Он постоял, подумал, почесал в голове и потом, привернувши к сторонке, занес ногу через тын и пошел огородом к вдовиной избушке, что стояла немного поодаль, край села, под высокою тополей… Хатка была малюсенькая да еще сгорбилась и похилилась к земле. Оконце было такое крохотное, что его, пожалуй, трудно было и разглядеть, будь ночь сколько-нибудь потемнее. Но теперь хатка вся так и горела от месячного света, солома на ней казалась золотая, а стена серебряная, и оконце чернело на стене, как прищуренный глаз. Огня в окне не было. Должно быть, у старухи с дочкой нечем было вечерять, незачем было и светить. Мельник постоял, потом тихонько стукнул два раза в оконце и отошел к сторонке.
Недолго еще и постоял, как две полные девичьи руки крепко обвились вокруг его шеи, а меж усов так даже загорелось что-то, как приникли к Мельниковым устам горячие девичьи губы. Э, что тут рассказывать! Если вас кто так целовал, то вы и сами знаете, а если никогда с вами ничего такого не было, то не стоит вам и говорить.
- Филиппко мой, милый, желанный! - говорила, ласкаясь, девушка, -пришел:таки… А я уж ждала-заждалась, думала, иссохну без тебя, как та былинка без воды…
"Э, не иссохла-таки, слава тебе, господи! - подумал про себя мельник, прижимая рукой не очень-то худощавый стан девушки. - Слава богу, еще ничего".
- Когда же рушники готовить будем? - заговорила девушка, все еще держа руки на плечах Филиппа и обдавая его горячим взглядом черных очей. - Ведь уж скоро филипповки.
Эта речь пришлась мельнику не так по вкусу, как девичьи поцелуи. "Видишь ты, куда гнет, - подумал он про себя. - Эх, Филипп, Филипп, задаст она тебе теперь потасовку". Но, все-таки, набравшись храбрости и отведя свои глаза в сторону, он промолвил:
- Э, какая ты, Галя, ласая. Сейчас тебе и рушники. Как же это можно, когда я теперь сам мельник и скоро, может, стану первый богатырь (богач) на селе, а ты - бедная вдовина дочка?
Девку шатнуло от того слова, будто ее ужалила змея. Она отскочила от Филиппа и схватилась рукою за сердце.
- А я думала… ох, бедная ж моя голова!.. Так чего ж это ты, подлый человек, стучал в оконце?
- Эге! - ответил мельник, - чего стучал… А что же мне и не стучать, если твоя мать должна мне деньги? А ты выскочила да прямо целоваться. Что ж мне… Я тоже умею целоваться не хуже людей.
И он опять протянул к ней руку, но только что его рука коснулась девичьего стана, как стан этот вздрогнул, будто девку ужалила гадюка.
- Геть! - крикнула она так сердито, что мельник попятился назад. - Я тебе не бумажка рублевая, что ты меня хватаешь, будто свою. Вот подойди еще, я тебя так огрею, что ты после того забудешь ласовать на три года.
Мельник растерялся.
- Вот какая гордячка! А что я, прости господи, жид, что ли, тебе дался, что ты вот так паскудно лаешься?
- А то не жид, что ли? За полтину уже рубль нарастил, да еще тебе мало: ко мне полез за процентами. Геть! - говорю тебе, - постылый!
- Ну, девка!-сказал мельник, опасливо закрывая лицо ладонью, как бы в самом деле не засветила кулаком. - Я вижу, с тобой умному человеку и говорить нельзя. Ступай, посылай сюда мать!
Но старуха уже и без того вышла из хаты и низко кланялась мельнику. Тому это больше понравилось, чем разговор с дочкой. Он подбоченился, и его черная тень на стене так задрала голову, что мельник и сам уже подумал, как это у нее не свалится шапка.
- А знаешь ты, старая, зачем я это пришел? - говорит мельник старухе.
- Ох, как мне, бедной, не знать! Видно, ты пришел за моими деньгами…
- Хе! не за твоими, старая, - засмеялся мельник, - а за своими собственными. Я ж не разбойник какой, чтобы по ночам за чужими деньгами в чужой дом приходить.
- Вот же таки за чужими и пошел, - задорно сказала Галя, взявшись в боки и наступая на мельника, - не за своими же!
- Фу, скаженная девка! - сказал тут мельник, отступивши еще шага на два.Ей-богу, такой скаженной девки во всем селе не сыщется. Да не то что в селе, а во всей губернии. Ну, подумай ты, какое слово сказала! Да не будь вот тут одна твоя мать, что, пожалуй, и не пойдет в свидетели, так я бы тебя в суд потянул за бесчестье! Эй, одумайся ты хоть немного, девка!
