В Варшаве, на улице Длугой, мать Юзефа Зелинского, арестованного днем в подпольной кондитерской, посмотрела на часы. Стрелки показывали два ночи. Двое сыновей ее были расстреляны гитлеровцами, теперь она поняла, что третий тоже погиб. В соседней комнате на постели умирал туберкулезный муж. Для того чтоб его поддержать, Юзик и пошел на опасную работу. Пани Зелинская, маленькая, седая, повторяла, тупо глядя перед собой: "Ну разве так можно?.. Ну разве так можно?.." Послышался стон; не совсем сознавая, что она делает, женщина вышла в другую комнату и наклонилась над умирающим. Зелинский-старший что-то пытался объяснить, поднимая правую руку. Он хотел ей сказать, чтоб она сейчас сняла обручальное кольцо с его пальца, потому что после смерти рука распухнет. Маленький кусочек золота был единственным, что он мог отдать жене, что стало бы между ней и беспощадным миром…
Гейдрих в Чернинском дворце оглядел свою аудиторию в зеленых, черных и коричневых мундирах.
- Господа! Сейчас под руководством фюрера мы заняли многие территории в Европе. Надо сказать со всей ясностью, что мы останемся на этих территориях навсегда…
…Гитлер в личных апартаментах "волчьего окопа" отходил ко сну. Офицер, посланный фельдмаршалом, заверил его, что Клюге не сомневается в успехе. Великое решение фюрера, реализованное главным командованием вермахта в виде плана "Тайфун", оказывалось правильным.
…Негромко сказал лейтенант, что здесь будет принят бой, но прозвучало веско. Прорезало разговоры, шевеленья засыпающих, треск углей в печурке. И у всех екнуло сердце.
Но только не у Ефремова, потому что он сначала не поверил, не ощутил серьезности тона. Подумал, что лейтенант шутит или просто не понимает.
- Какой же бой? - он недоуменно оглянулся, ища поддержки. - У них же сила, танки… Слыхал - "не будем отступать"?
Бойцы молчали; он в растерянности отошел от стола и сел рядом с Клепиковым.
Нина, как будто ничего не случилось, мечтательно начала:
- А над Москвой сейчас звезды… Раньше как-то не видно было. Не замечали, потому что светло на улицах. Девчата с нашего двора вечером после работы в Большой театр, наверное, пошли спрашивать лишний билетик.
Разуваев с большей заинтересованностью, чем на самом деле чувствовал, спросил:
- Работает разве театр?
- Большой?.. Конечно, работает. Силы, знаешь, какие - Лемешев, Козловский. Мы до армии с подругой каждый вечер бегали, всю осень. Или в Большой, или на танцы. - Санинструктор повернулась к Мише. - Миша, а ты умеешь танцевать?
- Танцевать?.. Нет, не умею.
- А ты где учился? В математическом институте?
- В университете. На первом курсе.
- Разве у вас танцев не было?
- Нет… То есть были. Вечера. - Он никак не мог понять, почему она прицепилась к этим танцам, и не мог сосредоточиться на этом вопросе. - Но я не умел танцевать.
- Почему ты говоришь - не умел? - не отставала Нина. - Разве ты сейчас выучился?
Он удивленно посмотрел на нее:
- Откуда?
- А я часто-часто ходила, - прищурилась Нина, вспоминая. - В Парк культуры Горького, на веранду. Платье лимонное наденешь вот с таким поясом, туфли-лодочки лакированные. Выйдешь, глазки сделаешь "в угол, на нос, на предмет", мальчишки так и падают кругом.
- Что это значит - в угол, на нос?
- Эх, студент, - она усмехнулась, - даже этого не знаешь! Вот Ефремов-то, наверное, понял. Правда, Ефремов?.. Ну, глазки же так делают. В угол посмотришь, на нос, потом на предмет - на мальчика то есть, от которого ждешь приглашенья…Слушай, а ты где в Москве жил?
- В Центре, - сказал Миша. Он повернулся к ней. - Вот мне даже интересно: ты на самом деле такая или представляешься? Скажи, что бы ты от жизни хотела?
- Я? - Нина закинула руки за голову. Она видела, что Ефремов пробудился от своих дум и жадно смотрит на нее. - Платье из панбархата черное - это раз. И чтобы все мальчишки были в меня влюблены - два… Так ты где жил, на какой улице?
- А ну тебя, - Миша отвернулся.
Но Нину невозможно было обидеть, если она сама не собиралась обижаться.
- А я на Серпуховке. И работала там в универмаге… У нас хорошая улица. Все-все есть. Кино в клубе имени Ильича, магазины все. - Она увидела, что лейтенант торопливо пишет что-то за столом и подтолкнула Мишу локтем. - Ручаюсь, что девушке. Как ты считаешь, а?
- Значит, ты из Москвы, Нина, да? - спросил Разуваев.
