Флёр спрятала руку за спину. Это слишком оскорбительно! Он принимает ее за хладнокровную кокетку, за жадную кошку - терзает, играя, мышей, которых и не собирается есть!
- Вы думаете, я сделана изо льда? - спросила она и прикусила верхнюю губу. - Так нет же!
Дезерт посмотрел на нее: его глаза стали совсем несчастными.
- Я не хотел задеть ваше самолюбие, - сказал он. - Оставим это, Флёр. Не стоит.
Флёр отвернулась и устремила взгляд на Еву - такая здоровая женщина, беззаботная, жадно вдыхающая полной грудью аромат цветов! Почему бы не быть такой вот беззаботной, не срывать все по пути? Не так уж много в мире любви, чтобы проходить мимо, не сорвав, не вдохнув ее. Убежать! Уехать с ним на Восток! Нет, конечно, она не способна на такую безумную выходку. Но, может быть… не все ли равно? - тот ли, другой ли, если ни одного из них не любишь по-настоящему!
Из-под опущенных белых век, сквозь темные ресницы Флёр видела выражение его лица, видела, что он стоит неподвижнее статуи. И вдруг она сказала:
- Вы сделаете глупость, если уедете! Подождите! - И, не прибавив ни слова, не взглянув, она быстро ушла, а Дезерт стоял, как оглушенный, перед Евой, жадно рвущей цветы.
VI. "СТАРЫЙ ФОРСАЙТ" И "СТАРЫЙ МОНТ"
Флёр была в таком смятении, что второпях чуть не наступила на ногу одному весьма знакомому человеку, стоявшему перед картиной Альма-Тадемы в какой-то унылой тревоге, как будто задумавшись над изменчивостью рыночных цен.
- Папа! Ты разве в городе? Пойдем к нам завтракать, я страшно спешу домой.
Взяв его под руку и стараясь загородить от него Еву, она увела его, думая: "Видел он нас? Мог он нас заметить?" - Ты тепло одета? - пробурчал Сомс.
- Очень!
- Верь вам, женщинам! Ветер с востока - а ты посмотри на свою шею! Право, не понимаю.
- Зато я понимаю, милый.
Серые глаза Сомса одобрительно осмотрели ее с ног до головы.
- Что ты здесь делала? - спросил он.
И Флёр подумала: "Слава богу, не видел! Иначе он ни за что бы не спросил". И она ответила:
- Я просто интересуюсь искусством, так же как и ты, милый.
- А я остановился у твоей тетки на Грин-стрит. Этот восточный ветер отражается на моей печени. А как твой… как Майкл?
- О, прекрасно - изредка хандрит. У нас вчера был званый обед.
Годовщина свадьбы! Реализм Форсайтов заставил его пристально заглянуть в глаза Флёр.
Опуская руку в карман пальто, он сказал:
- Я нес тебе подарок.
Флёр, увидела что-то плоское, завернутое в розовую папиросную бумагу.
- Дорогой мой, а что это?
Сомс снова спрятал пакетик в карман.
- После посмотрим. Кто-нибудь у тебя завтракает?
- Только Барт.
- "Старый Монт"? О господи!
- Разве тебе не нравится Барт, милый?
- Нравится? У меня с ним нет ничего общего.
- Я думала, что вы как будто сходитесь в политических вопросах.
- Он реакционер, - сказал Сомс.
- А ты кто, дорогой?
- Я? А зачем мне быть кем-нибудь? - И в этих словах сказалась вся его политическая программа - не вмешиваться ни во что; чем старше он становился, тем больше считал, что это - единственно правильная позиция каждого здравомыслящего человека.
- А как мама?
- Прекрасно выглядит. Я ее совершенно не вижу - у нее гостит ее мамаша, она целыми днями в бегах.
Сомс никогда не называл мадам Ламот бабушкой Флёр - чем меньше его дочь будет иметь дела со своей французской родней, тем лучше.
- Ах! - воскликнула Флёр. - Вот Тинг и кошка!
Тинг-а-Линг, вышедший на прогулку, рвался на поводке из рук горничной и отчаянно фыркал, пытаясь влезть на решетку, где сидела черная кошка вся ощерившись, сверкая глазами.
- Дайте мне его, Элен. Иди к маме, милый.
И Тинг-а-Линг пошел: вырваться все равно было нельзя; но он все время оборачивался, фыркая и скаля зубы.
- Люблю, когда он такой естественный, - сказала Флёр.
- Выброшенные деньги - такая собака, - заметил Сомс. - Тебе надо было купить бульдога - пусть бы спал в холле. Нет конца грабежам. У тети украли дверной молоток.
- Я бы не рассталась с Тингом и за сто молотков.
- В один прекрасный день у тебя и его украдут - эта порода в моде!
Флёр открыла дверь.
- Ой, - сказала она, - Барт уже пришел!
Блестящий цилиндр красовался на мраморном ларе, подаренном Сомсом и предназначенном для хранения верхнего платья, на страх моли.
