– 12 14 часов в сутки. Совершенно случайно удалось купить две унции парегорика… Запив их парочкой дураколов, чувствовал себя нормально несколько часов. Когда покупаешь Пи Джи, приходится расписываться за покупку, а засвечивать аптеку мне ой как не хотелось. Прежде чем аптекарь просечет фишку, нужно успеть купить как можно больше. В противном случае он пошлет тебя или взвинтит цену.
У меня появился компаньон – приятель по имени Эванс. Надо было купить машинное оборудование, нанять фермера и приступить к сбору хлопка. Под него у нас было на двоих сто пятьдесят акров. Если поле хорошее, то с каждого акра можно собрать кипу хлопка, а каждая, судя по штатовским ценам, оценивалась в сто пятьдесят долларов. Таким образом, гросс тянул на двадцать два куска. Всю, собственно работу, делал фермер. Мы же с Эвансом через каждые несколько дней приезжали посмотреть, как там наш хлопок. На просмотр уходило около часа – поля были разбросаны вокруг Эдинбурга в низинах, почти у самой реки. Особого смысла в инспекции не было, поскольку ни один из нас не знал азов этого дела. Мы просто катались по округе, чтобы убить время до пяти часов, когда начинали пить.
Каждый день в доме Эванса собирались пять или шесть завсегдатаев. Ровно в пять кто нибудь бил в жестяную кастрюлю и орал: "Пора выпить!" – и остальные подскакивали как кулачные бойцы при звуке гонга. В целях экономии, мы сами делали джин из мексиканского спирта. Смесь этого джина с Мартини была на вкус ужасна, и в коктейль добавляли кусочки льда, иначе бы пришлось пропускать его теплым. В жару я не могу пить даже хороший мартини, так что готовя напиток тянучку приходилось изголяться с сахаром, лимонами, сельтеркой, добавляя ещё щепотку хинина, дабы создать отдаленный прообраз джина с тоником. Здесь, в долине, о хинной воде вообще никто не слыхивал.
Всё лето стояла превосходная погода для хлопка. Жарко и сухо, день за днём. Сбор начали после четвертого июля и к первому сентября (крайний срок) – всё было готово. Вопреки правилам, мы особенно не прогорели. Крупные производственные расходы и траты на оправдание собственного существования (по моим подсчётам, каждый месяц в этой Долине обходился мне в семь сотен; и это без машины и прислуги) съели большую часть прибыли. Тут я решил, что пора отсюда сваливать.
В начале октября пришло письмо от моих поручителей, извещающее о предстоящем, через четыре дня, рассмотрении моего дела. Я звякнул Тайджу:
– Не обращай внимания. Я добьюсь отсрочки, – заверил он.
Спустя несколько дней я получил его письмо, где говорилось, что он получил трехнедельную отсрочку, но сильно сомневается в возможности ещё одной. Я дозвонился до него и сказал, что собираюсь в Мексику.
– Отлично, – голос Тайджа звучал неестественно бодро. – Развлекайся эти три недели на полную катушку, только к началу суда поспей.
Я поинтересовался насчёт дополнительной отсрочки.
– По правде говоря, вряд ли. Не получается у меня с судьей сойтись. Язва его замучила.
Я решил по приезде в Мексику искать зацепки, чтобы там и остаться.
Глава 30
Как только я очутился в Мехико, сразу принялся искать джанковые мазы. По крайней мере, всегда был насчёт этого начеку. Я уже говорил, что умею вычислять джанк ареалы. В первую же ночь, бродя по Долорес стрит, наткнулся на компанию китайцев джанки, стоявших напротив кабака "Эксквизито Чоп Сьюи". С китайцами трудно иметь дело. В бизнесе они по настоящему признают только другого китайца. Я прекрасно знал, что завязываться с этими типами на купле продаже значит попросту терять время.
Однажды, выгуливаясь на Сан Хуан Летрэн, я прошел мимо кафе, наружные стены которого, как и пол, покрывал цветной кафель. В этой забегаловке несомненно было что то ближне восточное. Походя к ней, увидел вышедшего на улицу субъекта. Типичный хмырь, встречающийся только на опушках лесного джанк массива.
Как геолог в поисках нефти руководствуется выходом определенной породы, так и джанки чувствует близкое соседство джанка по некоторыи признакам. Чаще всего джанк – неотъемлемая часть сомнительных и "перевалочных" районов: 14 я Восточная рядом с Третьей в Нью Йорке, Сент Чарльз и Пойдрас в Новом Орлеане, Сан Хуан Летрэн в Мехико. Магазины, торгующие искусственными конечностями, париками, зубными протезами, где на верхних этажах залежи духов, помад, эфирных масел, всяких модных штуковин. Места, напоминающие "Скид Роу" своим сомнительным бизнесом.
В таких районах как бы случайно замечаешь типов, которые, хотя сами не торгуют и не потребляют, всегда в курсе, что, у кого и почем. Когда видишь таких, прутик лозоискателя дергается – Джанк рядом. Родом он с Ближнего Востока, возможно из Египта. Большой прямой нос, губы тонкие, лиловато розовые, словно пенис. Кожа лица упругая и гладкая. По сути – непристоен. В этом отношении отдыхает рядом с ним любой обычный грязный поступок и образ жизни. Он отмечен печатью особого занятия или профессии, коей больше не существует. Если джанк вообще исчезнет с лица земли, наверняка останутся джанки, которые, собираясь в свои тусовки, коллективно мучились бы от неопределенной, но невосполнимой утраты – бледного призрака надвигающейся ломки.
И вот этот человек шляется по местам, где однажды пользовался навыками своего устаревшего и неправдоподобного для остальных ремесла. Но он невозмутим. Глаза чёрные, в них невидимое спокойствие насекомого. Выглядит так, как будто питается медом и левантийским сиропом, которые всасывает через подобие хоботка.
Что же это за утраченное ремесло? Определенно что то лакейское и связанное с мертвецами, хотя он и не бальзамировщик трупов. Наверное копит нечто в своём теле – вещество для продления жизни, периодически высасываемое его хозяевами. Он, как насекомое, предназначен для осуществления некоего непостижимого, отвратительного действа.
Глава 31
Снаружи бар Чиму ничем не отличается от обычной забегаловки, но стоит только войти, и сразу понимаешь – заведение для голубых.
Я заказал выпивку и огляделся. Три педика мексиканца выламывались перед вертушкой. Один из них, стилизованным движением ритуального танцора, скользнул ко мне и спросил сигарету. В этом движении было что то архаичное; развращенная животная грация, прекрасная и отталкивающая одновременно. Я смотрел ему вслед: он удалялся в отблеске уличных огней, и его двусмысленные жесты таяли в темноте. Содомия стара как человеческий род. Один из геев сел в кабинку перед вертушкой и совершенно застыл в глубокой животной безмятежности.
Я наклонился, чтобы поближе рассмотреть парня, стоявшего в сторонке со стрельнутой сигаретой. Тот сразу как то притух.
– Por que’triste? (Что приуныл?), – спросил я.
Не бог весть какое начало, но я ведь не лясы пришёл сюда точить. Парнишка заулыбался, обнажив чересчур красные десны и острые, через один, зубы. Пожал плечами и сказал типа того, что ему не грустно или не так уж грустно. Я огляделся по сторонам.
– Vamanos a otro lugar. (Пойдём куда нибудь в другое место), – предложил я ему.
Парень кивнул. Двинулись в ночной ресторан, сели за столик. Он под столом, положил мне руку на бедро. От волнения засосало под ложечкой. Я залпом проглотил свой кофе и стал с нетерпением ждать, пока он покончит с пивом и выкурит сигарету.
Мальчишка знал один отель. Я пропихнул пять песо через решетку. Старик отпер какой то номер, бросил на стул потрёпанное полотенце.
– Llevas pistola? (Ты пистолет с собой носишь?), – спросил парень, заметив краем глаза пушку.
– Да, ношу.
Я стащил с себя брюки и бросил на стул, сверху положил пистолет, прикрыв его трусами и рубашкой. Голый, уселся на край постели, и стал смотреть как тот раздевается. Он аккуратно снял поношеный синий костюм, стащил рубашку, повесив с пиджаком на спинку стула. Его гладкая кожа отливала медью. Перешагнул через трусики, повернулся, улыбаясь мне. Затем подошел и сел рядом. Я медленно, слегка касаясь, провел одной рукой по его спине, другая описала кривую на груди, постепенно опускаясь по вытянутому животу. Парнишка улыбнулся и растянулся на кровати.
Потом мы выкурили по сигарете, касаясь плечами друг друга под одеялом. Парень сказал, что ему надо идти. Оделись. Мне было интересно, надеется он на деньги или нет. Решил, что нет. Выйдя на улицу, мы расстались на углу, обменявшись крепким рукопожатием.
Глава 32
Спустя некоторое время, в том же баре, я сошелся с мальчиком по имени Анхело. На протяжении двух лет его лицо периодически мелькало передо мной. Когда я торчал, Анхело не попадался мне месяцами, но когда слезал, обязательно натыкался на него где нибудь на улице. В Мехико твои желания обретают магическую силу. Хочешь кого нибудь увидеть, и он тут как тут.
Однажды я искал себе мальчика, утомился и присел на каменную скамью в Аламеде. Почувствовал сквозь штанину гладкий камень, боль в пояснице, равносильную зубной, отчётливой и совершенно отличной от жалких подобий в других частях тела. Сидя там, сверля глазами близлежащий парк, я вдруг почувствовал себя умиротворенным и счастливым, узрев в полугрезе свои пересечения с Городом и узнав, что сегодня ночью обязательно сниму мальчика. Так и вышло.
Лицо Анхело восточное, сродни японскому, если бы не медного цвета кожа. Он вовсе не был пидором, и я давал ему деньги, всегда одну и ту же сумму – двадцать песо. Иногда вышеуказанной суммы не получалось и он тогда говорил: "No importa" (Неважно), – и всякий раз настаивал на уборке комнаты после проведенной там ночи. Связавшись с Анхело, в Чиму я больше не заглядывал. Мексика или Штаты, голубые бары нагоняли на меня тоску.