От Двора ничего не утаишь: в Зимнем пошли потаенные разговоры, что "немка берет верх над русским государем" (хотя русской крови в его жилах почти не было - датчане, немцы, англичане, греки; прародительницей-то была чистая пруссачка, Екатерина Великая, по-русски тоже поначалу не говорила). Новость эта, понятно, пришла к министрам; те злорадствовали; слухи об их издевательском злорадстве бумерангом возвращались в Царское Село или Зимний, вызывая ярость Александры Федоровны. С тех пор она все чаще приглашала к себе тех придворных, чей родной язык был немецкий. Это растворение в родной речи лишь и давало сил смирить гнев, найти сил быть на людях улыбчивой и мягкой. Ей нужен был кто-то, кто был бы сильнее ее, в ком она могла раствориться и найти успокоение, столь нужное в ее безалаберной державе.
…Сама судьба, таким образом, освободила место подле нее: не Распутин бы пришел, так кто иной, но то, что такой человек должен был прийти, было предопределено фактом рождения Николая и его женитьбой, то есть исторической необходимостью в династии тех, кто самодержавно владел Россией.
И все чаще и чаще вспоминала Александра Федоровна слова вдовствующей императрицы - красивая и мудрая женщина видела, что в семье сына, при всем видимом благополучии, сокрыто нечто роковое:
- Ах, душенька, я все больше убеждаюсь в том, что государю так трудно потому, что он европеец. Государь лишен той жесткости, которая отличает его подданных - при всей их доверчивости, сноровке и такте… Европа - при всем том, чем пугал государя наставник Победоносцев, - состоялась на корректной обязательности и умении верить партнеру…
Поэтому государыня расширила кружок тех, с кем могла говорить на родном языке, - Бенкендорфы-внуки, Саблер, родственники фон дер Лауница, Александр Федорович Ре-дигер, фон дер Ропп, Николай Вячеславович фон Плеве; затем появился душенька Саша фон Пистелькорс, камер-юнкер и лейб-гвардии кавалергард, он продвинул к государыне Аннушу Вырубову, сестру своей жены, урожденную Танееву; семью Танеевых государыня ценила: те доказали свою верность усопшему императору еще, ныне отец Вырубовой стал главноуправляющим собственной его величества канцелярии; этот - надежен, хоть и с амбициями.
Однажды кто-то из приближенных в который уж раз повторил, что главная задача - не допустить влияния на Петербург отвратительного Парижа и спесивых англичан - жидам потакают; государыня, однако, такого рода разговор прервала, немедленно перейдя на русский: знала, что Николай - под давлением либералов (что она может с ним поделать?!) - повернулся именно к Лондону. Согласна ты с ним или не согласна - не важно: пока существует линия, ей, русской императрице, необходимо поддерживать то, чему следует августейший супруг, - несчастная жертва правительственных интриг и взаимопожирающих салонов.
Успокоилась она лишь в тот день, когда до конца уверовала в Распутина: тот, властно подняв руки, остановил кровотечение Алешеньки, а врачи-то были в полнейшем бессилии.
Сделалось нехорошо, когда увидела, как старец обвалился в обморок от нервного напряжения: Господь дал человеку магическую силу, которую Григорий Ефимович безвозмездно отдает ее сыну; как не преклоняться перед таким даром?!
…И первое слово неодобрения позиции Александра Гучкова произнесла именно она, государыня, прочитав в газетах речь лидера октябристов в далеком еще девятьсот шестом юду, после разгона первой Думы и ареста ряда ее кадетских и социалистических депутатов.
Казалось бы, речь Гучкова должна была государыне понравиться, - Петр Столыпин, например, тогда еще не глава кабинета, но министр, прислал поздравительное письмо: "Смело и честно!"
Казалось бы, один из* популярнейших лидеров центра сказал все, что хотели услышать в Зимнем: ударил кадетов и тех, кто стоял левее их, отмежевался от их программы, которую, по его словам, можно было решить лишь "путем революционной борьбы", но дальше он загнул такое коленце, которое Александра Федоровна отчеркнула карандашиком и дала прочесть августейшему супругу: "Если раньше мы были единственной партией, защищавшей принципы монархизма, го ныне правее нас организовался целый блок, объединенный защитой начал Устоев Державы. Однако организации эти, ставшие партиями, есть явление достаточно сложное. Программы их - смесь прогрессивных тенденций с положениями прямо-таки реакционного характера. Самый состав их, опирающийся на широкие народные массы, обеспечивает демократическое направление в решении многих вопросов в области социальных и экономических отношений. Го живое национальное чувство, пламенный патриотизм, который их одушевляет и который доведен у них до степени экзальтации мучениями и унижением нашей родины, сближает их с нами. Но эти партии относятся к Манифесту о свободе иначе, чем мы, ибо единственной формой государственности они признают абсолютизм, не ограниченную ничем монархию. В этой области между нами не может быть соглашения. Но если в Думе снова поднимется штурм против прерогатив верховной власти, они найдут в нас союзников в отстаивании монархического начала.
Однако существует роковая опасность для этих партий, ибо в их состав вошли те, которых раньше мы всегда привыкли видеть на службе реакции. Они были и остались нашими противниками, ибо они мертвили общественную самодеятельность, топтали свободную мысль, держали народ в темном невежестве и нищете, не раз становились поперек реформ. И теперь, когда я вижу этих господ среди монархических партий, пытающихся занять там руководящую роль, я начинаю опасаться и за судьбу этих партий, и за судьбу того дела, которое они хотят защищать".
…Государь поднял на супругу свои голубые глаза: к изумлению своему, Алике заметила в них смех.
- Ангел мой, - мягко сказал он, - Гучков просто завидует… Наверное, узнал, что министерство внутренних дел дает моим славным националистам большие ссуды, а ему - ни копейки…
- Но ведь это высший секрет государства, - Александра Федоровна даже руками всплеснула. - Как это могло дойти до него?!
- Очень просто… Окончил историко-филологический факультет, наверняка там учились те, кто сейчас сидит в министерствах… Поехал в Малую Азию, чтобы лично расследовать причины армянской резни, а ею занимались именно чиновники департамента полиции… Был в Македонии во время восстания, вернулся героем, все салоны открылись ему… В нашей Державе личные связи в салонах играют первейшую роль, шери…
- Читай дальше, Николенька, - попросила государыня. - Если такие люди имеют личные связи, то это страшно - он волк в овечьей шкуре… Читай, родной…
Алике заметила, что следит за тем, как медленно двигаются зрачки государя. "Даже я быстрее его читаю этот язык, - раздраженно подумала она, - как можно быть таким бесстрастным?!"
"Самодержавный строй, - продолжал между тем Гучков, обращаясь к громадной аудитории, - создавший наше государство, еще недавно имел перед собою великое будущее. Если бы самодержавие осознало свою миссию, если бы оно сделалось демократичным, оно заслужило бы право на славное существование. Но его толкнули на иной путь, связали с узкосословными, кастовыми интересами, сделали ответственным за все зло, которое своекорыстно творили его именем, и привели его к гибели.
Но и в новом, конституционном строе монархическое начало призвано играть важную роль. Возносясь над ожесточенной борьбой интересов, оно берет на себя роль великого примирителя. Поэтому мы и желаем его сохранить в новых политических условиях. Но возникает опасение, что те темные силы, которые называли себя "опорами" самодержавия и привели его к гибели, могут и сейчас сыграть такую же роковую роль по отношению к конституционной монархии. Эта тревога естественна именно в нас: или монархия будет конституционной, демократичной по форме, или ее вовсе не будет!"
Трудно скрывая нетерпение, государыня дождалась наконец, пока Николай кончил читать Гучкова:
- Я ощущаю ужас, родной, он пишет о нас, как о покойниках! О живых покойниках!
- Все люди, - после долгой паузы, не поднимая глаз, горестно ответил император, - живые покойники, шери. Особенно мы, на кого пало бремя высшей власти…
Ту речь, которую Гучков произнес спустя несколько лет в Думе, избранный туда представителями промышленных и купеческих кругов, государыня прочитала - в выдержках - старцу. Тот слушал жадно, вбирающе, заставляя себя отводить глаза от левой ножки государыни, легко заброшенной на правую, мамашка стройненькая, как сноровистая лошадка, вот бы такую объездить, сразу б все нервы исчезли и слез в глазах не было б…
Имени оратора государыня не назвала, предложив Григорию Ефимовичу - несколько экзальтированно, со странным смешком - определить самому.