- А что мне одуматься, когда это чистая правда?
- Какая ж это правда, когда старая у меня брала, да и не выплатила?
- Брешешь, брешешь, как рудая собака! Когда был еще подсыпкой да со мной женихался, хотел в дом идти и не говорил, что назад потребуешь. А как дядько помер да сам ты стал мельником, так весь долг уже перебрал, и еще тебе мало?
- А мука?
- Ну, что мука?.. За муку сколько следовало?
- По копе, вот сколько! Дешевле никто не отдаст, хоть куда хочешь поезжай, хоть себя отдай в придачу.
- А с нас ты сколько уже перебрал?
- Тю-тю, куда махнула! Язык у тебя тоже… не хуже Харька. Да и я ж тебе на то отвечу: а проценты? Ну, что взяла?
Но Галя уже ничего не ответила. С девками оно часто так бывает: говорит-говорит, лопочет-лопочет, как мельница на всех поставах, да вдруг и станет… Подумаешь, воды нехватило… Так где! Как раз полились рекой горькие слезы и отошла в сторону, все утирая глаза широким рукавом белой сорочки.
- От так! - сказал мельник, чуть-чуть растерявшись, а все-таки довольный.Чего б это я кидался на людей. Не лаялась бы, так нечего бы и плакать.
- Молчи, молчи, молчи ты, постылая тварюка!
- Молчи же и ты, когда так!
- Молчи уже, молчи, моя доню, - прибавила старая мать, тяжко вздохнувши. Старуха боялась, видно, рассердить мельника. Видно, у старухи нечем было заплатить в этот срок.
- Не стану молчать, мамо, не стану, не стану! - ответила девушка, точно в мельнице опять пошли ворочаться все колеса. - Вот же не стану молчать, а коли хотите вы знать, то еще и очи ему выцарапаю, чтобы не смел на меня славу напрасно наводить, да в окна стучать, да целоваться!.. Зачем стучал, говори, а то как хвачу за чуприну, то не погляжу, что ты мельник и богатырь. Небось, прежде не гордился, сам женихался да ласковыми словами сыпал. А теперь уж нос задрал, что и шапка на макушке не удержится!
- Ой, доню, молчи уже, моя смирная сиротинка! - сокрушенно вздохнув, опять промолвила старуха. - А вы, пан мельник, не взыщите на глупой девке. Молодой разум с молодым сердцем - что молодое пиво на хмелю: и мутно, и бурлит. А устоится, так станет людям на усладу.
- А мне что? - сказал мельник. - Мне от нее ни горечи, ни услады не нужно, потому что я вам не ровня. Мне мои деньги подай, старая, то я на вашу хату и глядеть не стану.
- Ох, нет же у нас! Подожди еще, заработаем с дочкой вдвоем, то и отдам. Ох, горе мое, Филиппушка, и с тобою, и с нею. Ты ж сам знаешь, я тебя, как сына, любила, не думала, не гадала, что ты с меня, старой, те долги поверстаешь да еще с процентами… Хоть бы дочку, что ли, замуж отдать, и женихи есть добрые, - так вот не идет же ни за кого, хоть ты что хочешь. С тех пор, как ты с нею женихался, будто заворожил девку. Лучше, говорит, меня в сырую землю живую закопайте. Дурная и я была, что позволяла вам до зари вот тут простаивать… Ой, лихо мне!..
- А как же мне быть? - сказал мельник. - Ты, старая, этих дел не понимаешь: у богатого человека расход большой. Вот я жиду должен, так отдаю, - отдавайте и вы мне.
- Подожди еще хоть с месяц.
Мельник поскреб в голове и подумал. Маленько-таки разжалобила его старуха, да и Галина узорная сорочка недалеко белела.
- А я, смотри, за это еще десять грошей накину, - сказал он. - Лучше отдала бы.
- Что ж делать! Видно, моя доля такая, - вздохнула старуха.
- Ну, значит, так оно и будет. Я не жид, я-таки добрый себе человяга. Другой бы, уж я верно знаю, накинул бы двадцатку, а я накину десять грошиков и подожду еще до филипповок. Да смотри, тогда уже стану жаловаться в правлении.
И он, не поклонившись, повернулся и пошел себе за околицу, даже не оглядываясь на избушку, у которой долго еще белела узорная сорочка, - белела на черной тени под вишеньем, как белесая звездочка, - и нельзя было мельнику видеть, как плакали черные очи, как тянулись к нему белые руки, как вздыхала девичья грудь.
- Не плачь, доню, не плачь, ясочко, - говорила старая Прйся. - Не плачь, видно такая божия воля.
- Ох, мамо, мамо, хоть бы дала ты мне очи ему выцарапать! Может, мне стало бы легче…