Причем Люпен проявил потрясающее бескорыстие. Он заявил, что подпишет контракт с закрытыми глазами, не зная суммы приданого.
Все это выводило из себя старого аристократа. Его ненависть к Люпену приняла просто устрашающие размеры. Он даже переломил себя и отправился к префекту полиции, который посоветовал герцогу быть настороже.
— Мы неоднократно имели дело с этим типом, он использует против вас один из своих излюбленных трюков. Простите мне, господин герцог, это выражение, но он вас «накручивает», так что не попадитесь в ловушку.
— Какой трюк, какая ловушка? — встревоженно спросил герцог.
— Он собирается запугать вас, чтобы в смятении вы совершили поступок, который не сделали бы, будь вы спокойны.
— Но, надеюсь, господин Арсен Люпен не рассчитывает на то, что я отдам ему руку моей дочери?
— Нет, но он надеется, что вы совершите, как бы это выразиться, оплошность.
— Какую?
— Как раз такую, какую он хочет, чтобы вы совершили.
— И что же вы мне посоветуете, господин префект?
— Возвратиться к себе, господин герцог, или, если весь этот шум вас раздражает, уехать в имение и пожить там спокойно, без тревог.
Беседа эта только усилила опасения старого аристократа. Люпен представлялся ему чудовищным злодеем, использующим самые коварные методы и имеющим сообщников во всех слоях общества. Герцог был подозрителен.
И жизнь его стала просто невыносима.
Он делался все раздражительнее и молчаливей, не принимал старинных друзей и даже претендентов на руку Анжелики, кузенов Мюсси, д'Амбуаза и Каорша, которые, перессорившись между собой по причине соперничества, приходили поочередно каждую неделю.
Без всякого повода он прогнал дворецкого и кучера, но, боясь впустить в дом людей Арсена Люпена, никого не принял на их место, так что камердинеру Гиацинту, который служил у герцога почти сорок лет и пользовался его полным доверием, пришлось взять на себя и конюшню и буфетную.
— Папа, — говорила Анжелика, пытавшаяся образумить его, — я не понимаю, чего вы так опасаетесь. Никто в мире не может принудить меня к безумному браку.
— Черт побери! Этого-то как раз я не боюсь.
— Чего же тогда?
— Если б я знал! Похищения, ограбления, нападения! Можно не сомневаться, мерзавец что-то готовит. И, конечно же, мы окружены его шпионами.
В один прекрасный день герцог получил газету, в которой была обведена красным карандашом следующая заметка:
«Подписание брачного контракта состоится сегодня вечером в особняке Сарзо-Вандомов. Церемония произойдет в узком домашнем кругу, и лишь несколько избранных будут допущены поздравить счастливых жениха и невесту. Свидетелями со стороны м-ль Сарзо-Вандом будут князь де Ларошфуко-Лимур и граф де Шартр, г-н Арсен Люпен представит лиц, которые имели честь принять близко к сердцу его дела, — г-на префекта полиции и г-на директора тюрьмы Санте».
Это стало последней каплей. Через десять минут герцог послал Гиацинта отправить пневматической почтой три письма. В четырех он в присутствии Анжелики принял трех кузинов: толстого, грузного, неимоверно бледного Поля де Мюсси, краснолицего, худощавого, робкого Жака д'Амбуаза, маленького, тощего и болезненного Анатоля де Каорша — трех старых холостяков, не отличавшихся ни элегантностью, ни манерами.
Военный совет был краток. Герцог подготовил план кампании, верней сказать, обороны, первую часть какового изложил в кратких и решительных выражениях.
— Сегодня вечером мы с Анжеликой выезжаем из Парижа в наши бретонские владения. Я рассчитываю, племянники, на ваше содействие при отъезде. Ты, д'Амбуаз, заедешь за нами на своем лимузине. Вы, Мюсси, пожалуйста, тоже приезжайте на своем автомобиле и позаботьтесь вместе с моим камердинером Гиацинтом о багаже.