула его через речку, на островок.
- Вот, господа, я и бросила свой маршальский жезл неприятелю,'-продолжала маркиза. - Кто из вас сходит за ним?
- Вы поступили весьма опрометчиво, - изрек Ла Бре-* тоньер, - хлыст очень красив, ручка - превосходной резьбы.
- А будет ли хоть достойная награда? - спросил Арман.
- Фи, фи! - воскликнула маркиза. - Вы торгуетесь, когда речь идет о славе! А вы, господин гусар, - прибавила она, обращаясь к Тристану, - вы что скажете? Перейдете?
Тристан, видимо, колебался; его не страшили ни опасность, ни мысль показаться смешным; его возмущало, что из‑за такого пустяка ему бросают вызов, Он нахмурился и холодно ответил:
- Нет, сударыня.
Увы! - сказала г - жа де Вернаж, вздохнув. - Будь здесь бедняга Фанор, он давно уже вернул бы мне хлыст.
Стоя у мостика, Аа Бретоньер с глубокомысленным видом тыкал в доски своей тростью, а маркиза, слегка опершись на сломанную перекладину, заменявшую перила, забавлялась тем, что раскачивалась на этих досках над водой; вдруг она с чарующей живостью грациозно промчалась по мостику и начала резвиться на островке. Арман хотел было удержать ее, но Тристан взял брата под руку, размашисто шагая, увлек его в уединенную аллею и, удостоверившись, что поблизости никого нет, сказал ему:
- Мое терпение на исходе. Надеюсь, ты не считаешь меня глупцом, который способен рассердиться из‑за шутки; но эта шутка имеет свою подоплеку. Знаешь, зачем маркиза пожаловала сюда к нам? Она намерена дразнить меня, забавляться моим гневом, испытывать, до каких пределов я буду сносить ее дерзкие выходки; она знает, до чего может довести ее хладнокровное издевательство! Презренная дура! Презренная женщина! Вместо того чтобы уважать мое молчание и дать мне спокойно отдалиться от нее, она нарочно приезжает к нам потешить свое жалкое тщеславие и кичиться тем, что я свято храню тайну, которую вправе был бы разгласить!
- Объясни же, наконец, что случилось! - воскликнул Арман.
- Я скажу тебе все, ведь, в конце концов, это и тебя касается, раз ты мой брат. Помнишь - вчера вечером, когда мы беседовали в пути и ты мне наговорил столько дурного об этой женщине, я на минутку спешился у перекрестка Рош? Там на земле лежала веточка ивы, ты и не заметил, как я ее поднял. Эту веточку воткнула в песок госпожа де Вернаж. Только что она смеялась, когда заставляла меня ломать ветки на деревьях, но та веточка имела особое значение: она была оставлена мне в знак того, что дети маркизы отправились с гувернанткой к ее Дядюшке в Бомон, что Аа Бретоньер не приедет к обеду и что я могу оставить лошадь у фермера Элуа, чтобы слуги не проснулись, если я уеду из Ренонваля поздней ночью.
- Черт возьми! - сказал Арман. - И все это передал ивовый прутик!
- Да; и лучше бы я отшвырнул его ногой, как маркиза сейчас отшвыривала наши цветы; но я тебе говорил, да ты и сам видел, я был от нее без ума. Как странно! Еще вчера я ее обожал, был полон страсти, я жизнь отдал бы за нее, а сегодня…
- А сегодня что?