Поставив свой цилиндр рядом с тем, Сомс поглядел на них. Они были до смешного одинаковые - высокие, блестящие, с той же маркой внутри. Сомс опять стал носить цилиндр после провала всеобщей стачки и забастовки горняков 1921 года, инстинктивно почувствовав, что революция на довольно значительное время отсрочена.
- Так вот, - сказал он, вынимая розовый пакетик из кармана, - не знаю, понравится ли тебе, посмотри!
Это был причудливо выточенный, причудливо переливающийся кусочек опала в оправе из крохотных бриллиантов.
- О, какая прелесть! - обрадовалась Флёр.
- Венера, выходящая из морской пены, или что-то в этом духе, - проворчал Сомс. - Редкость. Нужно ее смотреть при сильном освещении.
- Но она очаровательна. Я сейчас же ее надену.
Венера! Если бы папа только знал! Она обвила его шею руками, чтобы скрыть смущение. Сомс с обычной сдержанностью позволил ей потереться щекой о его гладко выбритое лицо. Зачем излишние проявления любви, когда они оба и так знают, что его чувство вдвое сильнее чувства Флёр?
- Ну, надень, - сказал он, - посмотрим.
Флёр приколола опал у ворота, глядя на себя в старинное, в лакированной раме, зеркало.
- Изумительно! Спасибо тебе, дорогой. Да, твой галстук в порядке. Мне нравятся эти белые полосочки. Ты всегда носи его к черному. Ну, пойдем! - и она потянула его за собой в китайскую комнату. Там никого не было.
- Барт, наверно, наверху у Майкла - обсуждает свою новую книгу.
- В его годы - писать! - сказал Сомс.
- Миленький, да он на год моложе тебя!
- Но я-то не пишу. Не так глуп. Ну, а у тебя завелись еще какие-нибудь эдакие новомодные знакомые?
- Только один. Гэрдон Минхо, писатель.
- Тоже из новых?
- Что ты, милый! Неужели ты не слышал о Гэрдоне Минхо? Он стар как мир.
- Все они для меня одинаковы, - проворчал Сомс. - Он на хорошем счету?
- Да, я думаю, что его годовой доход побольше твоего. Он почти классик - ему для этого остается только умереть.
- Надо будет достать какую-нибудь из его книг и почитать. Как ты его назвала?
- Ты достань "Рыбы и рыбки" Гэрдона Минхо. Запомнишь, правда? А-а, вот и они! Майкл, посмотри, что папа мне подарил.
Взяв его руку, она приложила ее к опалу на своей шее. "Пусть они оба видят, в каких мы хороших отношениях", - подумала она. Хотя отец и не видел ее с Уилфридом в галерее, но совесть ей подсказывала: "Укрепляй свою репутацию - неизвестно, какая поддержка понадобится тебе в будущем".
Украдкой она наблюдала за стариками. Встречи "Старого Монта" со "Старым Форсайтом", как называл ее отца Барт, говоря о нем с Майклом, вызывали у нее желание смеяться - совершенно неизвестно почему. Барт знал все - но все его знания были словно прекрасно переплетенные и аккуратно изданные в духе восемнадцатого века томики. Ее отец знал только то, что ему было выгодно знать, но его знания не были систематизированы и не входили ни в какие рамки. Если он и принадлежал к концу викторианской эпохи, то все же умел, когда было нужно, пользоваться достижениями позднейших периодов. "Старый Монт" верил в традиции, "Старый Форсайт" - ничуть. Зоркая Флёр давно подметила разницу в пользу своего отца. Однако разговоры "Старого Монта" были много современнее, живее, поверхностнее, язвительнее. менее связаны с точной информацией, а речь Сомса всегда была сжата, деловита. Просто невозможно сказать, который из них - лучший музейный экспонат. И оба так хорошо сохранились!
Они, собственно, даже не поздоровались, только Сомс пробурчал что-то о погоде. И почти сразу все принялись за воскресный завтрак - Флёр, после длительных стараний, удалось совершенно лишить его обычного британского характера. И действительно, им был подан салат из омаров, ризотто из цыплячьих печенок, омлет с ромом и десерт настолько испанского вида, как только было возможно.
- Я сегодня была у Тэйта, - проговорила Флёр. - Право, по-моему, это трогательное зрелище.
- Трогательное? - фыркнул Сомс.
- Флёр хочет сказать, сэр, что видеть сразу так много старых английских картин - это все равно, что смотреть на выставку младенцев.
- Не понимаю, - сухо возразил Сомс. - Там есть прекрасные работы.
- Но не "взрослые"!
- А вы, молодежь, принимаете всякое сумасшедшее умничанье за зрелость.
- Нет, папа, Майкл не то хочет сказать. Ведь правда, у английской живописи еще не прорезались зубы мудрости. Сразу видишь разницу между английской и любой континентальной живописью.