Александр Васильев - В начале дня

Шрифт
Фон

В НАЧАЛЕ ДНЯ

И умер он, судьбу приемля, Как подобает молодым, Лицом вперед, обнявши землю, Которой мы не отдадим.

И. Уткин

В польском городе Пшемысле на берегу реки Сан возле железнодорожного моста стоит скромный памятник. Несколько положенных друг на друга каменных плит с гербами Советского Союза и Польши. На металлической дощечке написано, что памятник поставлен в конце шестидесятых годов лейтенанту Нечаеву П. С. и бойцам-пограничникам - защитникам железнодорожного моста.

"Кто же был этот П. С. Нечаев и в чем заслуга его и бойцов?" - может спросить случайный прохожий, каких, особенно в летние дни, немало на туристских тропах Подкарпатья, живописной местности, богатой памятниками прошлого. Сколько их, больших и малых, величественных или почти неприметных, увидишь и на людных площадях городов, и у немых развалин какого-нибудь старинного замка или крепости, или вот здесь, на берегу реки, чей тихий плеск время от времени заглушается стремительным шумом проходящего поезда… И попробуй расшифруй эту короткую надпись! Разве лишь какой-нибудь краевед расскажет в подробностях про подвиг маленького отряда соЁетских пограничников в самом начале войны, или по-польски валки, с которого все - и русские, и поляки - ведут отсчет героическим делам, происходившим тогда в этом городе.

Много воды утекло с того дня. Выросло новое поколение, и мало уже тех, кто знал лейтенанта Нечаева - и в Перемышле, и в других городах и весях. Даже могилу его по сей день не нашли.

Только память о нем живет!

I

- Разрешите доложить, товарищ лейтенант?

- Докладывайте.

- За время нахождения в дозоре на нашем участке ничего подозрительного не обнаружено, за исключением трубочиста.

- Опять? - живые темные глаза лейтенанта мгновенно загорелись. - Тот самый?

- Так точно. Только цилиндр на шляпу сменил… Но мы его, товарищ лейтенант, - красивый, ладный Саша Калякин подмигнул своему напарнику, худенькому, малорослому Кузнецову, - по ноздрям узнали. И по почерку.

- Передавал?

- Похоже. Слишком уж часто метлу дергал.

- А ты записал?

- Конечно. Вот, - Калякин поспешно достал из сумки испещренный значками листок бумаги. - Как вы учили: тянет - значит тире, дергает - точка…

Лейтенант жадно схватил листок, глаза его забегали по строчкам.

- Так… Так… - забормотал он. - Вроде что-то получается. - Он вскинул голову, прищурился. - А как ты узнал, где слова кончаются?

- Сам догадался. Если выпрямился, - значит, думаю, слово кончилось. Ну, а если выпрямился и постоял, да еще шляпу потрогал, значит - фраза…

- Молодец, москвич! Так… "Брата"… "понедельник"… - забормотал лейтенант, разбирая шифр. И вдруг хлопнул ладонью по столу: - Прочел! Три раза одна и та же фраза: "Брата ждем понедельник обедню новостями". Смотрите! - Он стал читать вслух.

Отпустив обрадованных его похвалой бойцов, лейтенант тут же, не откладывая, написал донесение в штаб комендатуры, высказав свое предположение насчет того, что под "братом" следует понимать какое-нибудь духовное лицо, которое должно в назначенное время передать на ту сторону вышеуказанные "новости" с помощью церковного колокола. Он хотел добавить, что, по его мнению, в понедельник надо записать вот так же азбукой Морзе, звон всех имеющихся в Перемышле колоколов, но - воздержался. "Это уж слишком, - решил он. - Там и без меня сообразят. А то еще посмеются, что яйцо курицу учит!"

Однако, как человек, привыкший любое дело доводить до конца, пожалел, что лишен возможности вытянуть всю эту ниточку, которая незримо тянется с немецкого берега на наш…

В коридоре послышались знакомые шаги, звон шпор, и в комнату вошел начальник заставы Патарыкин.

- Происшествия есть? - спросил он, садясь за свой стол.

