Но это первое впечатление. Хозяин легко соскакивает с завалинки и оценивающе смотрит на меня. А я смотрю на него. Нет, он вовсе не "дид" и даже не "дядько". Правда, немного огрузнел, но мышцы рук упруги, кисть небольшая, крепкая, поигрывает молотком. Я мысленно прикидываю на него военную форму: наверное, бравый был командир.
Садимся в беседке. Хозяин говорит о себе: служебная лестница давалась ему легко, начальство его замечало. В армию он пошел еще мальчишкой, участвовал во многих походах, во время осенней кампании 1939 года получил звание полковника. Перед войной, еще не дотянув до сорока, был назначен на "генеральскую" должность - стал командовать Перемышльским укрепрайоном, который до этого сам же начал строить.
Участок у него был ответственный. Дмитрий Матвеевич называет Перемышль "роковым городом". "Всегда, и в прежние войны, ему доставалось, - говорит он. - А почему? Потому, что там узел коммуникаций: железная дорога, шоссейные дороги, мосты через Сан, а перед войной был еще проложен главный телефонный кабель, по которому велись государственные переговоры".
Он рассказывает мне о том, как осенью 1939 года началось строительство новой системы оборонительных сооружений на границе.
Пограничную полосу разбили на ряд укрепрайонов - только один из них, Перемышльский, тянулся на сто с лишним километров по извилистому берегу Сана.
- Работали, не щадя сил, торопились. Мы же, те кто служил на границе, все видели - и как немцы устанавливают орудия на господствующих высотах, как ведут визуальную разведку, разгуливая с биноклями и планшетами вдоль берега Сана. Они действовали нахально, в открытую, почти не маскируясь… Их самолеты летали над нашей территорией и фотографировали. Приказы из Москвы строго предупреждали - не давать малейшего повода для возникновения конфликта.
Вечером двадцать первого июня, - продолжает он, - мне сообщили из Киева, что к нам направлен поезд со взрывчаткой. "Саперам приказано начать немедленно минировать границу на всем протяжении укрепрайона". Сказано было коротко, никаких разъяснений. И только поздно ночью получили приказ срочно привести в боевую готовность войска… Сели мы с начальником штаба за стол, я диктую, начштаба пишет. Но только - помню, как сейчас - он вывел первые две буквы "Пр…", как раздался выстрел. И сразу с той стороны Сана ударили десятки орудий. Четыре снаряда - один за другим - разорвались тут же, во дворе. Посыпались стекла, раздались крики. Мы выбежали на балкон, смотрим: Перемышль в дыму! Снаряды рвутся в разных местах города, но именно там, где важнейшие военные объекты - казармы, склады, гаражи… В районе госпиталя тоже все заволокло дымом… Но я взял себя в руки, надо же дописать приказ! Вернулся к столу, продолжаю диктовать. Разумеется, кое-где уже пришлось поправки внести согласно обстановке… Закончил, хочу передать по рации, а радист докладывает, что в радиостанцию попал снаряд, рация вышла из строя. Я - к телефонистам, те отвечают: "Связь не работает, провода или перебиты, или перерезаны". И все это произошло буквально за какие-нибудь минуты. Что делать? Остается одно: отправить приказ с посыльным. Прикидываю обстановку. Часть дотов здесь же, в Перемышле, - туда приказ дойдет быстро. Другая группа дотов неподалеку, на востоке, в районе села Медыки, - это в тылу, добраться несложно. Но большая часть линии протянулась на юго-запад, до городка Лиско, почти на сотню километров… Что там, думаю, и как? По берегу дорога короче, но вдруг она тоже простреливается немцами, тогда по ней не пройдешь - убьют. Приказываю идти по двое, пробираться скрытно, по-за холмами и любой ценой доставить приказ. А тут еще женщины прибежали, многие с детьми на руках. Кричат, плачут…
С большим трудом навожу порядок. Женщин и детей приказываю отвести в укрытие, в подвалы. Затем пытаюсь связаться с командованием полевых войск. Некоторые из них уже заняли свои заранее подготовленные КП, приводят в боеготовность войска, ждут приказа об открытии огня.
Я тоже решил последовать их примеру и перебраться на свой командный пункт, который находился за городом в районе соляных копей… Но прибегает связной, докладывает: "Немцы готовятся форсировать Сан". Я сначала не поверил. Захотел посмотреть сам. Беру с собой несколько штабных командиров и иду в одну из укрепленных точек к самому берегу. Выходим. Вокруг рвутся снаряды, а с чердаков строчат пулеметы и автоматы - это уже действует "пятая колонна". Кто-то падает убитый. Пробираемся, прижимаясь к стенам домов. Приходим. Здесь есть связь с соседними дотами: из "точки" проложен под землей бронированный кабель. Узнаю, что мой приказ получили. Подтверждают данные связного о подготовке немцев к переправе. Значит, и там тоже… Смотрю в перископ. Все правильно: немцы сгрудились на берегу, тащат надувные резиновые лодки, спускают на воду. Их много, вероятно, целый полк. Погружаются. Плывут.
Наступает критическая минута.
Связисты соединили меня с командиром стрелкового корпуса генералом Снеговым. Докладываю о действиях немцев, спрашиваю: "Как мне поступить?" Но Снегов рассердился: "Все указаний ждете? Принимайте решение сами в соответствии с обстановкой". Это мне сразу развязало руки. Ну я и решил: если немцы дойдут до середины реки - открою огонь. Ждем. Смотрим. Они плывут. Растянулись широко. На каждой лодке по шесть-семь человек с пулеметами и минометами. Но пока не стреляют. Я в перископ различаю даже лица плывущих на ближайших лодках. Парни молодые, здоровые, рукава мундиров закатаны по локоть, - как на пикник едут… Даю команду: "Огонь". Первый ответный залп! То был как вздох… Реку заволокло дымом. Когда он рассеялся, вижу: чистая река, где-то вдали несколько пустых резиновых лодок беспомощно кружатся на стремнине… Скажу честно: стало мне в этот момент как-то не по себе от сознания, что началась война!
"Война!" - я ловлю себя на мысли, что мой собеседник впервые упомянул это слово.
Маслюк продолжает:
- Примерно через час немцы повторили попытку форсировать Сан уже под прикрытием массированного огня артиллерии. Они вывели на берег танки, подтянули бронепоезд. Все же мы потопили и этот десант… В полдень снова звоню - докладываю генералу Снегову: так, мол, и так, война уже идет вовсю. А он вдруг отвечает: "Теперь, брат, она у всех нас идет, у всей страны. Только что Молотов по радио выступал". И вдруг через час - другая новость. Из дотов, с правого фланга, сообщают: противнику удалось форсировать Сан. Это примерно в десяти километрах от нас на восток, недалеко от Медыки… Вот тебе и на! Решаю немедленно идти на командный пункт. Прибыл на командный пункт к двум часам дня. Запрашиваю Медыку: как дела? Мне отвечают: немцы окружили несколько наших дотов, обкладывают толом, сейчас будут взрывать… Снова звоню командиру корпуса, прошу дать артогонь в этот район. А ребятам говорю: "Держитесь!" И вскоре слышу, как начали бить наши орудия. Немцев отогнали. Но и нашим досталось от немецкой взрывчатки и от своих же снарядов. К вечеру, когда я прибыл туда, хлопцы повылезали из дотов, как чумные…
- Ну а сам Перемышль, - спрашиваю я, - что же было там после того, как вы оттуда ушли?
- Там? Немцам все-таки удалось переправиться через Сан, где точно не знаю, это могут сказать только пограничники, но к полудню центр города и основные объекты: мост, почта, телеграф и другие-были заняты врагом.
- Значит, город фактически сдали?
- И да и нет… Дело в том, что, заняв центр, немцы натолкнулись на подготовленный пехотинцами оборонительный рубеж. Девяносто девятая дала отпор. К тому же противник за день выдохся. Ведь он не был готов к такому сопротивлению. Не было еще нигде, чтобы гитлеровцев выбили из занятого ими населенного пункта. Они же хвастались: "Куда ступила нога немецкого солдата, там она будет стоять тысячу лет!" А вот тут не получилось. Вышибли их из Перемышля и буквально на другой день. Причем, заметьте, ровно час в час!
Но, перейдя к описанию контратаки, Дмитрий Матвеевич предупреждает, что может сказать о ней лишь в общих чертах с точки зрения человека, находившегося в сравнительном отдалении от главных событий.
На флангах укрепрайона тоже шли ожесточенные бои. Маслюк рассказывает, что в районе той же Медыки он попросил пехотинцев отбить атаку группы немцев, вышедших к его дотам. Они поднялись, не мешкая, и во главе сб своим комбатом двинулись на помощь. Завязался ожесточенный бой.
- Штыковая атака в масштабе батальона - такое я видел впервые! - говорит Дмитрий Матвеевич. - Это невозможно забыть. Наши бойцы были героями. Пятнадцать фашистов взяли в плен.
И мой собеседник вспоминает о том, как он допрашивал первых пленных, доставленных к нему на командный пункт. Особенно ему запомнился один из них - белокурый фриц лет двадцати семи, изрядно помятый в схватке, тем не менее самоуверенный, без тени страха. Он сидел, закинув ногу на ногу, видимо, подражая кому-то из своих начальников, курил предложенную ему папиросу и охотно отвечал на вопросы. Сказал, что он берлинец, до армии работал слесарем, женат, жена прачка и пока живет в подвале.
"Что значит пока?" - поинтересовался Маслюк. Парень усмехнулся: "Скоро война кончится, и мы переедем в наше русское поместье". Полковник подумал, что это шутка. Но немец не шутил. Оказывается, фюрер заранее обещал каждому из участников похода на Россию по пятьдесят гектаров пахотной земли и крупную сумму денег. "А фюрер всегда исполняет то, что говорит! - добавил пленный. - Например, после победы над Францией мы получили по ящику отличного вина и радиоприемнику".