Таинственная княжна уже владела умами всего города. Толков было много. В гостинице, где я остановился, проживали некоторые из польских и иных особ ее многочисленной свиты. Эти господа сперва меня дичились, смотрели недоверчиво; но, узнав, кто я, и предуведомленные, что, радуясь своему спасению, я немедленно направлюсь к эскадре графа Орлова, они охотно и без стеснений стали мне рассказывать о принцессе и даже предложили мне устроить у нее аудиенцию.
- Но кто же она и где до сих пор проживала? - спросил я свитских княжны.
- Она родная дочь вашей покойной императрицы Елисаветы от ее тайного брака с графом Разумовским, - отвечали мне, - в детстве была увезена к границам Персии, потом под чужими именами проживала в Киле, Берлине, Лондоне и в других городах. В Париже именовалась принцессой Азовской, dame d'Azov, в Германии и здесь, в Рагузе, именуется принцессой Пиннеберг. Сообразите, ведь это ваша царица Елисавета Вторая - кровь великого Петра… Немецкие и иные принцы сватались за нее; французский двор ей здесь устроил помещение в доме своего консула и готов ей оказать всякую поддержку.
Смутили меня эти вести.
"Киль, Берлин! - думал я. - Киль - в Голштинии; он играл такую роль в судьбе дочерей Великого Петра: бывшей там замужем Анны и Елисаветы, выписавшей себе оттуда наследника, Петра Третьего. Неужели в Петербурге этому не придают значения? и что у нас предпримут, если дознаются о такой претендентке?"
Поляки меня повели к графине Пиннеберг.
Я принарядился, обрил как следует бороду и усы, напудрился, припомадился, завился. Меня радушно встретили в доме графини. Ее гофмаршал, барон Корф, ввел меня с церемонией в ее приемный салон. Я оглянулся: просторная комната была обита голубым штофом, мебель была покрыта розовым атласом. Не успел я опомниться, раздались шаги и веселый сдержанный говор.
В приемную вошла княжна Елисавета, окруженная нарядною свитой. После я узнал, что это были: знаменитый в то время, ее близкий друг, князь Радзивилл, прозванием "пане-коханку", - в синем бархатном кафтане, усыпанном алмазами, рядом с ним - его сестра, красавица графиня Моравская, и княгиня Сангушко; за ними - в пунцовом с золотом кунтуше граф Потоцкий - глава сплотившейся против нас польской конфедерации; поодаль надменный и богатый староста Пинский, граф Пржездецкий, возле него - влиятельный из молодежи-конфедератов, рубака и дуэлист Чарномский и несколько известных радзивилловских офицеров. Потоцкий и Пржездецкий были в лентах и звездах.
Княжна, как я приметил, была одета в тафтяном палевом с золотом платье, род амазонки, с флеровой, поверх нее выкладкой, в белой круглой шляпе с черными страусовыми перьями, в розовой мантилье, отделанной по краям блондами, с крошечными, в дорогой оправе, пистолетами у пояса и с хлыстом в руке. Она собиралась на прогулку верхом.
Польские гордые магнаты говорили княжне "ваше высочество", а когда она садилась, перед ней стояли и на ее вопросы отвечали, так низко пригибаясь, будто становились на колени.
Не скрою, меня поразил вид княжны. Я увидел перед собою в полном смысле обворожительную красавицу - лет двадцати трех - четырех, роста выше среднего, статную, из себя стройную, сухощавую, с пышными светло-русыми волосами, белолицую, с ярким румянцем и в веснушках, которые так к ней шли. Глаза у нее были карие, открытые и большие, а один слегка, чуть заметно, косил, что придавало ее оживленному лицу особое, лукавое выражение. Но что главное, я в детстве и в возрасте хорошо насмотрелся на портреты покойной императрицы Елисаветы Петровны и, взглянув теперь на княжну, нашел, что она с покойницей значительно схожа.
Мое смущение радостно заметили. Княжна ласково сказала мне по-французски несколько приветливых слов, допустила меня к своей руке и, кончив церемонный, по этикету, прием, взглядом отпустила свою свиту, а мне указала стул. Мы остались наедине.
5
После некоторого обмена мыслей - мы говорили по-французски, причем у княжны иногда вырывались и итальянские восклицания, - оба мы в понятном смущении замолчали.
- Вы русский офицер, моряк? - спросила меня княжна.
- Так точно, ваша… ваша светлость, - ответил я, не зная, как был должен ее именовать.
- Мне известно, вы отличились, ваше имя прогремело при Чесме, - продолжала она. - Вы, наконец, так долго страдали в плену.
Я, смешавшись, молчал, она тоже.
