Глава XIV
Юноша проснулся с таким ощущением, словно он проспал тысячу лет и теперь его глазам откроется небывалый мир. Серый туман медленно рассеивался под натиском первых солнечных лучей. Небо на востоке с каждой секундой разгоралось все ярче. Когда юноша приподнялся, ледяная роса обожгла ему лицо, и он немедленно опять завернулся в одеяло. Он лежал, не отрывая взгляда от листвы, колеблемой ветерком - глашатаем утра.
Грохот сражения наполнял и раскалывал даль. В этих звуках было такое убийственное постоянство, как будто они существовали и будут существовать вечно.
Вокруг юноши спали вповалку те солдаты, которых он смутно видел накануне ночью. Они жадно глотали перед пробуждением последние капли отдыха. В призрачном свете четко рисовались измученные лица, впалые щеки, грязные мундиры; заря окрашивала кожу солдат в трупные тона, подчеркивала безжизненную вялость раскинутых рук и ног. Юноша вскрикнул, - увидев множество зелено-бледных людей, неподвижно и неестественно распростертых на земле: его неуравновешенное воображение приняло опушку леса за огромный морг. Поверив на секунду, что он попал в обитель мертвых, юноша замер: он боялся, что стоит ему шевельнуться - и трупы с воем и визгом вскочат на ноги. Опомнившись, он затейливо выругался по своему адресу: он сообразил, что эта мрачная картина не столько реальность, сколько пророчество.
Он услышал потрескиванье горящих сучьев, звонко разносившееся в холодном воздухе, и, повернув голову, увидел своего друга, хлопотавшего возле небольшого костра. Еще несколько человек двигались в тумане; слышались гулкие удары топора.
Внезапно прозвучала глухая барабанная дробь. Где-то негромко пропела труба. Дальние и ближние закоулки леса огласились такими же звуками, то тихими, то громкими. Горнисты перекликались, как медногорлые бойцовые петухи. Совсем рядом загремели полковые барабаны.
Спящие солдаты заворочались. Один за другим они приподнимали головы с земли. Лес наполнился бормотанием человеческих голосов, в котором преобладали низкие ноты проклятий: люди обвиняли каких-то неведомых богов в том, что на войне приходится вставать в такую рань. Начальственно прозвенел офицерский тенорок, и окоченевшие солдаты задвигались быстрее. Лежащие вповалку тела отделились друг от друга, лица трупного цвета скрылись за кулаками, которые медленно ввинчивались в глазницы.
Юноша сел и во весь рот зевнул.
- Черт! - капризно сказал он. Он протер глаза и, подняв руки, осторожно обследовал повязку. Его друг, заметив, что он проснулся, отошел от костра.
- Ну, как ты сегодня, старик? - спросил он.
Юноша снова зевнул, потом недовольно надулся. У него тупо ныло под ложечкой, а голова была тяжелая, как дыня.
- О господи! Хуже не бывает.
- Черт! - воскликнул горластый. - А я-то думал, что утром ты будешь в порядке. Дай-ка я посмотрю повязку: кажется, она сползла.
Он так неловко копошился в ране, что юноша не выдержал.
- Будь ты неладен! - раздраженно выругался он. - Не человек, а медведь! Что у тебя там, руки или копыта? Не можешь полегче, что ли? Лучше бы по мне из пушек стреляли, чем такая помощь. Не торопись - не гвозди вбиваешь!
Сверкая глазами, он грубо покрикивал на друга, а тот старался его утихомирить:
- Ладно, ладно, пойдем! Заморишь червячка, может веселее станет.
У костра горластый ухаживал за ним, как заботливая, нежная нянька. Он хозяйственно поставил рядом черные жестяные походные кружки и налил в них из закопченного жестяного ведерка дымящуюся жидкость чугунного цвета. Ему удалось раздобыть свежее мясо, и он быстро поджарил его, насадив вместо вертела на палочку.
Потом он сел, удовлетворенно глядя, как юноша уплетает его стряпню.
Юноша отметил про себя, что с того дня, как они покинули лагерь на берегу реки, его товарищ очень переменился. Он уже не любовался собственной доблестью, не приходил в ярость от любого замечания, уязвлявшего его тщеславие. В нем появилось спокойное самообладание. Он перестал быть горластым юнцом. Теперь он твердо знал, чего хочет и что ему по силам. Видимо, эта уверенность в себе и помогала ему не обращать внимание на колкости товарищей.
Юноша задумался. Он всегда считал, что его друг - шумливый мальчишка-сорванец, привыкший задирать нос у себя на ферме, храбрый по неопытности, полный показной отваги, беспечный, упрямый и самолюбивый. Юноша не мог понять, почему так изменился его взгляд на мир и когда он успел сделать великое открытие, что на свете немало людей, которые вовсе не собираются ему подчиняться. Очевидно, друг юноши, взобравшись на высокий утес мудрости, обнаружил, до чего сам он мал и ничтожен. Юноша понял, что теперь иметь дело с ним куда приятнее, чем прежде.
