- "Ты бы не поняла, милая, если бы я и объяснил тебе", покровительственно сказал он, - он чувствовал себя совсем взрослым перед этой наивной малюткой! "Гомер писал стихи - ты знаешь-ли, что такое стихи?"
- "Конечно, знаю", сказала она, наклонив свою головку к нему на плечо. "Я много стихов выучила, вот я тебе скажу:
"К Себе детей Ты кротко звал! Смотри, как беден я и мал! Склонись, Господь, к моей мольбе, - Господь, прими меня к Себе!".
И она взглянула на него с одной из своих радужных улыбок.
- "Хорошо я сказала?" спросила она.
- "Очень хорошо", задумчиво промолвил Лионель, с грустью вспоминая, что его отец называл "дикарями" тех, кто веровал во Христа…
- "Ну, так расскажи мне про этого Гомера и про Троянские войны", сказала она, как котенок, ласково прижимаясь к нему. "Это будет про ангелов?"
- "Нет," ответил Лионель, "это все про героев-богатырей - и все они дрались между собою из-за одной принцессы, которую звали Еленою, и которая была удивительной красоты."
- "Зачем же она позволяла им драться"? с серьезным видом спросила Жасмина, "она была не добрая, если не жалела бедных богатырей: ей бы надо было их всех помирить."
- "Но они не могли", сказал Лионель - "понимаешь, они сами этого не хотели."
- "Странные же они были, эти богатыри", проговорила Жасмина - "Где они все теперь?"
- "О! они давно, давно все умерли", засмеялся мальчик - "а иные утверждают, что они даже никогда и не жили!"
- "О! так это сказки, как "Кот в сапогах", сказала Жасмина - "и твоя книжка - волшебная книжка, как моя. " Только "Кот в сапогах" гораздо интереснее твоих Троянских войн! А ты знаешь мою волшебную книжку?"
Лионель никогда не видал того, что Жасмина называла " волшебной книгой": отец его был мнения одного из инспекторов школ в Англии, г-на Гольмана, который в своем циркуляре напечатал, что "волшебный сказки имеют пагубное влияние на развитие, как нравственное, так и умственное, так как заключаюсь в себе противоречие тому, что познано наукою и опытом."
Итак, на вопрос Жасмины Лионель мог дать лишь отрицательный ответ.
- "Ну, так я тебе расскажу что-нибудь из моей книжки," сказала она.
Серьезно и задумчиво устремив вдаль свои глазки, точно там вставало перед ней некое видение, она ровным голосом начала:
- "Была раз маленькая девочка, и был маленький мальчик - не старше нас с тобой, они были хорошенькие и добрые, и был у них старый дядя, злой-презлой. Он их терпеть не мог, потому что они были хорошие, а он был дурной - и вот, в один прекрасный день он повел их в большой, дремучий лес, куда и солнышко заглянуть не могло, и там их оставил. Когда они остались одни - они походили, походили, и увидели, что больше не выйти им из дремучего леса… они очень устали, и кушать им очень захотелось - ну, и они обняли друг друга - вот так", и Жасмина ближе прижалась к нему - "помолились Богу и легли и - тут же, оба умерли, и Господь взял их прямо на небо к Себе. И тогда все малиновки в лесу так были огорчены! Они прилетели к ним и покрыли их красивыми зелеными и красными листьями - это Господь велел малиновкам так похоронить их, потому что они были хорошие, а дядя их был дурной - и малиновки сделали так, как сказал им Господь."
К концу рассказа ее голосок все больше и больше затихал, и она уже чуть слышно спросила, глядя на него из-под отяжелевших век.
- "Хорошая моя сказка?"
- "Очень хорошая", ответил Лионель - в эту минуту насколько он себя чувствовал старше ее! И бессознательно он обнял ее крепче, точно желая от чего-то уберечь…
- "Я думаю", невнятно проговорила она - "это твои глупые Троянские войны меня усыпили…"
По полураскрытому ее ротику и тихому, мерному дыханию видно было, что она тут же заснула. Лионель сидел не шевелясь, бережно поддерживая ее своей рукой и задумчиво озираясь. Прямо перед ним виднелся иконостас, на котором были изображены лики двенадцати апостолов: они смотрели на них каким-то испытующим взглядом. Он, конечно, знал их историю - знал, что все они были простые рыбари с берегов Галилейского озера, что их призвал Иисус, сын Иосифа плотника, и что они следовали за Ним всюду, когда Он проповедовал новое, странное учение Любви, которое казалось безумием для мира, погрязшего в злобе и во лжи. Они были люди бедные, самые обыкновенные, не было между ними ни царей, ни полководцев, ни героев, и не отличались они ни знатностью, ни ученостью, и однако в истории человечества они имеют значение, какого не имели и самые высокие цари!
Как было это странно, очень, очень странно - думал Лионель - но всего изумительнее, что простой человек, сын плотника, мог заставить уверовать в Себя, как в Бога, и что вера в Него стоит незыблемая все эти тысячу восемьсот лет! Что же сделал Он? Ничего - кроме добра. Чему учил Он? Только самоотвержению и любви.