- Есть, - заместитель положил перед ним донесение. - Прочитай и подпиши.

Патарыкин размашисто подписал, а потом уж прочел.

- Смотри-ка: трубочиста приспособили. - Потарыкин хохотнул, покрутил круглой, как шар, головой. - Или он такой же трубочист, как мы с тобой? Как ты его засек?

- Заочно, по обзорным данным. В октябре бойцы доложили, что на крыше дома, где монахи живут, трубочист возился, и в начале ноября тоже. А кто же дважды за месяц трубы чистит?

- Ишь ты, знаток печного дела! - умилился Патарыкин. - Откуда это у тебя?

- Я же сибиряк, из кержаков. А в Сибири печь - едино, что икона.

- Да, - протянул Патарыкин, любовно глядя на своего заместителя и вдруг, вспомнив что-то, нахмурился. - Слушай, ты мне сегодня утром насчет отпуска говорил. Это серьезно?

Нечаев покраснел.

- Серьезно.

- Нашел время! Немцы к границе войска стягивают, а он… На сколько дней просишь?

- Хотя бы на десять.

- А куда поедешь? К своим старикам?

- Нет. В Ростов-на-Дону.

- В Ростов? - Патарыкин испытующе посмотрел на заместителя. - Кто там у тебя объявился?

- Невеста.

- Какая это еще такая невеста? - Глаза у Патарыкина вдруг округлились. - Постой, постой, уж не та ли это дивчина, которая в прошлый раз, когда мы у Белецких чай пили, тебе на фотографии приглянулась?

Нечаев еще больше покрасил.

- Она.

- Так это же, как у нас на Украине говорят, мрия, пустая думка! Или ты с ней уже списался?

- Нет.

- А как же?

- Так, по-пограничному… Оперативно.

Голос у лейтенанта был преувеличенно бодрый, на щеках, покрытых юношеским рыжеватым пушком, пламенел румянец.

Патарыкин насмешливо фыркнул и, махнув рукой, погрузился в чтение деловых бумаг. Поведение заместителя на этот раз показалось ему несерьезным. "Еще одумается, - решил он. - Или здесь, в Перемышле, для него невест нет?"

Нечаев помрачнел. Он уже готов был пожалеть, что открылся в своем, может быть, и впрямь немного безрассудном намерении. Впрочем, что же здесь особенного, бывает ведь любовь с первого взгляда? И у него тоже вспыхнуло чувство к этой девушке с нежным овалом лица и черной челочкой. Он выделил ее из всех школьных подруг Леры, жены своего друга и сослуживца Феди Белецкого, когда в тот самый вечер рассматривал альбом с фотографиями. "А ты глазастый! - сказала Лера. - Тамара Шерстобитова была гордостью нашего класса - училась хорошо и в самодеятельности участвовала - пела, танцевала. Вот бы тебе, Петя, такую жену! Между прочим, она и сейчас не замужем…"

Разговор был, конечно, шутейный. А запали эти слова Петру в душу. Он не раз вспоминал о них, возвращаясь после служебных забот и хлопот в свою пустую холостяцкую квартиру. И девушка являлась к нему в мечтах - красивая, веселая, ласково смотрела на него синими большими глазами, и на душе у него становилось тепло и спокойно. А этой ночью он увидел ее во сне, будто бы она плыла вместе с ним в лодке и пела звонко-звонко. Петр проснулся, счастливый, и, вдруг решившись, написал рапорт об отпуске. Нет, теперь отступать нельзя! Он поедет, увидится с ней и расскажет все, как есть. Неужели она его не поймет?

Патарыкин, читая рапорт, искоса поглядывал на лейтенанта. Тот сидел, отвернувшись к окну, за которым буйствовал осенний ветер, срывая с деревьев последние листья, и задумчиво барабанил пальцами по стеклу. "Та… Ти-та… Та-та… - Ухо начальника заставы уловило привычную дробь. - Ти-та-ти… Ти-та". "Тамара", - прочел Патарыкин и чертыхнулся в душе. - Фантазер!"

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке