- Пустяки, - поспешно заверил он. - Просто… просто немного воспалилась… воспалилась маленькая ранка… понимаете?
Девушка, все еще бледная, втянула в себя воздух сквозь зубы, словно сама ощутила его боль.
- Почему вы не идете к доктору? - воскликнула она. - Вы никуда не можете ехать! Я… я пошлю кого-нибудь другого.
- Она уже заживает, - запротестовал Прокоп, словно у него отнимали самое дорогое. - Честное слово, все уже… почти в порядке, просто царапинка, и вообще глупости, почему бы мне не поехать? И потом, мадемуазель, в таком деле… Ведь не можете вы послать постороннего, правда? Да она и не болит, смотрите. - И он тряхнул рукой.
Девушка сдвинула брови в строгом сострадании.
- Вам нельзя ехать! Почему вы мне не сказали? Я… я не позволю! Я не хочу…
Прокоп почувствовал себя глубоко несчастным.
- Послушайте, мадемуазель, - горячо заговорил он. Ей-богу, это ерунда; я привык. Вот смотрите. - И он показал ей левую руку, на которой не хватало почти целого мизинца, а на суставе указательного пальца вздулся узловатый шрам. Такое уж мое ремесло! - Он не заметил, что девушка отступила, что губы ее побелели, что она смотрит на широкий шрам, пересекающий его лоб от глаза к виску. - Раздается взрыв, вот и все; я как солдат. Поднимаюсь - и снова в атаку, понимаете? Ничего со мной не случится. Ну, давайте!
Он взял у нее пакет, подбросил и снова поймал.
- И не беспокойтесь! Поеду, как барин. Я, видите ли, давно уже нигде не бывал. Вы знаете Америку?
Девушка молча смотрела на него и хмурила брови.
- Пусть говорят, что существуют новые теории, - лихорадочно болтал Прокоп. - Погодите, я им еще докажу, когда закончу расчеты. Жаль, вы в этом не разбираетесь; вам я рассказал бы, вам я верю, вам - верю, а ему - нет. Не верьте ему, - настойчиво попросил он. - Остерегайтесь его! Вы так прекрасны! - восторженно выдохнул он. - Там, на холме, я никогда ни с кем не разговариваю. Это просто деревянный домишко, знаете? Ха-ха, как вы боялись этих голов! Но я вас в обиду не дам, будьте уверены; не бойтесь. Я вас не дам…
Ее глаза расширились ог испуга.
- Вы не можете ехать!
Прокоп стал грустным и сразу обмяк.
- Нет, не слушайте меня. Я наболтал чепухи, правда? Просто я хотел, чтобы вы не думали больше о моей руке. И не боялись. Теперь все прошло.
Он превозмог волнение, сдержанный и хмурый от усилия сосредоточиться.
- Я поеду в Тынице и найду Томеша. Отдам ему этот пакет и скажу, что его послала девушка, которую он знает. Правильно?
- Да, - нерешительно отозвалась она, - но вы не можете…
Прокоп попытался просительно улыбнуться, и вдруг его тяжелое, все в шрамах лицо стало почти прекрасным.
- Не надо, - тихо сказал он. - Ведь это… это - для вас.
Девушка заморгала: Прокоп тронул ее до слез.
Она молча кивнула, подала руку. Он поднял свою обезображенную левую; она взглянула на нее с любопытством и крепко пожала.
- Я так вам благодарна! - быстро проговорила она. - Прощайте.
На пороге девушка остановилась, словно хотела сказать еще что-то; сжимая ручку двери, ждала…
- Передать… ему… привет? - с кривой усмешкой осведомился Прокоп.
- Нет, не надо. - И она быстро взглянула на него. - До свиданья.
Дверь захлопнулась. А Прокоп все смотрел на нее, и вдруг ему стало смертельно тяжко, от слабости голова пошла кругом, каждый шаг стоил ему неимоверных усилий.
VI
На вокзале пришлось прождать полтора часа.
Прокоп сидел в коридоре, дрожа от холода. В раненой руке пульсировала жгучая боль; он закрывал глаза, и тогда ему казалось, что больная рука растет, вот она стала величиной с голову, с тыкву, с бак для белья, и этот огромный ком живого мяса горит и дергается. Вдобавок его мутило от слабости и на лбу все время выступал холодный пот. Прокоп не решался смотреть на грязный, заплеванный, покрытый слякотью пол, чтобы не стошнило. Он поднял воротник и впал в полудремоту, постепенно поддаваясь глубокому безразличию. Ему казалось - он снова солдат и, раненный, лежит в широком поле.
Где же сейчас ведут бой товарищи? Тут в сознание его ворвался резкий звон, и кто-то крикнул: "Посадка на поезд Тынице - Духцов - Молдава!"
Но вот он уже в вагоне, и его обуяло безудержное веселье, словно он кого-то перехитрил, от кого-то убежал. "Теперь-то, брат, я уж поеду в Тынице, и ничто меня не задержит!" Едва не расхохотавшись от радости, он удобно уселся и с повышенным оживлением стал разглядывать своих попутчиков. Напротив сидел человек с тонкой шеей, - видимо, портняжка, - худая смуглая женщина и еще человек со странно невыразительным лицом; рядом с Прокопом поместился очень толстый господин. У него было такое брюхо, что он никак не мог сдвинуть колени. За ним, кажется, был еще кто то, но это неважно. Прокопу нельзя смотреть в окно-от этого кружится голова.
