Глава 2
В полку у него было прозвище Зевака, или Резиновая Шея - но обычно Джерри заканчивал летный день с чувством, будто его загипсовали от лопаток до макушки.
Вот и сейчас он наклонил голову, и яростно массировал основание черепа, чтобы облегчить пульсирующую боль.
Тренировался он с самого рассвета, и уже подходило время обеда.
Для них пилоты, как комплект шарикоподшипников, просто для использования, подумал он. Можно сразу добавлять в список стандартного оборудования.
Он встряхнул головой, словно промокший пес, ссутулился, покряхтел, и продолжил осматривать вокруг себя небо, сектор за сектором - что каждый пилот делал со рвением почти религиозным - все триста шестьдесят градусов, каждое мгновение, пока ты в воздухе. Те, кто был еще жив, по крайней мере.
На прощание Долли дала ему с собой белый шелковый шарф.
Он не знал, как ей это удалось, за такие деньжищи - а она не позволила ему спросить, просто обернула ему вокруг шеи, поверх летной куртки. Кто-то ей сказал, что пилоты "Спитфайров" все их носят, чтобы не натирать постоянно шею воротничком, и она захотела, чтобы у него был такой же.
Признаться, это было чудесно. Заставляло думать о ее прикосновениях, когда он его надевал.
Он поспешно отогнал эти мысли в сторону; последнее, что он сейчас мог себе позволить, это начать думать о жене, если надеется когда-нибудь к ней вернуться. А он надеялся.
"Ну, и где же этот урод? Или уже свалил?"
Нет, он был тут как тут; темным пятном выскочил из-за кучевого облака, как раз над его левым плечом, и нырнул ему под хвост.
Джерри вывернул жесткой высокой спиралью, и ушел вверх, все в те же облака - другой шел за ним, как вонь за дерьмом.
Они еще несколько минут поиграли в догонялки, ныряя, и снова выныривая из дрейфующих облаков - он имел преимущество в высоте, и вполне мог бы разыграть трюк "вышел-прямо-из-за-солнца" - вот только солнца не было видно, а в Нортумберленде стояла хмурая осень, без единого солнечного дня…
Ушел. Он услышал жужжание другого самолета, слабо, на мгновение - или подумал, что слышит. Трудно было сказать, под унылый рев собственного двигателя.
Нет; все-таки ушел; его уже не было там, где Джерри ожидал его увидеть.
- Ого, даже так?
Он продолжал осматриваться, по десять градусов неба каждую секунду; это был единственный способ убедиться в том, что ты ничего не упустил - какой-то темный проблеск, и сердце у него дернулось, вместе с рукой.
Вверх и в сторону.
Оно исчезло, это черное пятнышко, и он продолжал набирать высоту, но теперь очень медленно, все время осматриваясь.
Ничего другого не оставалось, придется спускаться ниже, а он так хотел сохранить высоту…
Облака здесь были негустые, плыли, как волны тумана, но с каждой минутой становились все гуще.
Он увидел, как сплошное, плотное облако медленно надвигается с запада, но оно было все еще достаточно далеко.
Стало холодно, даже слишком; лицо совсем замерзло. Придется отдирать с него ледяные сосульки, если он поднимется еще выше…
Вот он.
Другой самолет был гораздо ближе и выше, чем он ожидал.
Пилот заметил его в ту же секунду, и с ревом спикировал на него, сверху вниз, и слишком близко, чтобы увернуться.
Он и не пытался.
- Так, подождем, чертов вояка, - пробормотал он; рука плотно легла на рукоять. Одна секунда, две, почти на него, лоб в лоб - и он вдавил рычаг чуть не себе в яйца, перевел его до упора влево, снова аккуратно повернул - и пошел длинной, петляющей серией, бочками, которые сразу вывели его из зоны досягаемости.
Затрещала рация, и он услышал, как хихикает Пол Ракочи, cопя своим волосатым носом.
- Kurwa twoja matka! Где тебя носит, шотландский ублюдок?
- У мамки под юбками, dupek, - ответил он, ухмыляясь. - Купишь мне выпивки, и я тебя тоже научу.
Взрыв статических шорохов и помех положил конец этой не вполне цензурной перебранке по-польски, и Ракочи распрощался, дал сигнал отбоя.
Ага, наконец-то. Хватит резвиться; пора вернуться к чертовым камерам.
Джерри повертел головой, пошевелил плечами и потянулся, насколько это позволяла открытая кабина пилота "Спитфайра II", - тут были сделаны некоторые незначительные улучшения по сравнению со "Спитфайром I", но вместительность явно не была из их числа - он бросил взгляд на обледеневшие крылья. Нет, с ними все было в порядке - и он направил самолет дальше, вглубь страны.