- А то откуда?! - Нина вскинула голову с гордостью настоящей коренной москвички. Как будто такая, как есть, она не согласилась бы родиться в другом месте.
Разуваев вздохнул. Хорошие были девчонки в Москве, но он чувствовал, что такие не для него. Вспомнилось, как они с отцом побывали в столице проездом. До поезда было три часа, вошли в метро у Ярославского вокзала. Было шумно, все бежали, толкались. Они с отцом тоже побежали и только потом, опомнившись, спросили себя: нам-то куда торопиться?
Он опять вынул из кармана фотографии и протянул Нине:
- Ты не видела фото у меня. Вот тут она на лыжах… Я все время о ней думаю. Ждет, наверное.
Нина снисходительно взяла фотографии. Девушка была действительно красивая, но как-то не в пару Разуваеву. Слишком тонкой, нежной выглядела рядом с верзилой сибиряком.
- Ничего девчонка… На, держи.
Агроном Тищенко кончил что-то записывать в книжечку огрызком карандаша и откашлялся.
- Товарищи… Вот тут одно важное дело. Как бы изобретение небольшое. Я понял, что сады правильнее опрыскивать ночью, а не днем. Осенью мне пришло в голову - у костра сидишь, а мошкара летит. Но это очень важно, понимаете… Бой будет, так чтобы не пропало… Яблоки, груши, вишню, нужно освещать автомобильной фарой и опрыскивать тогда. Я все продумал. Во-первых, уязвимость вредителей больше. Днем они прячутся под корой, и…
А до Ефремова тем временем постепенно доходило, что действительно будет бой, в котором совершенно запросто и без всякой пользы для кого-нибудь помрешь. Сначала он надеялся, что взвод будет протестовать, образумит лейтенанта, но бойцы не только не протестовали, а своими разговорами о постороннем как бы подтверждали, что такой кучке людей с винтовками выступить против танкового соединения самое нормальное дело.
Слова агронома окончательно вывели Ефремова из себя, он вскочил.
- Нет, вот я смотрю на вас, - вы все тронутые. Лемешев, фотокарточки, садочки-цветочки… Вы что - с ума посходили? Утром немцы танками всех… Яблоки, груши! "Бей фашистского гада штыком и прикладом!" Вот-вот: ты его прикладом, а он тебя самолетом. - Ефремов прошелся взглядом по лицам, ища понимающего, разумного, практичного человека, и остановился на Клепикове.
- Ну скажи, Иван, неправда?
Клепиков не стал отрицать. Кивнул.
- Насчет самолета точно. Вот меня взять. На нас "юнкерсы" летели под Оршей, мы давай из винтовок палить. Я выстрелил, гляжу, вроде он падает, и из него щепки сыплются. А это он пикировал и мелкие бомбы десятками бросал.
- Ну факт же, - согласился Ефремов. - А я что говорю?
Но Клепиков еще не кончил.
- Правда, потом мы им дали. Я сам под Оршей два танка подбил.
Ефремов спросил с издевкой:
- Из винтовки?
- Почему из винтовки? Я в артиллерии был. Наша батарея в одном бою четыреста снарядов израсходовала. Я сперва никак. Пристрелочный даю впереди танка, а его же взрывом и пылью прикрывает. Потом приспособился и два подбил.
- Ну и что такое - два? - Ефремов был уже в бешенстве. Кроме всего прочего, ускользала возможность попасть в Синюхино, даже если сумеет живым остаться. - Два! А у него тысяча осталась. Миллион! Что ж нам делать - ждать, пока всех подавят?
Резко стукнул отодвигаемый стол. Все посмотрели на лейтенанта. Он встал, дописывая письмо, аккуратно сложил его, сунул в карман гимнастерки.
- Товарищи, внимание! - Голос его звучал спокойно, уверенно. Он поправил шинель, ремень. - Разъясняю обстановку. Вот здесь, на карте, все ясно. (На самом деле ничего не было ясно на этой карте.) Значит, так. Положение такое. Связи с батальоном нет. Где штаб полка, тоже неизвестно. От роты осталось двадцать человек. Но отступать дальше мы не имеем права, до Москвы пятьдесят километров. - Голос его стал еще тверже. - Ни шагу назад нам нельзя отходить. Поэтому я принял решение занять позицию здесь и стоять до конца. Ясно? Одним словом, это будет битва за Москву.
Так резко это прозвучало, что спящий Евсеев, не открывая глаз, схватился за винтовку.
- Разделимся на два отделения, - так же уверенно продолжал лейтенант. - Первое займет оборону здесь, второе - у гаража. Первым командую я, во втором старшим будет Клепиков. По пехоте будем вести прицельный огонь, винтовочный. От танков отбиваться гранатами. Пространство между обоими точками простреливается. Задача ясна? Всем приступить к чистке оружия. Боец Андреев, ко мне!
Шагая, как на параде, он вышел из подвала, и Миша последовал за ним. Ночь еще стояла в полной силе, безбрежно во тьму уходили снега.