Тем временем его товарищ покачивал на колене черную от копоти кружку.
- Слушай, Генри, - заговорил он, - как ты думаешь, какие у нас шансы? Думаешь, мы разобьем их?
Юноша секунду подумал.
- Третьего дня, - резко ответил он, - ты побился бы об заклад, что самолично справишься со всей их сворой.
Тот с некоторым удивлением посмотрел на юношу.
- Да ну? - спросил он и погрузился в размышление. - Может, ты и прав, - вымолвил он наконец. Он смиренно уставился на огонь.
Юноша был сбит с толку таким неожиданным ответом.
- Нет, конечно, это я так сказал, - попытался он взять назад свои слова.
Но тот сделал просительный жест.
- Не извиняйся, Генри. Видно, я был тогда болван болваном. - Он говорил так, словно с тех пор прошли годы.
Они помолчали.
- Офицеры рассказывают, что мы взяли мятежников в клещи, - прервал молчание друг юноши, откашлявшись, как ни в чем не бывало. - Они вроде считают, что мы завели их, куда нам нужно.
- Насчет этого ничего не знаю, - ответил юноша. - Но судя по тому, что я видел на правом фланге, они зря это болтают. С того места, где я был, все выглядело так, будто это нам задали вчера хорошую трепку.
- Ты думаешь? А мне казалось, мы вчера здорово им всыпали.
- Ничего не всыпали. Господи, ты же просто не видел сражения. - Внезапно юноша вспомнил. - Ох! Ведь Джим Конклин убит.
- Что? Убит? Джим Конклин? - вздрогнув, спросил его друг.
- Да. Убит. Ему прострелили грудь, - медленно произнес юноша.
- Не может быть. Джим Конклин… Не повезло бедняге.
Кругом пылали другие костры, у которых сидели солдаты с черными кружками в руках. Вдруг послышались громкие проклятия. У одного из ближних костров двое проворных парней дразнили огромного бородатого детину, подталкивая его с двух сторон так, что он все время проливал кофе на свои синие штаны. Детина разъярился и со вкусом выругался. Тогда обиженные мучители начали осыпать свою жертву злобной и несправедливой бранью. Назревала драка.
Друг юноши встал и пошел к ним, миролюбиво помахивая руками.
- Ну, к чему это, ребята? - сказал он. - И часу не пройдет, как мы схватимся с мятежниками, зачем же нам еще драться между собой?
- Иди ты с твоей проповедью знаешь куда!.. - набросился на него один из проворных парней, побагровев от бешенства. - Чарли Морган отколошматил тебя, и теперь, конечно, драки тебе не по нутру. Не суй носа не в свое дело. Другим тоже не советую вмешиваться.
- А я и не собираюсь, - добродушно ответил тот. - Только не могу я спокойно смотреть…
Тут поднялся общий крик.
- Он… - вопили проворные, возмущенно тыча пальцами в противника.
Бородатый детина стал совсем лиловым от гнева.
- Они… - Он показывал на проворных рукой, похожей на клешню.
Но пока они орали друг на друга и обменивались крепкими словечками, желание пустить в ход кулаки начало постепенно остывать. Друг юноши вернулся на свое место, а трое спорщиков у соседнего костра уселись тесным кружком.
- Джимми Роджерс требует, чтобы я дрался с ним сегодня вечером после сражения, - усаживаясь, сказал друг. - Он не желает, чтобы совали нос в его дела. А я не могу смотреть, когда ребята дерутся между собой.
Юноша рассмеялся.
- Здорово же ты изменился. Совсем стал другой. Помнишь, как ты с тем ирландцем… - Он не кончил и снова рассмеялся.
- Верно, я был другим, - задумчиво произнес тот. - Это ты правду сказал.
- Я не хотел… - начал было юноша.
Друг опять сделал просительный жест.
- Не извиняйся, Генри.
Они помолчали.
- Полк потерял вчера почти половину людей, - как бы между прочим заметил друг. - Я, конечно, считал, что они убиты, но они всё возвращались и возвращались этой ночью, так что, выходит, мы потеряли только нескольких человек. Остальные отбились, бродили по лесам, сражались в других полках, кому как пришлось. В общем, как ты.
- Да? - сказал юноша,
Глава XV
Приставив ружья, полк ожидал на краю поляны приказа выступить, когда юноша вдруг вспомнил о пакетике в желтой выцветшей оберточной бумаге; этот пакетик вручил ему горластый, что-то мрачно бормоча при этом. Юноша резко выпрямился и с неразборчивым восклицанием повернулся к товарищу.
- Уилсон!
- Что?
Его друг стоял рядом с ним в шеренге и задумчиво смотрел на дорогу. Лицо его почему-то выражало в эту минуту глубокое смирение. Юноша покосился на него и передумал.
- Ничего! - сказал он.
- Ты что-то хотел сказать?
- Ничего! - повторил юноша.