Беспокоиться было еще рано, но его правая рука уже сама нашла пульт, управлявший камерами. Пальцы тревожно пробежали по кнопкам, все проверяя и перепроверяя. Он уже начинал к ним привыкать, но все же они работали не так, как курок; у него еще не было устойчивого рефлекса.
Все равно, ощущения ему не нравились. Такие крошечные штучки, эти клавиши с буковками, и совсем не дают того надежного, уютного ощущения, как спусковой крючок пулемета.
Он получил оборудование только вчера, и все под левую руку, а до этого камерой он управлял с помощью кнопок справа.
Было много дискуссий между летным командиром, и этой ученой шишкой из МИ-6 - не лучше ли было остаться на правом, так, как они уже проходили на практике - или тут стоит все изменить, ради собственных говенных амбиций.
А когда они наконец докумекали, что лучше всего было спросить у него, как он сам бы этого хотел, было уже слишком поздно, и на все исправления оставался один день. Так что ему дали всего пару часов дополнительного времени, полетать сегодня немного, повозиться с новым оборудованием…
Правильно, вот она.
Рваная серая линия, прорезавшая пожелтевшие поля Нортумберленда, как перфорация; вы могли бы разорвать эту сельскую местность вдоль нее, отделив север от юга так же аккуратно, как отрывают кусок бумаги.
Бьюсь об заклад, еще император Адриан пожелал, чтобы все это было устроено так просто, подумал он, улыбаясь, а сам тем временем устремился вниз, вдоль линии древней стены.
Во время съемки камеры громко клацали - клац, клац-клац, клац!
O'кей, плавный разворот, идем вдоль берега, снижаемся…
Клац-клац, клац-клац…
Ему не нравился этот шум, не было того удовольствия, как при коротком злобном "Тттррр!" его крыльевых пушек. От него он чувствовал себя скверно, как будто что-то было не так с двигателем…
Ага, вот и она, его главная цель, по крайней мере на данный момент.
Майл-касл, 37.
Каменный прямоугольник прилепился к стене Адриана, как улитка к листу.
Старые римские легионы возвели эти маленькие аккуратные форты для размещения в них гарнизонов, из тех, что охраняли стены. Сейчас от них ничего уже не осталось, только очертания фундамента, но это была удобная мишень.
Он сделал круг, рассчитал, потом нырнул, и взревел над ним на высоте примерно футов в пятьдесят; камеры мерно клацали, как целая армия бегущих в панике роботов.
Он проносился над фортом, высоко и быстро кружась, разворачиваясь у воображаемой границы, и снова закладывая круг… и все время сердце у него колотилось, и пот тек по бокам, при мысли о том, как это будет, когда придет то самое, настоящее дело.
Полдень, похоже, уже наступил. Зимний свет собирался погаснуть, но его все еще было достаточно, чтобы отчетливо видеть цель.
Он покружил, нашел угол, который позволял ему пересечь весь лагерь, и вознес хвалу Господу, за то, что позволил ему уйти от солнца.
А потом он сделает еще заход.
Один заход, учил его Рэндалл. Не рискуйте больше, чем один раз, если камеры неисправны.
Чертовы штуки были неисправны примерно на каждом третьем заходе.
Кнопки скользили под пальцами. Иногда они начинали работать только со следующей попытки; иногда нет. Если они не заработают при первом проходе над лагерем, или не будут работать достаточно надежно, придется попробовать еще раз.
- Niech to szlag, - пробормотал он, черта-дьявола, и снова нажал на кнопки, раз-два, раз-два.
- Мягко, но уверенно, как вы это делаете с леди… - сказал ему "ботаник", иллюстрируя свои слова оживленной жестикуляцией.
Ему бы и в голову не пришло так делать… интересно, а Долли могло бы это понравиться? - подумал он. И где именно ты это делал?
Так, хорошо, перейдем от женщин к кнопкам, может, это именно то, что нужно - вот только зачем ему были два пальца?…
Клац-клац. Клац-клац. Крррак.
Вернувшись к английским богохульствам, он вмазал по обеим кнопкам кулаком. Одна камера ответила испуганным "Клац!", но другие молчали.
Снова и снова ткнул пальцем в кнопку - никакого эффекта. - Чертов гребаный кровавый осел…
Он смутно подумал, что должен навсегда прекратить ругаться, когда все это кончится, и он снова будет дома - это был дурной пример для мальчишки.
- Черт! - проревел он, и, сорвав с ноги ремень, схватил коробку и начал колотить ею по краю сиденья, потом пристегнул обратно на бедро, уже заметно помятую - это он отметил с мрачным удовлетворением - и упрямо нажал кнопку снова.