Спокойно, кретин
Эту реальность
Придется принять – не важно,
Стоишь ты весь день у конвейера,
Гробишься ли на шахте,
Приходишь ли вечером поздним
С фабрики упаковочной -
К трем ребятишкам, Кидающим
Старые теннисные мячи
О стены квартиры двухкомнатной,
Где спит толстуха-жена
И подгорает ужин.
Эту реальность
Придется принять.
Реальность, в которой – множество стран,
Заваленных ядерной хренью, которой хватит
Взорвать
Даже сердце Земли
И подарить наконец
Сатане возможность
Вызволить алую лаву
Кипящего рока.
Эту реальность
Придется принять -
Когда сломаются стены
Всех в мире психушек,
Когда ошалелых безумцев толпы
Наши мерзкие улицы
Заполонят.
Придется тебе принять
Страшную эту реальность!
Be Cool, Fool
Нелитературный денек
Роджер явился – подстриженная бородка,
Дымящая трубочка…
Учит литературе в престижном университете.
Литератор такой старомодный: как только откроет рот -
Спорю, услышите что-то
Типа "Хэм", "Бальзак"
И "Фицджеральд".
Я с Гердой пил – она сидела на "спиде".
Лорейн отключилась в спальне – понятия не имею,
На чем сидела она.
Роджер сел. Ухмыльнулся.
Я протянул ему пиво. Он выпил залпом. Я дал вторую банку -
И тут он начал трепаться:
"Знаешь – Селин с Хемингуэем
Умерли в тот же день?"
"Не-а, не знал".
"А знаешь – Уитмен был педик?"
"Не верь всему, что читаешь".
"Эй, а что за красотка в этой кровати?"
"Эта? Лорейн…"
Потрепавшись немного, Роджер
Встал, доплелся до спальни и влез на кровать
Рядом с Лорейн – в ботинках и полном прикиде.
Лорейн не заметила.
"Эй, детка!"
Роджер залез ей в вырез.
Схватил за грудь.
Лорейн соскочила с кровати: "Ах ты, поганая сволочь!
Что это ты творишь?!"
"Ох, извиняюсь…"
Лорейн вбежала в гостиную.
"ЧТО ТАМ ЗА СУКИН СЫН?! ЭТОТ МУДАК
НАЧАЛ КО МНЕ ПРИСТАВАТЬ!!!"
Роджер вышел из спальни.
"Господи, сожалею! Клянусь, я не хотел оскорбить вас…"
"ДЕРЖИ ПОГАНЫЕ РУКИ
ПРИ СЕБЕ, МАТЬ ТВОЮ ТАК И ЭТАК,
ВОНЮЧИЙ КУСОК ДЕРЬМА!"
"Точно, – сказала Герда, бросая пустую банку на мой ковер, -
Лучше пойди подрочи!"
Роджер помчался к двери. Открыл. Постоял на пороге.
Закрыл за собою дверь -
И растворился в пространстве.
"ЧТО ЭТО БЫЛ ЗА МАНЬЯК?!" – взревела Лорейн.
"И правда, кто это?" – спросила Герда.
"Просто мой друг Роджер", – ответил я им.
"ПРАВДА? НУ, ТАК ВЕЛИ ЕМУ
ДЕРЖАТЬ ПРИ СЕБЕ РУЧОНКИ!"
"Велю", – обещал я Лорейн.
"Понять не могу – и откуда у тебя
Такие дружки-ублюдки", – сказала Герда.
"Сам не знаю", – я отвечал.
An Unliterary Afternoon
Покакать
Он сказал мне – я помню,
Когда мне было шесть или семь,
Мать бесконечно таскала меня к врачу
И причитала: "Опять он не какал!"
Она вопрошала меня:
"Ну как, ты покакал?"
Похоже, то был любимый ее вопрос.
И, конечно, не стоило лгать – у меня
С каканьем были большие проблемы.
Внутри у меня все связалось узлами -
И родители были тому причиной.
Я смотрел на эти гигантские существа -
Мать и отца – и видел их страшную глупость.
А иногда мне казалось: их глупость – просто притворство,
Ведь глупым настолько попросту
Быть невозможно.
Но – нет, никакого притворства!
Из-за этого у меня кишки перекручивались,
Точно соленые крендельки.
Понимаете, мне ПРИХОДИЛОСЬ жить с ними.
Они объясняли, что мне делать, когда и как.
Они давали мне крышу над головой,
Кормили и одевали.
И – хуже всего – мне просто
Некуда больше было податься. Выбора никакого:
Приходилось быть с ними.
Понимаете, в этом возрасте я еще мало что знал,
Но чувствовал четко: они – просто глыбы плоти,
И все.
