- Его имя Поль Чапин, он написал несколько книг. Название этой "Черт побери деревенщину". Он окончил Гарвард в 1912 году. Паралитик. Здесь
подробно описывается, как он поднимался на свидетельское место, волоча изуродованную ногу, но не сказано - которую.
Вулф поджал губу.
- Правильно ли я понял, что "паралитик" - это просторечие, и что ты употребил это слово как метафору, вместо "калека" или "хромоногий"?
- Я ничего не знаю о метафорах, но "паралитик" в моем кругу слово всем понятное.
Вулф вздохнул и стал подниматься с кресла.
- Благодарение Богу, - ворчливо сказал он, - время избавляет меня от твоих дальнейших аналогий и противоречий.
Часы на стене показали без одной минуты четыре - его время идти в оранжерею.
Встав, он одернул края жилета, но, как обычно, не сумел полностью закрыть обтянутый ярко-желтой рубашкой живот и двинулся к двери.
На пороге он остановился.
- Арчи!
- Да, сэр.
- Позвони Марджеру, пусть он сегодня же пришлет мне экземпляр книги Поля Чапина - или как его там? "Черт побери деревенщину".
- Возможно, что он не сможет этого сделать, так как книга изъята из продажи вплоть до вынесения судебного решения.
- Ерунда! Поговори с Марджером. Для чего существуют запрещения, как не для популяризации литературы?!
Он направился к лифту, а я сел за свой стол и потянулся к телефону.
Глава 2
На следующее утро, в субботу, после завтрака, в течение какого-то времени я поморочил себе голову с каталогом растений, а потом направился
на кухню изводить Фрица.
Вулфа, конечно, нельзя было ждать внизу ранее одиннадцати часов. Он был в оранжерее среди десяти тысяч орхидей, выстроенных рядами на
скамьях и попках.
Вулф сказал мне однажды, что орхидеи - это его наложницы: неблагодарные, дорогостоящие, паразитические и весьма темпераментные красавицы.
Скрещивая особи разной формы и расцветки, он доводил их до совершенства, а потом кому-нибудь отдавал. Он ни разу не продал ни одного цветка. Его
терпение и изобретательность в сочетании с опытностью Теодора Хорстмана приводили к потрясающим результатам и создали оранжерее на крыше
известность в кругах людей, резко отличавшихся от посетителей, интересы которых сосредотачивались на конторе внизу.
В одиннадцать часов я возвратился в кабинет, пытаясь притвориться, что у меня найдется занятие, если я его поищу. Но в отношении
притворства дело у меня обстоит неважно. Я думал о том, с каким бы удовольствием я ухватился за любое настоящее дело, не считаясь с непременными
волнениями, утомительной беготней, а иной раз и с опасностью. Ибо, в конечном итоге, это сулило прибыль. Я даже согласен был стать "хвостом" к
какой-нибудь хористке или прятаться в ванной, чтобы уличить какого-нибудь малого в воровстве зубной пасты, - все, что угодно, кроме
промышленного шпионажа.
Вошел Вулф и пожелал мне доброго утра. Корреспонденция не отняла много времени. Он подмахнул несколько чеков и спросил меня со вздохом,
сколько у нас осталось денег в банке, после чего продиктовал пару коротких писем. Я их напечатал и бросил в ближайший почтовый ящик.
Когда я возвратился назад, Вулф мрачно сидел перед второй бутылкой пива, прислонясь к спинке кресла.