Новый роман известного петербургского прозаика Сергея Носова "Дайте мне обезьяну" - гротескная хроника провинциальной предвыборной кампании. В книгу также вошли пьесы для чтения "Джон Леннон, отец" и "Берендей", три новеллы.
Содержание:
Рассказы 1
Пьесы 8
Дайте мне обезьяну 18
Сергей Носов
Дайте мне обезьяну
Оригинал - подлинник, образец; истая, подлинная работа, произведение; образцовый вес и мера.
В.И. Даль
Original - первоначальный, подлинный; родниковый; родной, самобытный, неповторимый.
Англо-русский словарь
Рассказы
НАБОБ
Рассказ писателя
Как ценитель классики и поборник, если так можно выразиться, классичности я не скрываю своего отношения ко всякого рода авангардистским кунштюкам, тем с большим смущением сознаюсь, что все, о чем ниже пойдет речь, произошло со мной в туалете. Боюсь быть заподозренным в примитивном хохмачестве, к чему повод, чувствую, уже дан первой фразой этого отнюдь не юмористического повествования, но не сказать, о чем сказал, никак нельзя, а сказать по-другому - тоже никак не выходит. О, нет, нет, я шутить не намерен, и не моя вина, что приключившееся со мной оказалось окруженным столь несерьезными декорациями, как раз предмет разговора весьма и весьма серьезен, хотя, сознаюсь, как предмет он до конца мной еще не осмыслен, - а иначе бы я и рассказывать не стал, если б все мне было в этой истории ясно.
Что ж, есть подумать о чем. Хотя бы об этом. - Личность: цельность ее и свобода выбора, иди, если взять поконкретнее, если поуже, то, конечно, культура и, конечно, финансы - вот проблемы чего меня столь беспокоят - опять же в этическом плане. И не исповедь мой короткий рассказ; и тем более не объяснительная записка. Своим доброжелателям, чья осведомленность имеет себе стороной обратной, по известному правилу, досужие домыслы, так скажу: зря про меня не болтайте плохого. Уверен: когда прочтете все это, сами во всем разберетесь.
Ну так вот. Ближе к делу. Итак.
Третьего дня случай привел меня в туалет на улице Д***. Что сказать мне о том туалете? С виду обычный. Да, обычный, ничем, казалось бы, не примечательный туалет. Разумеется, платный. Несколько ступенек вниз, и старичок-пропускник справа за столиком. В подобных случаях, когда входите и достаете денежку, внимание ничем не задерживается - достали и проходите спокойно, а тут наши взгляды встретились вдруг, что-то меня задержало, будто бы прикидывал старичок, тот ли я, кто нужен ему, а так как я явно замешкался, невольно выдав тем самым готовность отвечать на какой-нибудь хитрый вопрос, если будет мне задан, то он и задался:
- На стене не хотите ли что-нибудь написать? Вот у меня карандашик имеется.
- Что? Что? - не поверил я ушам своим, но старичок истолковал мои "что? что?" в смысле "что именно?"
- Что придумаете. Небольшое. Строчки две, четыре, лучше в рифму… Поэзию.
- Это как? - удивляюсь, - новый вид сервиса?
- Вовсе нет. Мы за творчество деньги платим. Двести рублей одна строка стоит.
- Сколько? - опять не верю ушам.
Но старичок ответить не успевает. Из ближайшей кабинки выходит вполне почтенного вида клиент и, сверкая глазами (ибо он весь вдохновение), направляется к нам быстрым шагом.
- Вот, Харитон Константинович, на такое что скажете? - спрашивает клиент, подобострастно заглядывая в лицо старичку. И декламирует:
"Набоб" мой любимый,
Мне так необходимый,
Сидел я в туалете,
Стихи сложил вот эти!
Ну как? Хорошо ли? Пойдет ли?
Старичок поморщился. Стихи ему не понравились.
- Нет, Олег Владимирович, дорогой, исписался ты, повторяешься. Было уже сегодня про любимого. Отдохни. В четверг придешь. Сегодня и так уже полторы тысячи получил.
- Я могу завтра прийти, - вымолвил Олег Владимирович, все так же подобострастно старичку улыбаясь.
- Отдохни, тебе говорю. Не насилуй Музу. Придешь в четверг. Голова свежая…
- Ну тогда до свиданьица, Харитон Константинович.
- До свиданья, дорогой, до свиданья.
- Я пошел, Харитон Константинович.
- Иди, дорогой, иди. Придешь в четверг, поработаешь.
- Маргарите Васильевне привет.
- Обязательно, дорогой, обязательно.
Ушел.
А я, зачем пришел, забыл совершенно. От остолбенелости.
- Суетится, - как бы по-отечески, как бы проявляя к моему состоянию уважение, почти ласково пояснил мне Харитон Константинович. - Суетятся некоторые. А не надо суетиться, нет. Мы труд умеем ценить, никого еще не обидели. Одно только условие. Если вы сочините что-нибудь, то непременно со словом "Набоб". "Набоб" - это наша фирма. Я ее тут представляю, "Набоб". Я тут по рекламному направлению. Про "Набоб" надо. Слышали, наверное: торговый дом "Набоб"? Мы - фирма известная.
