Жребий вечности - Богдан Сушинский

Новый военно-приключенческий роман-версия "Жребий вечности" известного писателя, лауреата Международной литературной премии имени Александра Дюма (1993) Богдана Сушинского посвящен событиям последних месяцев Второй мировой войны.

В основу романа положены малоизвестные события минувшей войны, связанные с секретными испытаниями немецких ракет Фау и дисколетов ("летающих тарелок"), а также с подготовкой двойников для Гитлера и Евы Браун секретной диверсионной службой рейха, возглавляемой любимцем фюрера Отто Скорцени.

Содержание:

• Часть первая 1

• Часть вторая 41

• Примечания 80

Богдан Сушинский
Жребий вечности

© Сушинский Б.И., 2015

© ООО "Издательство "Вече", 2015

© ООО "Издательство "Вече", электронная версия, 2015

Сайт издательства

Часть первая

Жизнь каждого из нас – это жребий, брошенный судьбой между небытием и вечностью.

Автор

1

Командующий Африканским экспедиционным корпусом возлежал в своем небольшом грязно-песочного цвета шатре и, мерно покачиваясь в подвешенном на металлических треногах гамаке, отрешенно вглядывался в склон пустынного плато.

В открывавшемся через прожженную осколком дыру безжизненном нагорье фельдмаршалу чудилось знамение, которое он вот уже в течение часа пытался разгадать, словно паломник – клинопись на плитах дохристианских святынь. Было в нем нечто библейско-вещее и неотвратимое. Словно здесь, у этого плато, решалась судьба не только намеченного фельдмаршалом сражения, но и исход всей африканской кампании, и даже чего-то более важного.

Впрочем, ничего более важного, нежели эта африканская кампания, для него сейчас не существовало. Как бы ни складывалась в общем итоге эта война для Третьего рейха, о нем, Роммеле, как о полководце будут судить, исходя из итогов этой Африканской войны. Возможно, даже…

Хотя к черту все эти "наверное" и "возможно"! Именно так военные историки и назовут весь этот пустынный бред бога войны – "Африканская война фельдмаршала Роммеля". Выделяя ее при этом из всего того стратегического хаоса, который сотворяется сейчас где-то там, в Европе, всеми этими… Гиммлером, Герингом, Манштейном, а также генералами Ольбрихтом, Беком и всеми прочими, засевшими в штабе Верховного командования вермахта на Бендлерштрассе.

"Это моя армия, – воинственно сжал кулаки фельдмаршал, – моя старая гвардия, мои битвы и мои победы! И никому там, в Берлине, нет дела до того, как сражаются и умирают в африканских песках мои солдаты… А ведь похоже, что там действительно никому нет дела ни до меня, ни до моих солдат. В противном случае все они, включая фюрера… вот именно, включая самого фюрера, не относились бы с таким безразличием к моим просьбам о подкреплениях и поставках оружия, к моим рапортам, да и к моим победам, которые тоже уже, очевидно, никому не нужны".

Так, может, оставить войска и прибыть в Берлин, как когда-то после африканской экспедиции прибыл в свой Париж Наполеон Бонапарт? Время, правда, другое. Да и в Париже Наполеона поджидал не фюрер, а фюреру Наполеоны не нужны. Он сам мнит себя Наполеоном. Впрочем, со временем там, в Берлине, их много найдется таких, которые возомнят себя Наполеонами, хотя ни один из них так и не пройдет через ад африканских пустынь.

В последние дни Эрвин Роммель все чаще сознавал, что своим жизненным путем он как бы повторяет путь великого корсиканца. Вот только суждено ему на этой земле нечто большее, нежели Бонапарту. Что именно – он пока что не знал, не решил для себя, не подсмотрел в "книге своего бытия", но суждено. Существует множество людей, у которых есть цель, но которые не осознают ни истинного величия этой цели, ни готовности достичь ее. У Роммеля же все было наоборот: он верил в величие своего призвания и в свою готовность посвятить жизнь достижению цели. Вот только сама эта цель все никак не открывалась ему.

Когда в Сицилии он погружал свои войска на корабли, чтобы идти на Египет, его друзья полушутя и без особой зависти намекали, что ему предстоит свершить то, что не сумел свершить Наполеон. Что наконец-то нашелся полководец, который сумеет свершить то, что оказалось не под силу самому Бонапарту!

