- Не говорите глупостей, Генри!
- Я имею в виду таких левых, как Носке.
- Ах, эти!.. Нет, социал-демократическим чучелом теперь не обманешь даже самых доверчивых немцев. Папена должен сменить какой-нибудь тип покруче, чем этот Носке. Что-нибудь откровенно националистическое, прямое, грубое. Понимаете?
После короткого размышления Шрейбер воскликнул:
- Курт вам скажет: он и его коллеги из финансового мира считают, что там есть подходящий тип.
Генри нарочно сослался на брата, думая, что теперь-то Джон захочет его видеть, но тот словно и не слышал.
- Кто этот тип? - спросил он.
- Гитлер.
- Слыхал. А военные его поддержат?
- Генералы на его стороне.
Ванденгейм встал и, скинув халат, принялся приседать, разводя руки в стороны. Генри Шрейбер подумал, что следовало бы сказать Курту, что с приёмом у Ванденгейма ничего не выйдет. Но для этого пришлось бы выйти из зала и, следовательно, рискнуть упустить Ванденгейма. Генри решил, что с Куртом ничего не случится, если он и подождёт, и принялся закуривать. Делая вид, что его больше всего заботит отсыревшая сигарета, он спросил:
- А что сказал вчера Стимсон?
- Чтобы вы меньше думали о комиссионных.
Шрейбер деланно рассмеялся.
- Да, да, - сказал Ванденгейм, - это серьёзно. Он полагает, что мы с вами сейчас отвечаем не только за наши дела, а за лавочку в целом.
- Он имеет в виду Европу?
- Европу и вообще… - Ванденгейм сделал округлое движение обеими руками, словно охватывая большой шар.
- Правильная точка зрения, - кивнул Шрейбер.
- Он-то готов поддержать все наши шаги, которые поведут к укреплению Германии, чтобы она могла противостоять красным, но имейте в виду: на этот раз вы должны использовать содействие стимсоновской команды вовсю.
- Мы и так…
- Я к тому, что его уход - дело решённое. А ещё неизвестно, так ли легко сговоришься с Хэллом.
- С Хэллом?
- Да, Рузвельт притащит этого старика.
- И все же мы-то своего добьёмся, а вот как Рузвельт - не знаю.
- Нужно, не откладывая, взяться за дело.
- Ясно, ясно!
- Вы наивничаете, Генри! - угрожающе проговорил Ванденгейм. Он сел на диван и упёр руки в бока. Халат распахнулся. - Первое, что вы должны сделать, - это помирить "ИГ" с Тиссеном и Круппом. Мне в конце концов наплевать, как он будет называться, этот их новый парень…
- Гитлер, - подсказал Шрейбер.
- Чорт с ним, пусть будет Гитлер, если на него можно положиться, но я не желаю больше, чтобы немцы тратили мои деньги на внутренние драки.
- Мне тоже ни один из них не родственник, - пренебрежительно заявил Шрейбер.
- Посоветуйтесь с Шахтом.
- Тут нужен совет военных.
- Так потолкуйте с их генералами.
- Можно подумать, Джон, что теперь вы решили играть в простоту.
- Что ещё?
- Мы же сами создали положение, при котором генералы смотрят из рук Тиссена и компании.
- А Тиссен из рук генералов?.. Согласитесь, Генри, - примирительно закончил Ванденгейм, - это же глупо: с одной стороны, как пайщик "Дженерал моторс", я даю деньги Тиссену, с другой стороны, как пайщик Дюпона, - "ИГ". А они грызутся. Это же глупо!
- Может быть, и не так глупо, как кажется. Чтобы нарыв лопнул, ему нужен компресс.
- К чорту компрессы, Генри! У нас нет на это времени. Нарыв нужно вскрыть ножом. И чтобы наверху кучи остался этот их…
- Гитлер?
- Глупое имя…
- По словам Курта, англичане, до сих пор предпочитающие для Германии восстановление монархии, фыркают при имени "национального барабанщика".
- Фыркать имеет право тот, кто даёт деньги.
- Они участвуют в деле.
- С совещательным голосом, Генри. - Ванденгейм рассмеялся и, вдруг сразу посерьёзнев, сказал: - Кстати об англичанах: нужно перерезать канал для подачек, идущих в Германию от нефтяников во главе с Генри Гевелингом.
- А на какой размер наших вложений может рассчитывать Курт? - спросил Шрейбер.
Ванденгейм пожевал толстыми губами и неопределённо промямлил:
- Это зависит… - Он долго молчал, словно его мысль вдруг прервалась. - Одним словом, остановки за деньгами не будет, но на этот раз мы хотим реальных гарантий. Нам нужны не такие жалкие проценты, словно мы ростовщики…
- На этот раз будет пятьдесят один, - уверенно сказал Шрейбер.
