5
Капитан Смирнов вывел своих саперов на западное поле, обойдя деревню вокруг по окрестности и оставив бой позади себя; здесь саперы должны были отстроить новый узел обороны и сопротивления, пока танки, десантники и следующая за ними мотопехота будут блокировать и уничтожать врага в деревне.
Смирнов взял с собой Ивана Толокно для разметки работ по живому рельефу.
Капитан Смирнов хотел разбить линию траншеи с выходом ее в дзот по склону балки, начав траншею у бровки этой балки. Но Толокно посоветовал начать вскрытие траншеи раньше, еще на поле, где рос малый кустарник, чтобы и кустарник был у нас за спиной, на нашей земле - он может пригодиться бойцам. Капитан согласился с этим хозяйственным расчетом.
Второй дзот Толокно задумал строить в самом устье оврага, чтобы пастбище на водоразделе меж двумя оврагами целиком осталось за нами.
- Да ты что, Иван Толокно! - разгневался командир. - Мы что - мы сюда скотину пасти пришли? Мы кто - крестьяне, что ли?
- Я на всякий случай сказал, - смирился Толокно. - Мы не крестьяне - мы бойцы, но мы и то и другое…
- Мы только бойцы, - сказал капитан. - Ступай зови людей!
Саперы привычно взялись за земляную работу; она им напоминала пахоту, и бойцы отходили за ней душой, и чем глубже, тем в земле было теплей и покойней.
Наутро бой все еще гремел в деревне; капитан Смирнов немного беспокоился, что сюда не подходит наша авангардная часть, как быть должно по плану сражения. Он решил усилить свое охранение и послал вперед на посты еще пятерых бойцов в добавление к назначенным прежде, и в их числе он послал Ивана Толокно. "Пусть он заодно отдохнет", решил командир.
Толокно очистил о снег лопату, взял подмышку автомат, поправил гранаты на поясе и пошел в сторону заката солнца. Командир указал ему направление и расстояние, и Толокно вскоре скрылся за ближним водоразделом.
Он шел ближе к врагу, чтобы увидеть его первым, если враг пойдет на помощь своим солдатам, умирающим сейчас в русской деревне. Толокно дошел до одинокого ствола обгорелой погибшей сосны.
Толокно осмотрелся; вокруг было чисто и свободно, как всюду в открытой России, где мало лесов. От подножия погубленной мертвой сосны начинался спуск в большой, разработанный потоками овраг, а по ту сторону земля снова подымалась.
Сапер хотел было закурить в тишине, но прежде доглядел наверх. Ветра не было, но в воздухе что-то напевало вдали.
Из-за земли, склонившейся в овраг, тихо вышел ровно гудящий танк с белым крестом и пошел на разбитую сосну и человека.
Иван Толокно посмотрел на машину и почувствовал горе; и жалость к себе в первый раз тронула его сердце.
Он работал всю жизнь, он уставал до самых своих костей. А теперь в него стреляют из пушек; злодей хочет убить труженика, чтобы сама память об Иване исчезла в вечном забвении, словно человек не жил на свете.
- Ну нет! - сказал Иван Толокно. - Я помирать не буду, я не могу тут оставить беспорядок; без нас на свете управиться нельзя.
Из танка вырвался свет пулеметного огня. Толокно залег за стволом дерева и ответил врагу из автомата по щелям его глаз в машине.
Танк в упор надвинулся на дерево и подмял его под себя. Сосна треснула у корня и ослепила сапера синим светом на разрыве своего ствола. Толокно отодвинулся в сторону от падающего дерева и очутился между ним и гусеницей танка, сжевывающей снег до черной земли, в узкой теснине.
Он увидел, что над ним стало светло; значит, танк прошел далее, пропустив под собою, меж гусеницами, лежащего человека и вторично погубленную поверженную сосну.
Иван Толокно, не теряя времени на соображение, бросился за танком с гранатой, ухватился за надкрылок и в краткий срок был в безопасности на куполе пушечной башни врага.
Танк без стрельбы, молча, шел в сторону, откуда пришел Иван Толокно. Это было для Ивана попутно и хорошо. Он решил взять машину в плен или подорвать ее гранатами.
"Должно быть, это ихний разведчик блуждает, - размышлял Толокно, - а может, на подмогу к своим в одиночку идет. Этот танк после войны будет у нас землю пахать. Броню мы с него снимем, пушки тоже долой. Ничего будет".
На Горынь-реке
Идет дорога на запад, река Горынь течет. Река течет утомленным потоком, она почти не замерзала в нынешнюю зиму и не отдохнула подо льдом.
По дороге вперед идут люди инженерно-саперного батальона гвардии инженер-капитана Климента Кузьмича Еремеева. Эти люди редко отдыхают: они либо работают, либо движутся в пути, и сон их всегда краток, но глубок.
