* * *
Ожидание томительно, особенно при выполнении задачи. Братья-капитаны готовились к сеансу связи, разворачивали антенны и присоединяли к станции "аккумуляторный пояс". Пиотровский с Ромашкиным раскочегарили газовую горелку и занимались приготовлением завтрака. Доктор перебирал медицинскую сумку. Лейтенант выпросил у меня сотовый телефон для передачи экстренных сообщений своим подругам, заодно получив задачу поменять дурацкий рингтон про "убитого Кенни", рыскал по округе и вёл разведку на "себя". Идиллия! Тишина и благодать. Вкусно запахло жареной тушенкой и гречневой кашей. Внезапно в тишине раздался резкий звук разрываемой материи.
Ромашкин подскочил, упал на живот и, схватив автомат, прохрипел:
- Духи обходят, гранаты - к бою!
- Извините, - сказал доктор и покраснел, - это я, так сказать, с "огоньком" давнишнюю мечту осуществил!
Артемьевы сказали, что доктор силён. Пиотровский так ничего и не понял. Ромашкин с печальным взором "брутального спецназера" покачал осуждающе головой и произнес киношно-гоблиновско-блокбастерную фразу:
- Цитрамон поди жрал? "Доширак" нежнее аромат даёт.
- Лёня, ты чего такой воинственный вечно? - спросил я Ромашкина, помешивая ложкой горячую кашу.
- У меня наверно "вьетнамский синдром", мне столько всего пришлось пережить, - ответил печальный Ромашкин и даже шмыгнул носом.
- Ой, бля, Лёня! Дофига же ты перенёс - особенно на Ханкале в разведуправе! Целыми днями дрых в палатке направленцев, да на рынке разгрузки и камуфляжи примерял! - возмутились в один голос капитаны.
- Не надо на него напраслину наводить, он еще на вылет с ВПШГ на озеро Голубое летал и в Каспийск, - заступился за майора Пиотровский.
- И под капельницей лежал в отряде на второй день после замены, и фонарик "маглайтовский" в сортире утопил, - не сдавались Артемьевы.
- Между прочим, у меня этот синдром с детства, - возмутился Ромашкин, - я в школе во втором классе уже воевал!
- А мы в космос летали и капитана Гранта спасали во втором классе, - парировали капитаны.
- Я серьёзно, воевал, - тихо произнёс Лёня, - с американцами!!!
- Лёня! Делать пока нефиг, почеши нам уши, - подначил я майора.
- Ну ладно.
* * *
Из рассказа майора Ромашкина - непризнанного ветерана третьей мировой…
Было это 10 ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года, поздней осенью. Родители тогда рано на работу уходили, а я взял да и проспал в школу. Смотрю -
Опаздываю, и приду только ко второму уроку. Ну, что делать, чувствую - влетит мне. Поэтому, когда в школу шёл с пацанами из второй смены, заигрался в войнушки и совсем припозднился.
Иду в школу, а на душе тревога такая и предчувствие чего-то нехорошего такого. И на улице как-то вдруг пустынно стало, даже машин почти не видно. Захожу, значит, я в фойе, а в школе тихо так. Обычно кто-нибудь из прогульщиков шарахается или дежурные из старших классов, пионерские патрули или уборщицы. А тут - тишина. И слышу, как где-то далеко-далеко печальная и страшная музыка играет. Мне вообще страшно стало. Думаю, наверно, что-то случилось. В класс свой заглядываю. А тааам! А там, короче, никого, а у нас контрольная должна быть по "матише". Вообще страх на меня напал, капец. Я в другой класс побежал. И там никого. Еще пару классов проверил. Пусто!
