Это были первые живые фашисты, которых увидел Василий. Чтобы лучше их рассмотреть, он подошел поближе. От страха перед авиацией не осталось и следа, он совершенно забыл о бомбежке. Позади где-то грохали взрывы, а Василий во все глаза смотрел на хохочущих немцев. Это были совсем не трусливые вояки, которых он собирался убивать "пачками", а здоровые, спортивного сложения солдаты, в хорошо сшитых и подогнанных по фигурам шинелях, в хромовых сапогах.
- Шнель, шнель, рус, ложись земля, рейхсмаршал Геринг сделает тебе капут! - кричал голубоглазый немец с мощной шеей и плечами атлета.
Остальные опять громко захохотали.
- Ах, гады! - вдруг выдохнул со свистом в горле невесть откуда появившийся Куржаков. Василий мельком увидел его ненавидящие глаза с черными кругляшками зрачков. Мгновенно Григорий рванул пистолет, не целясь, выстрелил. Немцы сразу попадали на землю и замерли, словно все были убиты одной пулей.
К Куржакову подскочил лейтенант из конвоя, заслоняя собой немцев, решительно крикнул:
- Нельзя, товарищ! Нельзя! - И тут же с угрозой: - Вы за это ответите! Под трибунал пойдете!
- Я за фашистов под трибунал? Да я тебя, гада, самого!
Куржакова схватили за руки. Немцы поднялись с земли. Теперь они испуганно топтались, сбившись в кучу. К счастью, лейтенант промахнулся. Старший конвоя пытался выяснить фамилию и записать номер части. Но пришедший на шум комбат Журавлев сказал ему:
- Уводи ты своих пленных подальше. А то разозлишь людей - всех перебьют.
Лейтенант поспешил на дорогу, все еще угрожая:
- Вы ответите! Я все равно узнаю…
А от поезда уже кричали:
- Отбой! По вагонам!
И опять Ромашкин мчался в поскрипывающем вагоне к фронту и жадно смотрел в окно. В дачных поселках, в открытом поле, в рощах и заводских дворах - всюду стояли войска - зенитные, танковые, артиллерийские части, крытые брезентом автомобили и повозки. "Сколько у нас людей, столько техники и всего горсточка пленных. Что происходит? Почему они нас бьют?" - с болью в сердце думал Василий.
Ехали после бомбежки недолго, не успели обогреться, уже вот он - фронт. "Выходи!" В лесу у дороги старшины выдали боеприпасы. Ромашкин набил карманы новенькими красивыми патрончиками для своего ТТ. Здесь же пообедали. Горячий суп и макароны показались очень вкусными на морозе.
Дальше пошли в пешем строю. Уже слышался гул артиллерийской стрельбы, бой гремел впереди совсем близко.
Полк занял готовые, кем-то заранее отрытые траншеи. Не успели изготовиться к обороне, прибежал какой-то суматошный связист, затараторил:
- Товарищ лейтенант, в роще немцы. Я вдоль кабеля шел, порыв искал. А он, гад, бах в меня. Хорошо - промахнулся!
- Где немцы? - недоверчиво спросил Куржаков. - Ты мне панику не наводи!
- Вот в той роще.
- Откуда там немцы? Мы недавно проходили через эту рощу.
- Так стреляли же в меня!
- Сколько их?
Связист помялся:
- Одного я видел.
- Лейтенант Ромашкин, - приказал Куржаков, - возьми отделение, прочеши рощу.
Василий, хоть и устал за день, отличиться всегда был готов. Прихватив отделение, он впереди всех поспешил за связистом, который все тараторил:
- Я только вышел на поляну, а он в меня - бах! Я вдоль кабеля шел…
- А ты почему не стрелял?
- Так у меня винтовка на ремне за спиной.
- Я снял, а потом думаю: кто знает, сколько их там? Может, десант целый. Убьют меня - и наши их не обнаружат. Решил доложить.
- Правильно сделал.
Василия и его группу встретил пожилой небритый старшина-артиллерист.
- За немцем, товарищ лейтенант?
- А вы откуда знаете?
- Это наш немец.
- Как ваш?
- Его самолет сбили, а он с парашютом сиганул. Вот и держим в окружении. Пока патроны не расстреляет, брать не будем. Зачем людей губить? Он тут рядом, глядите. - Старшина слепил снежок, кинул в заросли молодых елочек. Оттуда щелкнул пистолетный выстрел. - Нехай все патроны расстреляет.
- Зачем же вы связиста на него пустили?
- О, так это ты утикал? - засмеялся старшина, разглядывая связиста. - Мы его не пустили, товарищ лейтенант, он не по дороге шел, а по целине, мы не заметили сначала. А когда утикал, стали звать, так он и нас, наверное, за немцев принял.
- Вот видите, старшина, связист утек, и немец может уйти. Тем более уже смеркается. Надо сейчас брать. Он один - это точно?
Старшина подтвердил,
- В цепь разомкнись! - скомандовал Ромашкин. - Стрелять выше головы! Прижмем к земле, может, живым захватим.
Красноармейцы защелкали затворами, недоверчиво посматривая на лейтенант.
- Стрелять?
- Огонь!