Река Горынь то приближалась к грунтовому тракту, то отходила от него в отдаление, а потом опять долго шла неразлучно рядом с шагающими по тракту людьми.
Солдаты шли молча. Земля дорог въелась в их серые сумрачные лица, и полевой ветер всех времен года обдувал их, так что солдаты стали терпеливы и равнодушны ко всякой невзгоде. Но глаза их, обыкновенные и спокойные, имели то особое выражение, которое бывает лишь во взгляде солдата. Это выражение означает, быть может, то знание жизни, которое дается лишь страданием, войной и чувством много раз приближавшейся к человеку смерти.
Солдат знает и то, что знают все мирные люди. Но, кроме того, ему известно высшее знание, неведомое другому, кто не бывал солдатом. Солдат заработал свое высшее знание в испытаниях, когда смерть уже касалась его сердца или когда страшный долгий труд до костей изнашивал его тело. И это великое терпеливое знание, в котором одним швом соединены и глубокое понимание ценности жизни и смерть во имя народа как лучшее последнее дело жизни простого человека, - это знание тайными чертами запечатлевается в облике каждого воина, послушного своему народу.
Рядом с капитаном Еремеевым шел гвардии сержант Загоруйко. У него было то же обличье солдата, общее всем; однако, судя по его низкому, усадистому прочному туловищу и по сытому, довольному лицу, ему война шла в пользу и впрок. А может быть, он чувствовал счастливое удовлетворение от сознания того, что именно ему пришлось в упор бороться, начиная с первого дня войны, с врагом и мучителем человечества и что он не оставит злодейской силы на земле в наследство своим детям.
На ночь батальон остановился в жилой слободке у дороги. В этой слободке должна быть связь, о чем имелись сведения у капитана Еремеева. Капитан хотел получить по связи обстановку и приказы о дальнейшем движении и деятельности своего батальона. Ему было заранее назначено связаться из этого пункта с начальником штаба бригады. Но капитану ничего не удалось узнать у связистов, потому что линия связи была нарушена.
Никаких тыловых частей в слободе не было, и сведений о противнике и о расположении наших передовых частей не у кого было спросить. Капитан знал, что при быстром стремлении вперед, при маневренной войне, когда движущиеся части словно вращаются по большим дугам и кругам, в пространстве образуются иногда пустые мешки, или ничейные земли, и это обстоятельство немного тревожило его.
Еремеев вышел на околицу слободы. Солнце зашло за синие увалы, и лунный кроткий свет озарил цинковые крыши слободы. Капитан сверился с картой. Впереди по дороге, километрах в четырех, находилось еще одно населенное место, но неизвестно, кто там был - противник или мы. А далее, за тем поселением, Горынь-река пересекала дорогу, и никакого моста, по сведениям командира, там теперь не было: его взорвали немцы.
Капитан снова пошел на пункт связи. Двое связистов отправились на линию искать повреждение, а третий сидел один в безмолвной, пустой хате.
Капитан кликнул к себе сержанта Загоруйко и, показав ему по карте место, велел взять с собою двух бойцов и проведать, кто там находится, в той слободке, что лежит далее впереди у реки Горынь.
- Там-то? - задумался Загоруйко. - А там ничто, товарищ капитан, там пустой промежуток.
- Пойди разведай, тогда будет точно, - сказал капитан. - Может, там есть еще немножко неприятеля.
- Едва ли, товарищ капитан. Немец держится кучно. А тут он в откат пошел, и бить тут нам некого.
- А ну, давай делай! - приказал капитан. - Нам, должно быть, работать тут придется, а на работе я люблю, чтоб саперу был покой и чтобы противник его не касался…
Загоруйко ушел с бойцами в ночь на разведку и после полуночи возвратился обратно. Он доложил своему командиру, что действительно так оно и есть: в той слободке было в гарнизоне немного неприятеля - всего семь человек; они находились в двух хатах и все были убиты в бою с нашими саперами, в рукопашной битве.
- Шуметь мы опасались, - доложил Загоруйко. - Неясно было, сколько их есть. Немец теперь, стало быть, тоже может и некучно держаться - это он от нас научился. У нас-то, что же, у нас и один боец по нужде иль по обстановке войском бывает!
- Надо бы языка взять, - произнес капитан. - Нам неизвестно, что тут в окрестности.
- А один был язык, но в дороге он помер, - сообщил сержант. - Он хотел что-то сказать важное, да не поспел. Я ему дал кусок сухаря, он стал его жевать, но ослабел и умер с нашим хлебом во рту. Видно, мои ребята повредили его нечаянно в бою.
- Зря, - сказал - Еремеев, - надо, чтоб он жил.
- Я его к дисциплине призывал, товарищ капитан, а он "капут" сказал и кончился.