Хуже всего были обеды: сплошные слюни,
Чавканье и идиотские разговоры.
Я старался смотреть только себе в тарелку. Пытался
Глотать обед, только он
В желудке словно бы превращался в замазку.
Я не переваривал ни родителей, ни жратву.
Наверно, так, потому что покакать -
Для меня было сущей пыткой.
"Покакал ты или нет?"
И вот я опять – у врача в кабинете.
Он был малость умнее родителей,
Но – не намного.
"Ну-ну, молодой человек, так значит, вы снова не какали?"
Он был толст, изо рта его дурно пахло. И потом воняло.
Золотая толстая цепь от карманных часов
Болталась на брюхе.
Я думал – уж этот-то какает вволю.
Я смотрел на мать.
Задница у нее была мощная.
Воображал ее, сидящую на унитазе,
Какающую, с вытаращенными глазами.
Она была такой безмятежной -
Голубка, и только!
Оба они какают, сердцем чувствовал я.
Вот гнусные люди!
"Итак, молодой человек, вы никак не можете какать,
Да?"
Он часто над этим подшучивал:
Он, дескать, может, она тоже, весь мир – может…
А я – не мог.
"Ну вот что. Пропишем-ка мы вам
эти пилюльки.
Но уж если они не подействуют тоже -
Знаете, что с вами будет?"
Я промолчал.
"Нет, молодой человек, отвечайте".
Ладно, решил я, отвечу.
Очень хотелось скорее оттуда убраться.
"Заворот кишок".
"Заворот кишок", – повторил он с улыбкой.
Потом повернулся к матери:
"А вы-то как, дорогуша?"
"Со мной все отлично, доктор"
Конечно, отлично…
Какала сколько хотела!
И мы выходили из кабинета…
"Славный он человек, наш доктор, верно?"
Не отвечаю.
"Правда ведь, славный?"
"Да".
Но мысленно я произнес другое:
Да, он-то способен какать.
По нему это было видно.
Короче, какал весь мир, – только я
Изнутри был скручен в соленые крендельки!
А после мы шли по улице.
Я глядел на людей, проходивших мимо,
И у каждого из прохожих была задница.
"Я только их задницы и замечал, -
Сказал он, -
Это было ужасно".
"Должно быть, ваше детство
Напоминало мое", – говорю.
"Мне почему-то от этого совершенно не легче", -
Сказал он.
"Мы оба должны это преодолеть", -
Говорю.
"Я пытаюсь", – он отвечал…
Poop
Конец эпохи
Все вечеринки
В моем доме
Портило рукоприкладство.
Мое
Это-то их
И привлекало -
Будущих
Писателей,
Их
Будущих
Женщин.
Писатели?
Женщины?
Вечно я слышал,
Как они
Шепчутся
По углам:
"Когда он
Полезет в драку?
Он
Лезет в драку всегда!"
Мне нравились
Начала
И середины
Моих вечеринок.
Но всякий раз,
Когда ночь
Подплывала к утру,
Что-то -
А может, кто-то -
Приводил меня
В дикую ярость.
И тогда я
Хватал за грудки
Какого-нибудь парня
И вышвыривал в дверь
Прямо
С крылечка.
Так было
Проще всего
Избавиться
От гостей.
Ну вот,
А однажды ночью
Я
Твердо решил,
Что
На сей раз
Выдержу
До конца
Без всяких
Бурных Инцидентов.
Я
Как раз
В кухню
Входил -
Налить себе
Еще выпить,
И вдруг
На меня
Бросился
Сзади
Питер -
Владелец
Книжного
Магазина.
У хозяина
Книжного магазина
С головой
Было еще хуже,
Чем почти у всех остальных.
Он стиснул меня
В невозможном
Медвежьем
Захвате
Сзади, -
Должно быть,
Это безумие
Придало ему сил.
И покуда молокососы
В комнате рядом
Толковали на все лады
О способах
Спасения мира,
Меня
Убивали.
Я думал – все,
Мне конец.
Яркие вспышки
Света
Сверкали в глазах.
Я больше
Не мог дышать.
Я чувствовал:
Сердце мое
Бешено бьется,
В висках стучит.
Как зверь,
Попавший в капкан,
Я собрал
Последние силы,
Обхватил его
Шею
Руками,
Согнулся,
Понес его
На себе.
Вбегаю
В кухню.
В самый
Последний
Момент
Голову
Низко склоняю -
И бью его
Головой
О кухонную стену.
Я постоял
Минутку,
Поднял его,
Отнес
В соседнюю
Комнату
И скинул
Там
На колени
К его подружке.
И там,