Непонятно - куда весь народ подевался? Я бегу к учительской, может там хоть кто-нибудь есть. Слышу - кто-то есть, разговаривают. Я ухо "пригрел" возле двери, толком не разобрать, но слышу кто-то всхлипывает и голоса женские и мужские вроде:
- Ой, что же теперь будееет!.. Наверно империалисты теперь радуются…
Я так понял - это наша школьная "комсомольская вожачиха" рыдает. А её кто-то успокаивает, по голосу - как "физрук" (он всех училок женского пола помоложе любил успокаивать):
- Не получится ничего у подлых империалистов бу… бу… бу…
А потом что-то вроде про войну и:
- Ой, Николай Захарович, не надо вдруг кто войдёт, - потом еще что-то типа, - Коля! Ой, какой большой…
А у меня в голове слово война засело напрочь. А физрук наверно "комсомолке" пистолет показывает. Слухи ходили, что все молодые училки болтают, что у физрука есть большая пушка. Я стучусь так вежливо, а там суета за дверью началась, потом замок защелкал, физрук такой красный высовывается, видит меня и орёт:
- Что ты здесь делаешь?! Тут в стране такое случилось, а ты здесь под дверьми торчишь! А еще "октябрёнок"!!
- Николай Захарович, а правда война началась? - лепечу я, а самого прямо трясёт от страха.
- Да еще какая! - орёт он, раскрасневшись, и захлопывает дверь.
Вот тут меня совсем затрясло. Началось! Подлые капиталисты развязали всё-таки войну. Все уже наверно на фронт записываются, а я еще тут. Хотя какой фронт, наверно все в бомбоубежище убежали и противогазы получают, а я здесь ошиваюсь. Бегу по школе, всего колотит, музыка эта страшная играет и голос диктора - "Сегодня бу… бу… бу..".
Но я парень-то неробкого десятка, в себя быстро пришёл, достал из портфеля свой пистолет с пистонами, добежал до подвала, смотрю - двери закрытые. Наверно уже ждут прилёта американских ракет. А так погибать не хочется в восемь лет - аж жуть. Я постучался, не открывают. Залег тогда на лестнице, забаррикадировался портфелем и жду ядерной войны. Вдруг слышу, идёт кто-то. Наверно американские шпионы уже по школе ползают. Надо стрелять гада - чем я хуже Павлика Морозова? Стану "октябрёнком"-героем. Прицелился я из своего револьвера, зарядил пистон. Смотрю, идёт кто-то. Я выскакиваю из-за укрытия и - бббаахх из пистоля прямо в него. Пистон - как грохнет! "Шпион" хлобысь в обморок. Смотрю, а это наша техничка баба Люба. Вот продажная бабка значит, и она на империалистов работает, а я давно её подозревал. Одного шпиона я вывел из строя. Слышу, еще кто-то идёт, заряжаю новый пистон, а там преподаватель по НВП Василий Иваныч ходит, по углам высматривает, наверно бомбу хочет заложить.
Я выскакиваю ору:
- Руки вверх, американец!
Он смотрит на меня, а потом как грохнется рядом с техничкой. Он старенький уже был, воевал еще с фашистами. Короче, я уже двоих пособников "мирового капитала" привалил.
А потом меня физрук вытащил из-за баррикады, пистолет отобрал, подзатыльник дал и повёл с собой в спортзал. Думаю, скрутили меня всё-таки сволочи, на расстрел ведут. Вот так и погибают настоящие октябрята. Иду, плачу, сквозь зубы песню "Орлёнок" мычу, тоска гложет. А тут меня физрук в спортзал втаскивает. А тааам! А там вся школа сидит, на стене портрет Леонида Ильича Брежнева с черной ленточкой и директор речь читает. Короче не война была, а генеральный секретарь помер. А я, не разобравшись в ситуации, двух "шпионов" уложил. Хорошо, что техничка и учитель по НВП не рассмотрели меня, когда в обморок падали. Их потом "скорая" увезла - многим в тот день плохо было. А мои одноклассники вели себя совсем не по-октябрятски - радовались, что всех домой с уроков отпустили. А я шёл домой печальный пел песню про "Орлёнка" и была на моей душе первая боевая травма.