- Послушайте, - проговорила она с чувством, и до сих пор я слышу этот нежный, обаятельный, грудной голос, - я русская княжна, дочь вашей, когда-то любимой императрицы: не правда ли, мою мать, дочь Великого Петра, так любили? Я, по крови и по завещанию, ее единственная наследница.
- Но у нас ныне царствует, - решился я возразить, - не менее всеми любимая монархиня - великая Екатерина.
- Знаю, знаю! - перебила княжна. - Могучая и чтимая народом ваша нынешняя государыня, и не мне, слабой, всеми брошенной, оторванной от царского дома и от родины, вступать с нею в спор. Я первая преданная ей раба.
- Чего же вы ищете, ждете? - спросил я удивленно.
- Защиты и уважения моих прав.
- Простите, - возразил я, - но прежде надо доказать ваше происхождение и ваши права.
- Вам доказательств? Вот они, - произнесла принцесса, живо вставая и открывая на угловом столике небольшой, обделанный серебром и черепахой баул. - Это завещание моего деда Петра Первого, а это духовная моей матери - Елисаветы.
Княжна развернула и подала мне французские списки названных ею бумаг. Я бегло их просмотрел.
- Но это копии, притом в переводе, - сказал я.
- О, будьте спокойны, подлинники в верных руках… Не могу же я возить с собою такие документы, рисковать! Мало вам этого - взгляните, - проговорила, полуоборотясь, принцесса.
Она указала на простенок над софой. На голубом штофе обоев, против окна, у которого мы стояли, висели два больших, в круглых рамах, портрета, писанных масляными красками. Один весьма удачно изображал покойную государыню Елисавету Петровну с небольшою короною на голове; другой - стоявшую против меня княжну.
- Не правда ли, схожи? - спросила она, вглядываясь в меня.
- Сходство есть, это правда, - ответил я. - Я это заметил, едва вошел и вас увидел; позвольте узнать, давно ли снят ваш портрет?
- В этом году, в Венеции… Знаменитый Пьячетти снимал портрет моего жениха - князя Радзивилла, при этом упросили сняться и меня.
- Дивные события! - произнес я в невольном смущении. - Является невообразимое, встают из гроба мертвецы: за Волгой - давно въяве похороненный император Петр Третий, здесь - никем не жданная и не гаданная дочь государыни Елисаветы.
- Не смешивайте меня с Пугачевым, - возразила, слегка покраснев, княжна, - хотя он и выдает себя за императора, чеканя монеты с надписью: "Redivivus et ultor" - воскресший мститель, - но он пока… лишь мой в том крае наместник.
- Как? - удивился я. - Так и вы подтверждаете, что он самозванец?
- Не спрашивайте, кто он, - загадочно ответила княжна, - после узнаете обо всем… еще не пришло время. Теперь в его власти уже многие города: Казань, Оренбург, Саратов, вся страна по Волге. Его прошлого не знаю. Бог ему судия… Но я действительно дочь императрицы Елисаветы, двоюродная сестра бывшего императора Петра Третьего.
- Кто же ваш отец? - решился я спросить.
Княжна помолчала, нахмурилась:
- Неужели не знаете? Граф Алексей Разумовский, впоследствии тайный муж моей матери. Детство я провела в разъездах; оно темно и для меня. Помню юг России, глухую деревушку, откуда меня вдруг увезли. Хотели истребить малейшую память о моем прошлом, не жалели для того денег и возили меня с места на место, из страны в страну. Это, очевидно, знает граф Шувалов… Недавно, путешествуя по Европе, он пожелал видеть меня, и мы тайно виделись.
- Как! Вы видели графа Шувалова? Где? - изумился я, вспомнив, что некоторые, по слухам, и его считали ее отцом.
- Это было на водах в Спа… Друзья предупредили меня о знаменитом русском путешественнике; я не могла отказать. Вошел в комнату полный, еще замечательно красивый, богато, со вкусом одетый, пожилой человек. Он явился под вымышленным именем; говоря со мной, грустно вглядывался в черты моего лица, в мои движения и был, очевидно, внутренне взволнован. После уже я узнала, что это бывший фаворит покойной моей матери, некогда могучий Иван Шувалов. Почему он казался так смущен - не знаю. Не мне, согласитесь, это решать. Смерть матери унесла в могилу эту, как и другие, тайну.
Княжна смолкла. Молчал и я.
- Чьей же защиты, чьей помощи ищете вы? - решился я спросить, подавляемый разнообразными ощущениями.
6
Княжна спрятала бумаги в шкатулку, заперла ее, поставила на место, взяла веер и снова села, поглядывая в окно.
- Готовы ли вы мне пособить? - спросила она решительно, в ответ на мой вопрос.
Я не нашелся, что ответить.
- Готовы ли вы оказать мне, в случае надобности, вашу поддержку?
- Какую?