Все воспитатели Лионеля, которые, каждый по-своему, воспитывали его детский ум, сходились в том, что признавали в Иисусе Назарянине высокий образ мудрости, чистоты и доброты. Обо всех самых великих философах, мыслителях, ученых - даже о Сократе и о Платоне, найдется что сказать - в порицание и обличение. О Христе - сказать нечего… подобного Ему никогда никого не было.
Лионель вздохнул - и глаза его с любовью остановились на высоких белых лилиях - эти чистые чаши благоухания, каждая на невысоком, зеленом стебле своем, точно приносили безмолвную жертву Создателю их красоты… "Посмотрите на лилии полевые, как они растут: не трудятся, не прядут; но Я говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них…"
Лионель ближе прижал к себе маленькую спящую Жасмину… в эту минуту душа его так просила любви и мира… Солнце светило прямо на обоих детей золотистым ровным светом, и казалось, что золотистые его лучи суть проводники любви Христовой к малым и беспомощным, что они без слов вещают слово святое: "Пустите детей приходить ко Мне, и не возбраняйте им; ибо таковых есть царствие Божие."
Мальчик глубоко задумался, и его стало немного клонить ко сну, когда входная дверь тихо претворилась, и в церковь вошел Рубен Дейль; с ним был другой человек помоложе, и направился прямо к хорам, где помещался орган. Рубен, сняв благоговейно шляпу, - искал глазами свою девочку. Лионель, увидев его, знаком дал ему понять, что Жасмина уснула - и он, любуясь милой картиной, на цыпочках подошел к тому месту, где дети сидели обнявшись, - "точно две милые пташки", думал он про себя, и бедный, бледный мальчик на этот раз казался почти радостным.
В эту самую минуту волна звуков заколебала воздух… под умелыми пальцами органиста гармония все росла и развивалась, и сложная мелодия Баховской фуги выступала с особенной красотою под аккомпанемент стройных аккордов глубокодонного органа. Лионель вздрогнул - Жасмина проснулась. Потирая глаза своими пухленькими кулачками, она зевнула, прищурилась и, завидев отца, улыбнулась сияющей улыбкой.
- "Мы были малютки в лесу," мило поясняла она - "и мы ждали, чтобы малиновки прилетели прикрыть нас, но, видно, они не могли листочки пронести сквозь эти закрытые окна!"
- "Да, было бы трудно," добродушно улыбаясь, сказал Рубен - "однако, маленькая проказница, сойди ка с кафедры, время обедать, надо идти домой."
Жасмина вскочила и быстро сбежала с лесенки - Лионель следовал за нею.
- "Пойдем с нами," ласково сказала она - "папа, разве он не идет? Он такой милый мальчик?"
- "Ежели он придет, мы, конечно, будем ему рады," ответил Рубен, "но он маленький барин, у него есть свой отец, своя мать, которые теперь, быть может, ждут его."
Лионель стоял молча, опустив голову: они шли домой, этот добродушный пономарь со своею милой девочкой… Каким одиноким он снова себя почувствовал - каким холодом повеяло на него… а чудные звуки все лились с вышины и будили в нем странный, дотоле ему неведомые чувства. Ему хотелось остаться одному в церкви, стараться понять, что таили в себе эти звуки, что без слов говорили… не казалось-ли, что слышится пение ангелов - но ангелов, ведь, нет! не казалось-ли, что отверзаются врата Царствия Небесного - но Царствия Небесного - нет!.. В этих дивных звуках не слышался-ли голос Самого Бога - но он знал, что Бога нет… Он тяжело вздохнул… две крупные слезы скатились у него из глаз, капая на его шерстяную курточку. В одну минуту ручки Жасмины обняли его.
- "Ах, милый, милый, не плачь!" шептала она ему нежно на ухо - " не плачь - мы вместе пойдем к папе, он с тобою будет такой добрый, a после обеда я тебе покажу мою дорогую старую лошадку!"
Невольно Лионель улыбнулся, но губы его еще нервно дрожали. Бедный ребенок! он едва ли сам понимал причину своего волнения - отчего его сердце болезненно сжалось и вдруг хлынули слезы, отчего ему показалось, что страшно жить в этом холодном безжалостном мире - но все же Жасмине - он был благодарен… Рубен Дейль внимательно всматривался в него.
- "Хочешь ли в самом деле прийти к нам и отобедать с нами?" спросил он, "мы люди простые, все у нас бедно и не затейливо, но если брезгать не будешь, милости просим!"
- "Я очень благодарен вам, мне очень хочется к вам. Видите-ли, сегодня я совсем один - мой бывший воспитатель уехал сегодня утром - а воспитатель, который должен заменить его, приедет только вечером - в настоящее время мне делать нечего: уроков у меня пока нет - и совершенно все равно, здесь ли я, или дома. Я сам себе сделал праздник сегодня, "тут он посмотрел прямо в глаза Рубену Дейлю, - "и я хочу, чтобы вы знали, м-р Дейль, что я это сделал без ведома и без позволения моего отца. Я так усталь от книг! Так мне хотелось на свежий воздух!.. Конечно, после того, что вы сейчас узнали, вы, быть может, уже не захотите принять меня у себя - тогда я проведу свой день в лесу, или же один посижу в церкви. Мне бы хотелось подольше побыть в церкви…"