Когда она наконец пробудилась окончательно, в избушке уже царили сумерки. Значит, она проспала весь день и весь вечер. В такую пору сумерки наступают не раньше десяти часов. Не слышно было и звуков скрипки. Далекарлиец, наверное, ушел восвояси. А матушка Анна Стина так и не вернулась. Заночевала, видно, в пасторской усадьбе.
Впрочем, это не слишком занимало Ингрид. Ей хотелось только одного - лечь и снова уснуть. Она страшилась того чувства отчаяния, которое овладевало ею всякий раз, как она просыпалась.
Но тут у нее появился еще один повод для раздумий. Кто запер дверь? Кто покрыл ее большой шалью матушки Анны и кто положил рядом с ней на диван горбушку черствого хлеба? Неужто все это сделал для нее он, Козел?
На мгновение ей представилось, что сон и явь наперебой пытаются утешить ее. Сон, солнечный, улыбчивый, обволакивал ее блаженством любви, стремясь вселить в нее бодрость. Но в то же время и убогая, суровая, безжалостная явь вносила малую толику добра, чтобы показать, что все вокруг вовсе не так мрачно и беспросветно, как ей недавно казалось.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ингрид и матушка Анна Стина шли темным лесом. Они шли уже четыре дня, ночуя в пустующих избах на летних пастбищах. Ингрид выглядела вконец изнуренной и обессиленной. Лицо у нее было бледным до прозрачности, глаза ввалились и горели лихорадочным блеском. Старая Анна Стина то и дело украдкой бросала на нее беспокойные взгляды и молила Бога придать девушке силы, чтобы не упала она прямо на землю и не умерла где-нибудь на мшистом пригорке. Время от времени Анна Стина боязливо озиралась назад. У нее было смутное ощущение, что сама старуха Смерть крадется по лесу за ними по пятам, чтобы вернуть себе ту, что была уже повязана с ней заупокойной молитвой и горстями земли, брошенными на гроб.
Старушка Анна Стина была низенькая и коренастая. Ее крупное квадратное лицо светилось таким умом, что от этого казалось почти красивым. Она не была суеверна и, живя одиноко в лесу, не боялась ни троллей, ни лесной нечисти. Но сейчас она определенно чувствовала, что идет рядом с той, которая уже не принадлежит сему миру. Это стало ей ясно с той минуты, когда она увидела Ингрид в своей избушке в понедельник утром.
Накануне вечером она не вернулась домой, потому что хозяйка пасторской усадьбы опасно захворала, и матушка Анна Стина, которая слыла искусной сиделкой, осталась при ней на ночь. Всю ночь пасторша жаловалась в бреду, что покойница Ингрид явилась к ней с того света, но Анна Стина, конечно, ее бреду не верила.
А когда она пришла домой и увидела девушку, то хотела тотчас же бежать обратно в пасторскую усадьбу, чтобы объяснить, что Ингрид, которую там видели, вовсе не привидение. Но стоило ей заговорить об этом с Ингрид, как та прямо-таки помертвела, и старушка не решилась сделать что-либо ей наперекор.
В любую минуту жизнь в девушке могла погаснуть, как гаснет огонек свечи при дуновении ветра. Она могла погибнуть так же легко, как гибнет птица в клетке. Смерть подстерегала Ингрид и, чтобы не погасить в ней едва тлеющую искру жизни, с девушкой следовало обращаться как можно бережнее.
Как уже было сказано, старушка и сама не вполне была уверена в том, что Ингрид не выходец с того света, так мало оставалось в ней от живого человека. И Анна Стина отказалась от мысли читать ей сейчас наставления и не стала перечить ей, когда Ингрид сказала, что не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что она жива. Старушка решила действовать с умом. У нее была сестра, служившая домоправительницей в большом господском поместье в Далекарлии. Анна Стина задумала отвести туда Ингрид и уговорить сестру Ставу, чтобы та пристроила девушку на какое-нибудь место в усадьбе. Скорее всего придется Ингрид довольствоваться обязанностями простой служанки, но иного выхода не было.
И вот теперь они были на пути в это поместье. Местность была хорошо знакома Анне Стине, а потому им не было нужды идти проезжим трактом, и они шагали безлюдными лесными тропами. Но путь этот оказался не из легких. Башмаки у них износились и развалились, юбки испачкались, подолы обтрепались. Маленькая злобная еловая ветка зацепила Ингрид за рукав кофты и прорвала на нем громадную прореху.
К вечеру четвертого дня они вышли на лесистый холм, с вершины которого им открылся вид на глубокую долину. В долине находилось озеро, а в нем, близко к берегу, высился остров, на котором раскинулось белоснежное поместье. Увидев это поместье, матушка Анна Стина сказала, что оно называется Мункхюттан и там живет в услужении ее сестра.
Тут же, на лесистом холме, они попытались привести себя в порядок. Поправили и завязали потуже платки на голове, досуха вытерли мхом башмаки и умылись в лесном ручье. Матушка Анна Стина попыталась заколоть булавкой рукав у Ингрид на кофте так, чтобы не видна была прореха.
