"Книга эта - не мемуары.
Скорее, она - опыт плебейской уличной критики. Причём улица, о которой идёт речь, - ночная, окраинная, безлюдная. В каком она городе? Не знаю. Как я на неё попал? Спешил на вокзал, чтобы умчаться от настигающих призраков в другой незнакомый город…
В этой книге меня вели за руку два автора, которых я считаю - довольно самонадеянно - своими друзьями. Это - Варлам Шаламов и Джорджо Агамбен, поэт и философ. Они - наилучшие, надёжнейшие проводники, каких только можно представить. Только вот не знаю, хороший ли я спутник для моих водителей"…
А. Бренер
Содержание:
Об этой книге 1
ЖИТИЯ УБИЕННЫХ ХУДОЖНИКОВ 2
Моя нестерпимая любовь к Сергею Калмыкову 2
Стариковское вино Исаака Иткинда 3
Павел Зальцман и Ларисины ступни 5
Спрятавшиеся в кусты куклы Михаила Махова 6
Мой учитель Борис Лучанский 8
Альберт Фаустов - самый загадочный из художников 10
Американцы и чёрная "Волга" 11
Пулота Рустама Хальфина 12
Олжас Сулейменов и Неточка Незванова 13
Георгий Гурьянов и Тимур Новиков 14
Игорь, Хася и Ева 15
У Кушнера и после 16
Стерлиговцы 17
Гимн 18
Михаил Гробман, или Аполлон среди блатных 18
Поэзия гнева под волнистой обложкой 21
Мой друг Роман Баембаев 22
Бегство в Египет 22
Блеск и нищета Игоря Маршанского 23
Страдания юного Осмоловского 25
Картинки Паши Пепперштейна 26
Художников больше не существует 28
Не орден славы, а безымянная кошка 28
Моря первая нарисованная картина 29
Кулич Кулика и манная каша Лейдермана 30
На лобном месте 32
Мой друг Гия Ригвава 32
Воспоминания - зефир в шоколаде 33
Недолгое счастье Дэна Камерона 34
Галеристы, кураторы, блатари, уркаганы, глисты 35
Обутая нищета московских художников 37
Самая лучшая похвала 37
Хельмут Ньютон в "Ягуаре" и Джон Бальдессари в угаре 38
Один на один с Казимиром Малевичем 40
Миланское инкогнито 42
Мы сами с усами в вашем Амстердаме 43
Заяц в музее 43
Повесть о том, как поссорился Варлам Тихонович Шаламов - с Александром Исаевичем Солженицыным 44
Возможна ли жизнь ежа без живописи? 45
Копенгаген, или Праздник, который всегда с тобой 45
Джулиан Шнабель и погоня за паровозным дымом 48
Падение австрийского культурного института в Лондоне 49
Сразу два летатлина в галерее Саатчи 51
"The Colony Room": неведомый шедевр 52
Майк Келли, похититель свиней 53
Папа, Мама 54
Что-то вроде совета начинающим художникам 55
Знаменитые люди и детская японская игра кантё 56
Об одном семинаре на травке 57
Не окончание книги, а бесконечная колонна 58
Александр Бренер
Лучшее из всех известных мне определений искусства принадлежит Стендалю:
une promesse de bonheur.
И. С. Тургенев
Об этой книге
Книга эта - не мемуары.
Скорее, она - опыт плебейской уличной критики. Причём улица, о которой идёт речь, - ночная, окраинная, безлюдная. В каком она городе? Не знаю. Как я на неё попал? Спешил на вокзал, чтобы умчаться от настигающих призраков в другой незнакомый город.
Освещена эта улица не глянцевым светом рекламы, не неоном ресторанов и аптек, не яркими фонарями. Дважды полоснули мне по глазам фары грузовиков, и промерцали из-под припаркованного автомобиля кошачьи глаза. Да вот ещё пара горящих окон. Там, за этими стёклами, люди не спят, как и я. От этого делается легче, теплее. Как будто там - друзья. Два светящихся окна - два друга.
В этой книге меня вели за руку два автора, которых я считаю - довольно самонадеянно - своими друзьями. Это - Варлам Шаламов и Джорджо Агамбен, поэт и философ. Они - наилучшие, надёжнейшие проводники, каких только можно представить. Таким был Вергилий - для Данте. Таким был Артюр Рембо - для Артюра Кравана. Только вот не знаю, хороший ли я спутник для моих водителей.
Шаламов испытал, что это такое: бродить по пустым, замороженным, страшным улицам. Научился он и другому: как не подчиняться толпе. Я иду по этой улице, думая о поэте Шаламове.
Слияние поэзии и критики - задача, поставленная и осуществлённая Агамбеном. Слияние поэзии и критики - именно эта идея вела меня, направляла в писании этих очерков. Смог ли я соединить поэзию и критику на свой собственный - плебейский, низовой, уличный - лад? И вообще: есть ли действительно во мне элемент плебейской поэзии, плебейской критики?
Шум времени - дневной и ночной неумолчный гул - стёр разницу между высоким и низким, благородным и плебейским. Вокруг меня - одна мусорная асфальтовая пустыня. Но я упрямо брожу по улицам в поисках осколков плебейского знания. Это упрямство, эта настойчивость - может быть, они и есть элемент плебейства во мне.
Но действительно ли я неуправляем, как подобает плебейскому поэту? По-настоящему никому не подвластен? И что это значит: быть неподвластным, неуправляемым?
Спросить Шаламова уже не смогу. Спросить Агамбена?
Я стою на безлюдной улице, и Агамбена рядом нет. Я - один, со всеми своими предчувствиями и страхами, надеждами и сомнениями.
И опять меня обступают призраки, вышедшие из этих рассказов. Призраки убитых или при жизни мёртвых художников, с которыми я провёл слишком, слишком уж много времени…
Эй, призраки, надоели! Отстаньте! Сгинь!