- Послушай: чтобы ты понял все, я должен сперва рассказать тебе маленькое приключение, которое случилось со мной в прошлом году. Так вот: на маскараде в Опере я познакомился с гризеткои или модисткой - толком не знаю. Произошло это довольно странным образом. Она сидела рядом со мной, и я не обращал на нее никакого внимания, как вдруг ко мне подошел поздороваться Сент - Обен - ты его знаешь. В ту же минуту моя соседка, словно в испуге, спрятала головку у меня за спиной и щепотом стала умолять меня вывести ее из затруднительного положения, а для этого - предложить ей руку и пройтись с ней по фойе: отказать ей было невозможно. Я вышел вместе с ней, и Сент - Обен остался один. Затем она рассказала мне, что Сент- Обен был ее любовником, что она его боится, так как он ревнив, и что она всячески избегает встреч с ним. Таким образом, я вдруг оказался в глазах Сент - Обена его удачливым соперником - ведь он узнал свою гризетку и с кислой миной пошел за нами следом. Что тебе сказать еще? Мне представилось забавным принять как бы всерьез ту роль, которую мне навязал случай. Я пригласил девицу ужинать. На другое утро Сент - Обен пришел ко мне и пытался затеять ссору. Я рассмеялся ему в лицо и без особого труда урезонил его. Он охотно согласился, что немыслимо драться на дуэли из‑за молодой особы, которая бегством на маскарад спасается от ревнивого любовника. Мы обратили всю эту историю в шутку и вскоре начисто забыли о ней; как видишь, большой беды тут не было.
- Разумеется, нет, я не вижу во всем этом ничего серьезного.
- Послушай, что произошло теперь. Ты знаешь, Сент - Обен иногда встречается с госпожой де Вернаж. Он гостил и у нас и в Реионвале. Так вот, сегодня ночью, когда маркиза, сидя возле меня, слушала со своим всегдашним царственным видом все те бредни, какие только приходили мне в голову, и, улыбаясь, примеряла это кольцо, которое - благодарение богу! - все еще у меня на пальце, знаешь, что ей вздумалось сказать мне? Что ей рассказывали об этом маскарадном приключении, что она знает о нем из достоверного источника, что Сент - Обен будто бы обожал эту гризетку и был в отчаянии, когда она его оставила, что, решив отомстить, он потребовал от меня удовлетворения, что я уклонился от дуэли и что тогда…
Голос Тристана прервался. В течение нескольких минут братья шли молча.
- Что же ты ответил? - спросил, наконец, Арман.
- Очень простую вещь. Я сказал ей следующее: "Маркиза, мужчину, который допускает, чтобы другой мужчина безнаказанно поднял на него руку, мы называем трусом, - вы прекрасно это знаете. А женщину, которая, зная об этом или думая, что это так, становится любовницей этого труса, мы тоже называем словом, которое не стоит произносить в вашем присутствии". После этого я взялся за шляпу.
- И она не стала тебя удерживать?
- Как лее! Сперва она хотела все это обратить в шутку и сказала, что я горячусь из‑за пустой болтовни. Затем она стала просить у меня прощенья в том, что нечаянно оскорбила меня, она даже как будто попыталась плакать. На все это я ответил ей только одно, - что не придаю никакого значения гнусным сплетням, которые не могут меня задеть, что она вольна думать и предполагать все, что ей угодно, и что я не приложу никаких стараний, чтобы ее разуверить. В заключение я сказал: "Я десять лет служу в армии, мои товарищи хорошо меня знают и вряд ли поверят вашей нелепой сказке; поэтому я уделю ей ровно столько внимания, сколько нужно, чтобы пренебречь ею", - Ты в самом деле так считаешь?
- Что ты! Если бы у меня возникло малейшее сомнение насчет того, как мне поступить, - я тотчас вспомнил бы, что я солдат и что у меня нет выбора. Неужели ты думаешь, что я позволю бездушной женщине шутить с моей честью, стерплю, чтобы она завтра рассказала эту грязную выдумку какой - ни^ будь кокетке ее же пошиба или кому‑нибудь из тех молокососов, которых она, по твоим же словам, сводит с ума? Неужели ты допускаешь мысль, что мое имя, твое имя, имя нашей матери станет предметом насмешек? О боже! Есть от чего содрогнуться.
- Да, - сказал Арман, - вот те невинные, изящные небылицы, которые наши дамы сочиняют для собственного удовольствия. Создать из пустяка скандальный роман, полный злодейств, - нет лучшего развлечения для их пустых голов. Но что же ты решил предпринять?