Ратата-ратата-ратата - взрывается поезд, все дребезжит, стучит, сотрясается в торопливом беге. Голова портняжки мотается из стороны в сторону, черная прямая женщина как-то странно, словно она деревянная, подскакивает на месте, невыразительное лицо третьего спутника дрожит и мелькает, как в плохо снятом фильме. А толстый сосед - просто груда желе, оно колышется, подрагивает, трясется, и это необычайно смешно. "Тынице, Тынице, Тынице, - скандирует Прокоп в такт колесам. - Скорее! Скорее!" От стремительного движения в поезде стало тепло, даже душно, Прокоп вспотел; теперь у портняжки две головы на двух тощих шеях, обе они вздрагивают и дребезжат, стукаясь друг о друга.
Черная женщина насмешливо и оскорбительно подскакивает на сиденье; она нарочно притворяется деревянной куклой. Невыразительное лицо исчезло; там сидит теперь одно туловище, безжизненно сложив руки на коленях; руки подскакивают, как у мертвого; а головы нет.
Прокоп собирает последние силы, чтобы увидеть все по-настоящему; он щиплет себя за ногу, но ничто не помогает, туловище по-прежнему без головы и пассивно подчиняется толчкам поезда. От этого Прокопу становится нестерпимо жутко; он толкает локтем толстого соседа, но тот колышется студнем, и Прокопу кажется, что его толстое тело беззвучно хохочет над ним. Он не может больше выносить это, оборачивается к окну, но там неожиданно видит человеческое лицо. Сначала он не понял, в чем странность этого лица и долго всматривался, пока не узнал другого Прокопа, который вперил в него пристальный взгляд. "Чего он хочет? - внутренне содрогнулся Прокоп. Господи, неужели я забыл пакет у Томеша?" Он быстро ощупал карманы, в грудном нашел сверток. Лицо в окне усмехнулось, и Прокопу стало легче. Он даже отважился взглянуть на обезглавленное туловище - и что же? - Оказалось, человек просто спрятал голову под висящее пальто и спит, укрывшись. Прокоп сделал бы то же самое, но боится, как бы кто не вытащил у него запечатанный конверт. И все же сон одолевает его, Прокоп несказанно устал; никогда он не думал, что можно так устать. Он задремал, ошалело вырвался из дремоты и снова стал засыпать. У черной женщины одна подскакивающая голова на плечах, другую она обеими руками держит на коленях; а вместо портняжки сидит пустой костюм, и из ворота высовывается фарфоровая головка манекена. Прокоп заснул, но внезапно очнулся в твердой уверенности, что он уже в Тынице - может быть, кто-то крикнул об этом за окном, потому что поезд стоит.
Он выбежал из вагона и увидел, что наступил вечер; два-три человека сошли на маленькой, скупо освещенной станции, за которой лежит неизведанная туманная тьма. Прокопу сказали, что до Тынице надо ехагь в почтовой тележке, если только еще осталось место. Почтовая тележка представляла собой просто козлы и сзади них - небольшой ящик для посылок; на козлах уже сидел почтарь и какой-то пассажир.
- Пожалуйста, подвезите меня до Тынице, - сказал Прокоп.
Почтарь очень грустно покачал головой.
- Не могу, - не сразу ответил он.
- Но… почему же?
- Места нет, - резонно объяснил тот.
На глазах Прокопа от жалости к себе навернулись слезы.
- А далеко ли… пешком?
Почтарь, полный участия, подумал.
- Да около часу ходьбы.
- Но я… не могу идти! Мне надо к доктору Томешу, - возразил удрученный Прокоп.
Почтарь подумал еще.
- Вы… стало быть, пациент?
- Мне очень плохо, - пробормотал Прокоп; и действительно, он весь дрожал от слабости и холода.
Опять почтарь задумался и опять покачал головой.
- Да ведь никак не могу, - наконец произнес он.
- Я умещусь, я… мне бы только маленькое местечко, я…
На козлах молчание, только слышен хруст - почтарь почесывает усы. Потом, не говоря ни слова, он слез, повозился над постромками и молча ушел на станцию. Пассажир на козлах не шелохнулся.
Прокоп был так измучен, что опустился на уличную тумбу. "Не дойду, - с отчаянием думал он. - Останусь тут, пока… пока…"
Почтарь вернулся с пустым ящиком. Кое-как втиснул его на подножку козел, после чего долго и задумчиво разглядывал свое сооружение.
- Ну, полезайте, - сказал он потом.
- Куда?
- Куда… На козлы.
Прокоп очутился на козлах каким-то сверхъестественным образом, словно его вознесли небесные силы. Почтарь опять что-то делал с упряжкой, но вот он уселся на ящик, спустив ноги, и взял вожжи в руки.
- Но-о, - сказал он.
Лошадь - ни с места. Только дрогнула.
Тогда почтарь вытянул горлом тонкое, гортанное: "рррр!" Лошадь взмахнула хвостом и громко выпустила воздух.
- Рррр!
Тележка тронулась. Прокоп судорожно ухватился за низенькие поручни; он чувствовал, что удержаться на козлах - выше его сил.
- Рррр!