- Пятьдесят один? - задумчиво переспросил Ванденгейм, посмотрев в потолок. - Мало!
В глазах Шрейбера мелькнул испуг.
- Не хотите ли вы поменяться местами с самими немцами?! - воскликнул он.
Ванденгейм посмотрел на него в упор так, словно услышал глупость. Его голубые глаза сузились и снова посерели.
- Хочу.
- Джон! - не то испуганно, не то удивлённо воскликнул Шрейбер.
- Да, да! Именно этого я и хочу, - повторил Ванденгейм.
- Оставить им десять процентов в их собственном деле?
- Да.
- Это невозможно, Джон, честное слово!
- Только при такой перспективе игра стоит свеч, - упрямо наклонив голову, проговорил Ванденгейм. - Мы можем оставить немцам ровно столько права распоряжаться, сколько укладывается в эти десять процентов. Ни на цент больше!
Шрейбер от волнения не заметил, как швырнул окурок в бассейн. Его по-настоящему пугали планы старшего партнёра. Их осуществление означало бы, что нити управления экономикой Рейнской области уйдут из рук европейских шрейберов. А именно они и были до сих пор единственными полновластными распорядителями дел там, из своих контор в Лондоне, Кёльне и Гамбурге. Ведь и сам он, сидя в Штатах, был вынужден смотреть из рук "старших". А хотелось другого: не сможет ли он сам стать "старшим" при новом повороте дела?
- Всех их нужно спутать в один узел, - между тем говорил Джон. - Так, чтобы никогда и никто не мог его распутать… Ни при каких обстоятельствах! "ИГ" нужно связать с "Импириел кемикл", "Импириел кемикл" с Кюльманом, Кюльмана с Нобелем. И все под нашим контролем!
- Начнётся война в Европе, и все полетит к чорту, - в сомнении произнёс Шрейбер.
- Войны в Европе не будет, - отрезал Джон. - Мы локализуем её на востоке. Мы поможем Японии прыгнуть на спину России. Поддержим немцев в драке с большевиками по ту сторону Вислы. Но сначала займитесь этими немецкими дрязгами. - Он пошлёпал губами. - Пусть-ка немцы кончают у себя с коммунистами. Решительно кончают. Иначе мы никогда не доберёмся до сути…
- Доберёмся, Джон, доберёмся. - Шрейбер заискивающе-фамильярно похлопал Ванденгейма по спине. - Как только на карте появится общая русско-германская граница, дело будет сделано. Керзон не зря провёл свою линию, а?
- И очень скоро мы к ней подберёмся. Немцы пойдут на эту приманку.
На некоторое время между ними воцарилось молчание. Казались, каждый думал о своём. Потом, словно и не было делового разговора, Ванденгейм спросил:
- Вы уже завтракали?
- Да… Но, кажется, я способен начать сначала.
- Так пошли.
- Сколько же, по-вашему, для начала можно дать Курту?
- Столько, сколько нужно для восстановления всего военного комплекса в Германии. При этом не из старья, а на совершенно новой, вполне современной производственной базе. Пригласите к завтраку Шахта: пусть пускает в ход этого вашего… - Джон щёлкнул толстыми пальцами.
- Гитлера?
- Вот именно: Гитлера.
Это был первый и последний деловой разговор, который Джон Ванденгейм имел за все пять дней трансатлантического перехода. Все другие попытки заговорить с ним о делах он пресекал лаконическим: "В Европе!"
Это слово он обычно бросал через плечо, даже не оборачиваясь к секретарю, чтобы не отрываться от своего любимого занятия - чистки трубок. Перед ним стоял чемодан-шкаф, разделённый на сотни отделений, где покоились трубки, входившие в так называемый "малый" набор, следовавший за ним повсюду и составлявший часть его знаменитой коллекции трубок. В ней были представлены глиняные трубки инков и голландцев, фарфоровые - не то урыльники, не то пивные кружки - баварцев, турецкие чубуки, китайские трубочки-малютки для опия, огромные, как гобои, бамбуковые трубки полинезийцев, современные шедевры Донхилла и Петерсона - всё, что было когда-либо изготовлено для сухой перегонки курева в лёгкие человека. В поместье Ванденгейма на Брайт-Айленде остался целый трубочный павильон, набитый трубками, и штат экспертов-трубковедов.
Джон Третий не знал большего удовольствия, чем сидеть за чисткой какого-нибудь уникума из прекрасного, как окаменевший муар, верескового корня или из потемневшей от времени и никотина пенки.
Людям, близко знавшим Джона Третьего, было известно, что трубки являлись единственным предметом, не связанным с наживой, которым Ванденгейм способен был искренне интересоваться.
Поэтому для секретарей не было ничего удивительного в том, что в течение плавания "Фридриха" они получали это лаконическое "в Европе" независимо от того, какие имена они называли и о каких делах докладывали.