Оглядев Ингрид, старушка безнадежно вздохнула. Дело было не только в том, что девушка выглядела странно в платье, одолженном у Анны Стины, которое было ей явно не впору. Сестра Става навряд ли захочет взять в услужение такую слабенькую былинку. Это было бы все равно, что приставить к делу дуновение ветерка. Пользы от девушки в хозяйстве будет не больше, чем от мотылька со сломанными крылышками.
Приведя себя кое-как в порядок, они стали спускаться вниз к озеру. Путь был недолгим, и вскоре они уже шли по землям, относящимся к владениям Мункхюттана.
Да, но до чего же неухоженным оказалось это имение!
Вокруг простирались обширные запущенные поля, на которые наступал лес. Мост, ведущий на остров, был настолько шатким, что когда они шли по нему, то казалось, что он вот-вот рухнет. Аллея, ведущая от моста к господскому дому, заросла травой, словно пастбище, и поперек нее лежало поваленное ветром дерево.
Сам остров был настолько красив, что на нем оказался бы к месту даже замок, но в саду не высажено было ни единого цветка, в громадном парке деревья наступали друг на друга, а по сырым от влаги зеленым тропкам, извиваясь, ползали ужи.
Увидев все это запустение, Анна Стина встревожилась. Она шла, бормоча себе под нос:
- В чем дело? Может быть, сестра Става умерла? Как могла она допустить такое? Тридцать лет назад, когда я последний раз тут была, все выглядело иначе. Господи помилуй, что же это случилось со Ставой?
Она не могла представить себе такого разорения в том месте, где служит ее сестра.
Ингрид шла за старушкой медленно и неохотно. В тот момент, когда она ступила ногой на мост, она почувствовала, что по мосту идут не двое, а трое.
Кто-то, шедший ей навстречу, затем повернул и последовал за ней. Шагов Ингрид не слышала, но вместе с тем она чувствовала, что тот, кто идет за ней по мосту, находится совсем рядом. Она видела, что тут кто-то есть.
Ее охватил жуткий страх, и она хотела уже попросить матушку Анну Стину повернуть назад, хотела сказать ей, что место это заколдовано и она не решается идти дальше. Но прежде чем она успела вымолвить хоть слово, неизвестный приблизился к ней вплотную, и она узнала его.
До этого фигура его смутно маячила поодаль, но теперь она отчетливо увидела его и поняла, что это он, студент.
И появление его больше не казалось ей неестественным, не вселяло ужаса. Это было чудесным знамением - то, что он вышел ей навстречу. Словно бы он сам привел ее сюда и теперь своим появлением хочет подтвердить это. Он шел рядом с ней через мост, по аллее до самого господского дома.
Невольно она то и дело поворачивала голову налево. Именно там маячило его лицо, почти что рядом с ее щекой. Впрочем, она видела не столько лицо, сколько невыразимо прекрасную улыбку, ласково обращенную к ней. Но когда она начинала вглядываться, все исчезало. Нет, здесь ничто не поддавалось пристальному осмотру. Стоило ей отвернуться и поглядеть вперед, как лицо снова возникало у ее щеки.
Тот, кто шел рядом с нею, не произносил ни слова. Он только улыбался, но ей было довольно и этого. Этого было довольно, чтобы показать ей, что есть на свете кто-то, кто относится к ней с нежной любовью. Она явно ощущала его присутствие и могла убедиться в том, что он охраняет и оберегает ее. И под влиянием этого блаженного ощущения исчезло отчаянье, терзавшее ее душу после жестоких слов приемной матери.
Ингрид чувствовала, как снова возвращается к жизни. Она вправе жить, раз кто-то любит ее.
Так вот и случилось, что она вошла в кухню господского дома с ярким румянцем на щеках и сияющим блеском в глазах. Конечно, она была бледна и слаба, как былинка, но вместе с тем прекрасна, как только что распустившийся бутон.
Она все еще была как во сне и с трудом воспринимала окружающее, но было нечто, изумившее ее до такой степени, что почти пробудило от грез. У очага она увидела еще одну Анну Стину. Она стояла там, низенькая и коренастая, с большим квадратным лицом, точно такая же, как и та, первая Анна Стина. Вот только почему она такая нарядная, в белом чепце, завязанном лентами у подбородка, и в черном шелковом платье? В голове Ингрид все еще мутилось, и прошла целая вечность, прежде чем она сообразила, что это, должно быть, юнгфру Става.
Она почувствовала на себе беспокойный взгляд Анны Стины и сделала над собой усилие, чтобы прийти в себя и поздороваться. Впрочем, теперь она больше не придавала значения ничему. Главное было то, что он явился к ней.
Рядом с кухней находилась крошечная комнатушка, занавешенная шторой с синими полосами. Их ввели в эту комнатку, и юнгфру Става подала им еду и кофе.