Золотая россыпь пустынного "Чумацкого шляха" перечеркнула глубокое ночное небо. Подслеповато щурились далекие звезды. Кажется, и до них доносился пресный терпкий запах пыли, брошенный ввысь многими сотнями автомобильных колес.
Длинная колонна машин цедила из затемненных фар на утопающую в мареве пыли дорогу туго натянутые струйки синего света и шла на восток. А с запада сполохами далеких зарниц доносилось грозное, опаляющее дыхание войны.
Вот и местечко Ильча, в котором до войны (всего лишь два дня назад!) располагался штаб мотострелковой дивизии.
В местечке, на магистральной улице, колонна почему-то остановилась. Этим воспользовались командиры, чтобы сбегать домой и узнать эвакуировались ли их семьи. По улицам и переулкам засновали люди. Скрипели и хлопали калитки.
Побежал на квартиру и младший политрук Лоб. Он даже почернел от тревоги за свою беременную жену: уехала ли она, и если уехала, то как перенесет дорогу, не разродится ли в пути?
Спешил к дому Анастасии Свиридовны и Петр Маринин: вдруг там дожидается его какая-нибудь весточка от Любы? У знакомых ворот Петр столкнулся со своей квартирохозяйкой. Анастасия Свиридовна скорбно смотрела на запруженную машинами улицу и прикладывала к глазам подол фартука.
- Утекаете! - набросилась она на Маринина. - На погибель покидаете нас?! Панам да хвашистам?..
- Что вы! - возмутился Петр. - Никто не удирает! Война, она тоже по плану ведется…
- Вижу, доплановались… Иди лучше ищи свою, может, не уехала еще.
- Люба?! - почти шепотом спросил Петр. - Где? Где же Люба?!
13
Как только грузовики с ранеными остановились в центре Ильчи, военврач Савченко побежал хлопотать о продуктах и медикаментах, а Люба, не имея ни малейшей надежды застать дома Петра, все-таки пошла искать его квартиру.
Анастасия Свиридовна встретила Любу во дворе. И хотя уже второй день мимо ее дома катился со стороны Лиды поток беженцев и многие заходили во двор или в дом напиться, передохнуть, умыться, Анастасия Свиридовна сразу угадала в Любе невесту своего квартиранта - угадала по пытливому, с затаенной надеждой взгляду девушки, еще по чему-то необъяснимому - и кинулась ей навстречу, обливаясь горючими слезами.
Зашли в дом. Люба остановилась у порога, обвела грустным взглядом комнату, в которой жил Петр, уловила невыветрившийся запах табака и с болью подумала, что вот здесь, именно здесь, и нигде больше, ждало ее счастье. И она не поспела к нему…
Подошла к столу, с уголка придвинула к себе стопку тетрадей, исписанных таким знакомым, родным почерком. Это были конспекты Петра, привезенные из училища. Бездумно перелистала верхнюю тетрадь, остановила взгляд на какой-то странице, заметив, что слово "надломленный" написано с одним "н". Взяла в стакане карандаш и, исправив ошибку, жирно подчеркнула ее.
За спиной в голос, по-бабьи рыдала Анастасия Свиридовна. Брызнули скупые слезы и из глаз Любы. Она тут же вытерла их, присела на стул, не зная, что делать дальше, о чем говорить с этой некрасивой, но такой сердечной женщиной.
- А он-то, бедненький, как убивался по тебе! - причитала Анастасия Свиридовна. - Я и комнату приготовила, двуспальную кровать поставила…
- Это Петя так распорядился?! - с горечью улыбнулась Люба.
- А то кто же? Ты ведь невеста ему… И нет вам счастья - молоденьким да славным… Только жить да жить бы…
- Невеста… - тихо повторила Люба, как бы прислушиваясь к звучанию этого чистого, весеннего слова - "невеста".
Вскоре Анастасия Свиридовна провожала Любу. Вышли на улицу, остановились у калитки. У двора напротив Аня Велехова - гибкая и подвижная - складывала в "эмку" чемоданы и узлы. Шофер ведерком наливал в радиатор воду, готовясь в дальнюю дорогу.
Увидев Анастасию Свиридовну, Аня кинулась к ней:
- Петя не приезжал?! Ничего от него не слышно?..
Люба настороженно посмотрела на девушку, затем перевела вопросительный взгляд на Анастасию Свиридовну.
- Нет, не приезжал, - ответила та. - Это соседка наша, - пояснила она Любе, указывая на Аню. - Дочка Велехова - начальника военных дохторов. А это, - обращаясь к Ане и кивая головой на Любу, - невеста моего квартиранта… Не довелось встретиться…
- Невеста Пети? - не то с испугом, не то с крайним удивлением прошептала Аня. Она критически оглядела Любу. - Ты… вы его невеста?..
- Да, невеста! - вызывающе ответила Люба, уловив в словах Ани не праздное девичье любопытство. После некоторого раздумья добавила: - Была невеста, а теперь вот… жена.