О "Набобе" я ничего не слышал.
- Ну и пусть, что не слышали. Вы идите, идите, подумайте. Вдруг в голову стих придет. Не стесняйтесь. Смелее.
И вот, удрученный услышанным, погрузился я в чтение. Мне было что почитать. Стенки кабинки и дверца сверху донизу были исписаны - не решаюсь это назвать стихотворениями, но чем-то к тому приближающимся - рифмованными изречениями о "Набобе". Был бы один почерк, - но в том-то и дело, что не один: то бисером, то покрупнее, то как курица лапой, то по-старошкольному, когда "Н" заглавное с флажком хвостиком, а "л" прописное с точечкой на носочке… - если был бы один почерк, если бы не было этого разнообразия, я решил бы, наверное, что все это придумал какой-то маньяк, запирающийся вечерами в кабинке. Но нет, по всему видно, тут поработали многие.
"Набоб! - читал я, - ты всех у нас богаче. Мне пожелай удачи". Или: "Нет Набоба лучше в мире. В том уверен я в сортире". - "Помни до гроба заботу "Набоба". - "Лучше золота всех проб наш известный всем "Набоб".
Рекомендация, обведенная в рамку:
Если пучить начинает утроба,
Мысленно зови скорее "Набоба".
Широко использовалась ненормативная лексика.
Попадались рисунки.
Даже на бабе
Не забывай о "Набобе"!
- Какая гадость, - сказал я вслух.
Мне стало тоскливо.
Старичок глядел на меня вопросительно - я направлялся к выходу.
- Знаете, - сказал я, - только форменный жлоб согласится хвалить ваш дурацкий "Набоб".
"Жлоб" - "Набоб"… Я сам испугался, что получилось в жанре. Снова замешкался.
- Неплохо получилось, - отозвался Харитон Константинович, - а думали, не получится.
Не успел я и глазом моргнуть (вот она, цена моего замешательства!..), как две двухсотрублевки очутились у меня в кулаке. Стремительность необыкновенная!.. Для того чтобы достать до меня, Харитону Константиновичу следовало перегнуться через стол, что и было им с успехом выполнено, - он лег, почти лег животом на клеенку, ну и далее - раз-два вытянутыми руками - мой кулак инстинктивно сжимается. Отпрянуть я не успел.
- Да что же это такое? - только и мог я произнести.
- Гонорар, - ответил старичок усталым голосом.
Он с трудом выпрямлял спину. Кряхтел.
Я еще сомневался.
- По-вашему, я должен взять это?
- По-нашему, вы уже взяли.
Он был прав.
- Не в службу, а в дружбу, - попросил Харитон Константинович, - будьте добры, напишите на стенке. Вот карандаш. Я потом зафиксирую в журнале, не сомневайтесь. Видите, поясница, - он тяжело вздохнул.
Никогда в жизни я еще не писал на стене в туалете. Я - на стене в туалете?! Это дико представить. И все же я взял карандаш, взял и пошел. А как же я мог поступить иначе? Но не из-за денег, нет, просто из вежливости, чтобы не обидеть участливого старичка, если подходить упрощенно… - но… с другой стороны, из-за денег тоже, конечно, - и, собственно, я не знаю, что тут скрывать: положение мое таково было, что не ощущать себя чем-то обязанным я никак, никак не мог, - не говорю уже о немощности Харитона Константиновича, о его, как тогда же и выяснилось, болезности, хворобе. Да ведь не психологический же этюд я пишу, в самом деле! В том ли моя сверхзадача? То есть в данный момент - сейчас - на бумаге - не психологический же пишу, в самом деле, этюд! (А не тогда - на стене.) Но не скрою: тогда, возвращаясь в кабинку, спрашивал сам себя, еще кое в чем сомневаясь: а не уронил ли я, так сказать, достоинство? а не поступился ли принципами? а не изменил ли я своим убеждениям? И чувствовал, что чувствую, что нет. Не уронил, не поступился, не изменил - потому хотя бы, что дерзко и смело бросил им вызов своим сочинением - вызов их подобострастию, их самоуничижению, их рабскому преклонению перед каким-то паршивым "Набобом". Их готовности льстить - гадко и жалко. Нет, я был бунтарем. Я был нонконформистом.
Между прочим, не такое это простое занятие - писать карандашом на стене в туалете. Впрочем, не совсем на стене - в моем распоряжении была дверца кабинки, вернее, ее нижняя правая часть, еще никем не тронутая, а здесь, прошу мне поверить, своя специфика: короче, я вынужден был принять весьма неудобную позу - полуприсесть, изогнуться, излишне говорить, что мешал унитаз. Почерк у меня ужасно плохой, но сейчас мне хотелось быть аккуратным, пусть знают.
Новое четверостишье как-то само собой сложилось.
Быть может, я слишком резок,
но ты, "Набоб", мне в принципе мерзок.
Интеллигентному человеку, "Набоб",
ты, извините, как какой-нибудь клоп.