Выстрелы хлестнули по лесу, и звонкое эхо, как ответный залп, донеслось издалека. Бойцы, с хрустом обламывая корку на снегу, пошли в лес.
- Еще стрелять? - весело крикнул ближний к лейтенанту боец.
- Да стреляйте, чего спрашиваете, на войну приехали!
Красноармейцы заулыбались и с явным удовольствием стали беспорядочно палить в гущу деревьев.
Ромашкин не слышал ответных выстрелов и удивился, когда боец, который весело спрашивал, стрелять или нет, вдруг ойкнул и упал.
- Что с тобой?
- Что-то ударило. - Боец прижимал руку к бедру, а когда отнял - рука была в крови.
- Ранен я, товарищ лейтенант, - удивленно и виновато сказал он.
- Перевязывайся. Сейчас мы его возьмем. Вперед! - властно крикнул Василий, опасаясь, как бы раненый не повлиял на боевой дух красноармейцев. - Вперед! - И побежал к зарослям.
- Лейтенант, лейтенант! - звал его старшина-артиллерист, поспешая следом. - Не надо бы так! И себя и людей погубишь…
Но Ромашкина уже охватил азарт. Пробежав сквозь низкие елочки, он вдруг увидел перед собой немца. Одежда на летчике была изорвана и кое-где обгорела, белые волосы трепал ветер, в голубых глазах - никакого страха. У летчика кончились патроны, а то бы он выстрелил почти в упор. Сейчас немец стоял с ножом в руке.
Ромашкин крикнул своим:
- Не стрелять! - И сам остановился, не зная, что делать, как же брать в плен, ведь немец будет отбиваться ножом.
Старшина-артиллерист спрятал улыбку, подошел к бойцу, буднично сказал:
- Дай-ка винтовку…
Взял ее, как дубинку, за ствол, спокойно, будто делал это много раз, подошел к немцу и, когда тот взмахнул ножом, ударил его бережно прикладом по шее. Немец упал. Старшина великодушно молвил:
- Теперь берите.
До траншеи летчика тащили под руки, волоком, он еще не пришел в себя. Ромашкин радостно доложил Куржакову:
- Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнил, немец взят живым. У меня ранен один боец.
- Кто? Куда ранен?
- Да я, собственно, фамилию его не запомнил. В ногу вроде бы. - Ромашкин даже не смутился, ему все это казалось неважным, главное, он немца поймал живого! Летчика!
А Куржаков, явно желая смазать боевую заслугу Василия, продолжал все о том же:
- Где раненый?
- Ведут его. Отстал.
- Перевязку сделали?
- Да, сделали. Вы немца оглядите, может быть, он офицер.
- Чего мне глядеть? Жаль, не добили гниду. Теперь будет в тылу хлеб жрать, который лучше бы твоей матери отдали. Я бы их, гадов, ни одного живым не брал.
А летчик между тем пришел в себя. Он сел на снег, обвел красными глазами бойцов, которые его с любопытством рассматривали, потом вдруг закрыл лицо испачканными в гари руками и зарыдал. Ромашкину стало жаль его. А немец, немного порыдав, вскочил и стал выкрикивать, как на митинге, какие-то фразы. Ромашкин в школе изучал немецкий: поняв отдельные слова, разобрал и общий смысл.
- Я не боюсь вас, русские свиньи! Я, майор Шранке, презираю вас! Со мной недавно говорил сам фюрер! Я кавалер Рыцарского креста! Я не боюсь смерти! Хайль Гитлер! Хайль! Хайль!..
Ромашкина очень удивило такое поведение пленного. Никто из русских даже не подозревал, какой крах переживал сейчас пилот. Беда даже не в том, что сбили. Совсем недавно произошло следующее.
Рано утром Гитлер подошел к огромному полированному приемнику - подарок фирмы "Телефункен" - и повернул ручку. Бодрая, ритмичная музыка русского военного марша заполнила комнату. Сквозь музыку пробивались глухие шаги торжественно проходящего строя, слышался неясный говор, выкрики далеких команд.
Гитлер сразу все понял и быстро подошел к телефону. Ругать приближенных не было времени. Он приказал немедленно вызвать штаб группы "Центр", фельдмаршала Бока. Услыхав чей-то голос, стараясь быть спокойным, чтоб не напугать отозвавшегося, ибо это лишь затруднит дело, сдержанно сказал:
- Здесь у телефона Гитлер, соедините меня с командиром ближайшей бомбардировочной дивизии.
В трубке ответили: "Есть", и некоторое время Гитлер слышал обрывки фраз, щелчки переключения на коммутаторах. В эти секунды в нем, будто переключаясь со скорости на скорость, разгорался гнев. "Мерзавцы, обманывают не только красные, но и свои. Ну погодите, я вам покажу!"
Взволнованный голос закричал в трубке:
- Где, где фюрер, а его не слышу!..
- Я здесь, - сказал Гитлер. - Кто это?
- Командир двенадцатой бомбардировочной авиадивизии генерал…
- Вы осел, а не командир дивизии. У вас под носом русские устроили парад, а вы спите, как свинья!
- Но погода, мой фюрер… она нелетная… снег, - залепетал генерал.
- Хорошие летчики летают в любую погоду, и я докажу вам это. Дайте мне немедленно лучшего летчика вашей дивизии!