Возможно, фельдмаршал действительно воспринимал бы их намеки как своеобразное предсказание, подбадривание или плохо скрываемую зависть. Но дело в том, что сицилийские шутники в генеральских эполетах прекрасно знали: в Африку Роммеля посылают не для решительных сражений – для этого у командующего корпусом попросту не будет сил, – а для поддержания престижа германской армии и отвлечения на себя значительной части английских войск. И пророчества их оправдались.

Как только началась война с Россией, в штабе вермахта прямо намекнули, что пополнение он сможет получать лишь из тех частей, которые станут выводить на отдых и переформирование с Восточного фронта. Так оно по существу и было. В начале октября 1942 года Роммель, к тому времени уже физически и морально истощенный, вернулся в Германию, чтобы немного подлечиться. Возвращаться в Африку ему не хотелось: куда угодно, только не в эти проклятые пески! Но именно его отсутствие в Ливийской пустыне спровоцировало крупное наступление английских войск на германо-итальянские позиции. Причем на сей раз англичане поставили перед собой совершенно конкретную задачу: вообще уничтожить группировку противника. Замены Роммелю в штабе вермахта найти так и не смогли или не захотели, и к концу октября он уже вновь был в Африке.

Они, эти штабные шутники, прекрасно понимали, какую роль отводят в штабе Верховного командования вермахта корпусу Роммеля, и злорадствовали. Вот именно: злорадствовали!

Да, еще на Сицилии Роммель прекрасно отдавал себе отчет в том, каковыми будут его роль и его участь, но не подавал виду. Его забрасывали в африканские пески, как забрасывают приманку для шакалов. В штабе вермахта и в ставке фюрера жертвовали его корпусом ради победы на европейском театре военных действий. Вот только становиться жертвенным бараном он, фельдмаршал Роммель, не желал.

Лично он вел свой корпус в Африку не для того, чтобы отсиживаться на базах и устраивать маневры с боевыми стрельбами, а чтобы громить врага и, сотрясая своими победами сразу несколько африканских держав, с истинно рыцарским укором одну за другой бросать свои победы к ногам фюрера. И бросал. Роммель умел это делать, у него это получалось.

…После нескольких кровавых схваток его легионеров с англичанами плато вот уже вторую неделю оставалось ничейным. Мертвые были погребены, подбитую технику оттранспортировали вглубь занятой территории, а вспаханная снарядами возвышенность с благословения самого Роммеля получила мрачное название Африканский жертвенник.

Да, жертвенник… Вся эта проклятая пустыня – огромный жертвенник, на который оба полководца время от времени бросают лучшие свои полки. Ибо, кто знает, может быть, и в самом деле так предписано Высшими Силами: кто владеет Египтом, тот владеет миром. "Кто владеет Францией и Египтом, – уточнил Роммель. – Только так: Францией и Египтом!"

"Эта битва – одна из прекраснейших, какие я только видел: от всей высадившейся неприятельской армии не спасся ни один человек", – вспомнились ему слова Наполеона, сказанные в июле 1799-го, после того, как неподалеку от Абукира он разгромил пятнадцатитысячную турецкую армию. Даже не разгромил, а истребил. Всю, до последнего солдата. До последнего!..

Причем он сумел сделать это после погибельного похода на Сирию, после ошеломляющей неудачи под стенами Сен-Жан д’Акра и, наконец, после изнурительного перехода назад, в Египет, во время которого тысячи солдат Бонапарта пали от эпидемии чумы.

А ведь разгром этот совершил полководец, не имевший никакой связи с родиной, не получивший ни одного батальона подкрепления, предоставленный самому себе, поскольку у захваченных им берегов не появлялось ни одного французского паруса! Вот что более всего взбудораживало воображение командующего. Ясное дело, тогда было иное вооружение, иной противник, иная война. И тем не менее…

Фельдмаршал взял лежавшую рядом, на походном столике, флягу, плеснул в рот немного коньяку и, промыв им полость, выплюнул на пол палатки вместе с песком. Он уже не раз говорил себе и своим генералам, что нельзя воевать, нельзя побеждать в пустыне, не возлюбив ее жары и ее песка. Однако сам он возлюбить их так и не сподобился. Вот и сейчас, даже после ополаскивания, он не ощущал во рту ничего, кроме наждачной рези горячего сухого песка. Кому нужна земля, на которой даже прекрасный французский коньяк воспринимается как потерявшее вкус пойло ошалевшего от многодневного караванного однообразия бедуина?!