"А, лекарство, погоди, сейчас достану". Я полез в чемоданчик за амилами. Паренек застыл в ужасе. "Не бойся, – сказал я. – У него больное сердце – стенокардия. Но у нас есть лекарство. Ага, вот оно". Я вынул из жестяной банки четыре ампулы и две вручил адвокату. Тот немедля разломил одну под носом. Я сделал то же самое.
Он глубоко затянулся и откинулся на сиденье, подставив лицо солнцу: "Музыку, блядь, погромче! У меня сердце как аллигатор!"
"Громче! Чётче! Басы! Побольше басов!" – он замолотил воздух голыми руками. "Да что за херня? Что мы как старушки?" Я выкрутил громкость радио и магнитофона на полную. "Подлый адвокатишка, – сказал я. – Подбирай выражения. Ты разговариваешь с доктором журналистики!". Он истерически хохотал. "Хули мы делаем в этой пустыне? Полиция! На помощь!"
"Ты на этого борова не смотри, – сказал я попутчику. – Он не умеет обращаться с лекарствами. Вообще-то мы оба – доктора журналистики и едем в Лас-Вегас писать главный материал о нашем поколении". И тут меня пробило на смех …
Мой адвокат развернулся лицом к попутчику со словами: "На самом деле мы едем в Лас-Вегас завалить героинового барона по кличке Свирепый Генри. Мы с ним давно знакомы, но недавно он нас кинул. Чуешь, чем пахнет?" Я хотел его заткнуть, но нас обоих скрутило в приступе смеха. Хули мы делаем в этой пустыне, если у нас обоих больное сердце?
"Свирепый Генри подписал себе смертный приговор! – зарычал адвокат. – Мы ему легкие вырвем!"
"И сожрём! – выпалил я. – Ублюдок своё получит. Что творится в этой стране, если какая-та мразь безнаказанно обувает доктора журналистики?"
Никто не ответил. Адвокат разломил вторую капсулу, а паренек пополз через заднее сиденье по багажнику. "Спасибо, что подвезли! – прокричал он, – Большое спасибо! Вы хорошие ребята! За меня не беспокойтесь!" Он спрыгнул на асфальт и побежал в сторону Бейкера. Вокруг пустыня, ни деревца.
"Постой, – крикнул я, – Вернись за пивом". Но он, видимо, меня не слышал. Музыка играла очень громко, а он удалялся очень быстро.
– Скатертью дорога, – сказал адвокат, – Мы напоролись на настоящего психа. Мальчишка заставил меня понервничать. Ты видел его глаза? – Он до сих пор смеялся. – Хорошее лекарство, ей богу!
Я выскочил из машины и метнулся кругом к водительской двери.
– Двигайся, я поведу. Надо валить из Калифорнии, пока он не нашёл полицейского.
– Запарится искать, ему отсюда докуда угодно – полтораста километров.
– Нам тоже.
– А может развернемся и обратно в "Поло"? – сказал он. – Там нас точно искать не будут.
Я пропустил его слова мимо ушей. "Открывай текилу", – потребовал я, перекрикивая снова поднявшийся ветер.
Я выжал газ, и нас вынесло обратно на шоссе. Адвокат тут же склонился над картой: "Прямо по курсу Мескаль-Спрингс. Как твой адвокат, советую тебе остановиться и искупаться".
Я покачал головой: "Надо всенепременно добраться до гостиницы "Минт" до конца регистрации журналистов. Иначе за номер придется платить".
Он кивнул: "Но давай забьем на Американскую мечту. Великая самоанская мечта важнее". Он покопался в чемоданчике. "По-моему, пора заточить промокашку. Мескалин попался дрянь, давно отпустило, а эфирной вони я больше не выдержу".
– А мне нравится. Давай пропитаем полотенце и положим на полу возле педали газа, чтобы испарения поднимались мне в лицо всю дорогу.
Он завозился с магнитофоном. Радио вопило "Power to the People – Right On!" – политическая песня Джона Леннона, запоздавшая лет на десять. "Куда этот дятел лезет, – сказал адвокат, – Когда такие ушлёпки пытаются быть серьезными, они только все портят".
"Да, кстати, если серьезно, – сказал я, – то пришло время эфира и кокаина".
"К черту эфир, оставим на потом, пропитаем им коврик в номере. Вот, держи, твоя половинка промокашки. Только разжуй хорошенько".
Я взял промокашку и положил её в рот. Адвокат возился с солонкой с кокаином. Открывает. Рассыпает. С воплями судорожно ловит воздух, а драгоценный белый порошок крошечным, но очень дорогим смерчем взмывает из Большой красной акулы и рассеивается по шоссе. "О Господи! – застонал он. – Ты видел, что Бог с нами только что сделал?"
– Это не Бог! – крикнул я. – Это всё ты. Ебучий наркоагент! Я раскусил тебя с самого начала, свинья!
– Ты смотри, – он вдруг наставил на меня здоровый "Магнум" 357 калибра, тупорылый кольт "Питон" с фасками на барабане. – В округе полно стервятников. Начисто обглодают твои кости до утра.
– Ах ты сука. Доберемся до Лас-Вегаса, на бифштекс порублю. Что, по-твоему, сделает профсоюз наркоторговцев, когда я заявлюсь в город с самоанским агентом наркополиции?
– Пришьют нас обоих. Свирепый Генри знает, кто я такой. Черт, я же твой адвокат, – Он залился диким смехом, – Ты обожрался кислоты, дурила. Нам чертовски повезет, если доберемся до гостиницы и заселимся прежде, чем ты превратишься в животное. Как тебе перспектива? Поселиться в вегасской гостинице под вымышленным именем с умыслом совершить мошенничество в особо крупных размерах, предварительно обожравшись кислоты? – он снова захохотал и запустил нос в солонку, выбирая туго свернутой 20-долларовой банкнотой остатки порошка.
– Сколько у нас еще времени?
– Где-то полчаса. Как твой адвокат, советую ехать на предельной скорости.
Лас-Вегас уже маячил впереди. Вдали, в голубой дымке пустыни виднелась просека главной улицы, а над ней посреди кактусов торчали серые прямоугольники отелей: "Сахара", "Лендмарк, "Американа" и зловещий "Тандербёрд".
Полчаса. Времени в обрез. Наша цель – высокая башня отеля "Минт" в центре города, а, если не успеем добраться туда до того, как потеряем всякое самообладание – тогда нам на север, в тюрьму штата в Карсон-Сити. Я был там однажды, но только чтобы взять интервью у заключенных – и возвращаться мне туда не хотелось ни при каких обстоятельствах. Так что выбора на самом деле не было: прорываться – и плевать на кислоту. Преодолеть бюрократические дебри, поставить машину в гараж, разобраться с администратором, договориться с коридорным, выписать журналистские пропуска – всё это подлог, совершенно противозаконно, мошенничество чистой воды – но, разумеется, иначе нельзя.
"УБЕЙ ТЕЛО, И ГОЛОВА УМРЕТ"
Запись в моем блокноте, к чему она? Может как-то связано с Джо Фрейзером? Он еще жив? Не разучился говорить? Я видел тот бой в Сиэтле – сидя в хлам на четыре ряда ниже губернатора. Очень тягостное впечатление во всех смыслах, настоящий занавес шестидесятых: Тим Лири в плену у Элдриджа Кливера в Алжире, Боб Дилан стрижет купоны в Гринвич-виллидж, обоих Кеннеди убили мутанты, Оусли4 в тюрьме складывает салфетки, и вот, наконец, Кассиус/Али немыслимым образом повержен с пьедестала человеком-гамбургером и стоит на пороге смерти. Джо Фрейзер, как и Никсон, одержал верх по причинам, которые люди вроде меня отказываются понимать – или хотя бы говорить о них во всеуслышание.
… Но то была иная эпоха, что отцвела и истлела, такая далекая от грубой действительности скверного года 1971 от Рождества Христова. Многое изменилось за эти годы. Теперь я в Лас-Вегасе, пишу статью для раздела автомобильного спорта по поручению редакции глянцевого журнала, отправившей меня сюда на Большой красной акуле не пойми зачем. "Ты там сам разберешься … "
Точно. Разберемся. Но когда мы наконец приехали в гостиницу, мой адвокат не сумел хитроумно обойти процедуру регистрации и нам пришлось стоять в очереди вместе со всеми, что в данных обстоятельствах оказалось нелёгким испытанием. Я твердил себе: "Тихо, спокойно, молчать … говорить, только когда спросят … фамилия, должность, издание … ничего лишнего, не поддаваться этому ужасному веществу, делать вид, что ничего не происходит … "
Невозможно объяснить тот ужас, что обуял меня, когда я наконец оказался перед администратором и начал что-то бормотать. Перед каменным взглядом этой женщины рассыпались все отрепетированные фразы. "Здрасьте, … меня зовут … э … Рауль Дюк … да-да, я в списке. Бесплатный обед, окончательное просвещение, полное освещение … а что? Со мной приехал адвокат, да, конечно, я в курсе, что его в списке нет, но это наш номер, да, то есть он мой шофер. Мы приехали сюда на Красной акуле с самого Лос-Анджелеса, и сейчас время пустыни, так? Да. Посмотрите в списке. Не беспокойтесь. Какие тут расклады? Что дальше?"
Она даже не моргнула:
– Ваш номер еще на готов, но вас кое-кто ищет.
– Нет! За что? Мы еще ничего не сделали!
Ноги стали резиновыми. Вцепившись в стойку, я накренился к администратору. Она протягивала мне конверт, но я не хотел его брать. Ее лицо менялось: оно раздувалось, пульсировало … жуткая зеленая челюсть и клыки наружу – мурена! Смертельный яд! Я отскочил и врезался в адвоката. Тот подхватил меня за руку и протянулся за конвертом. "Я сам разберусь, – сказал он женщине-угрю. – У него больное сердце, но я запасся лекарствами. Меня зовут доктор Гонзо. Приготовьте наш номер поскорее. Мы будем в баре".
Она пожала плечами, а он повел меня прочь. В полном городе буйнопомешанных кислотного торчка никто даже не замечает. Протолкавшись через многолюдный вестибюль, мы нашли два стула у барной стойки. Адвокат заказал две "кубы либре" с пивом и мескалем, потом вскрыл конверт. "Кто такой Ласерда? – спросил он. – Он ждёт нас в номере на двенадцатом этаже".
Я не мог вспомнить. Ласерда? Знакомое имя, но я не мог сосредоточиться. Жуткие вещи происходили вокруг нас. Рядом со мной женщине в шею вгрызалась какая-то рептилия, ковер – пропитанная кровью губка, ходить невозможно, провалишься. "Закажи туфли для гольфа, – прошептал я. – Иначе живыми нам отсюда не выбраться. Видишь, ящеры запросто шастают по этой грязи – потому, что у них на ногах когти".