"Бреши, бреши!" - усмехнулась про себя Анастасия Свиридовна, догадавшись о тревоге Любы и смятении Ани, глядя на последнюю с сожалением.
- Так, значит, это он вас вчера собирался встречать? - заметно побледнев, допытывалась Аня.
- А то кого же? - Люба не сводила с Ани откровенно враждебного и чуть торжествующего взгляда. - Конечно, меня.
Так они и расстались. Не успев познакомиться, уже ненавидели друг друга. Никто из них не подозревал, что расстаются ненадолго и что это внезапно родившееся чувство очень скоро, так же внезапно, пройдет и сменится другим, но самой дорогой ценой заплатит одна из этих милых девушек за то новое чувство…
Машины с ранеными стояли в узком переулке, в тени высоких ясеней. В кузовах остались только лежачие и те, кто не мог передвигаться, да в передней машине - женщина с шестью ребятишками. Все остальные разбрелись по ближайшим дворам, сидели на завалинках. Ильчанские женщины, девушки, старики угощали раненых молоком, медом, пирогами, расспрашивали о боях у границы, все еще не веря, что враг вторгся в пределы Белоруссии.
Когда Люба подошла к машинам, ее окликнул младший политрук Морозов:
- Сестрица, просьба у меня к вам.
Люба подошла к Морозову, который сидел на подножке кабины грузовика и, прислонив свою перебинтованную голову к дверце, с трудом откусывал и жевал хлеб с маслом.
- Беспокоят раны? - участливо спросила Люба.
- Рука терпимо, а голова… Жевать трудно. Но это ничего, усмехнулся он. - В жару пить меньше буду хотеть… Просьба у меня к вам: напомните военврачу насчет штаба дивизии. Я ему уже говорил. Дело у меня туда. - И Морозов поправил на коленях сумку от противогаза, в которой было спрятано знамя бригады.
- Он еще не возвращался? - спросила Люба о Савченко.
- Вон в тот дом недавно зашел.
Люба направилась к дому с высоким крыльцом. Поднялась по ступенькам, прошла по пустому коридору и остановилась у полуоткрытой двери, из которой доносился разговор.
Заглянула в кабинет и увидела в кресле за столом моложавого капитана - щеголеватого, важного, с черными усиками и бакенбардами на самодовольном лице. Это был капитан Емельянов. Перед ним стоял Виктор Степанович Савченко и взволнованно доказывал:
- Мне надо обработать раненых и запастись на дорогу продуктами. Вы же старший сейчас в гарнизоне. Возьмите медикаменты в аптеке, а продукты в магазине!
- А денежки? Кто денежки будет платить? - Капитан Емельянов ехидно сощурил глаза, нагловато улыбнулся.
- Какие там денежки?! - Савченко сердито махнул рукой. - Завтра немцы здесь будут. А у меня раненые!
Лицо Емельянова вдруг побагровело, глаза остекленели.
- Что-что?! - прохрипел он и, вскочив на ноги, схватился за пистолет. - Панику сеете в близком тылу Красной Армии? Слухи распускаете? Пораженческие настроения?! Предъявите документы!
Савченко с горькой усмешкой подал удостоверение личности.
- Ну вот, военный врач третьего ранга, а такие разговорчики! - важно хмурился Емельянов, листая документ. - Кишка тонка у немцев, чтобы заставить нас потесниться. Да мы им как наступим на мозоли, вмиг опомнятся. А там, глядишь, и международный пролетариат зашевелится. Через три месяца в Берлине будем!
По коридору заухали чьи-то шаги, и Люба, поймав себя на том, что подслушивает чужой разговор, решительно зашла в кабинет. Хотела передать Савченко просьбу раненого младшего политрука и напомнить о комплекте красноармейского обмундирования для себя. Как-никак она же медсестра.
Но сказать ничего не успела. Вслед за ней стремительно вошел запыхавшийся незнакомый лейтенант в запыленном комбинезоне. Представившись офицером связи, он доложил:
- Товарищ капитан, срочный приказ…
- Слушаю, - насторожился Емельянов.
- Готовьте гарнизонное хозяйство к эвакуации…
- Как?! - не поверил своим ушам капитан.
- Прут немцы, - хмуро пояснил офицер связи.
Наступила тишина. В ней родилось вначале тихое, прерывистое урчание моторов, затем оно усилилось, стало нарастать. На Ильчу шли самолеты.
Шестерка немецких бомбардировщиков плыла в вылинявшей голубизне неба. Над местечком она выстроилась в цепочку, и вдруг передний самолет сорвался в крутое пике. За ним - второй, третий… Стенящий свист бомб… Тяжело охнула земля под первым ударом, стряхнув с себя и превратив в груду развалин деревянный дом над речкой. Затем застонала под серией новых взрывов.
По магистральной улице неслась "эмка". Это шофер военврача Велехова пытался вывезти из-под бомбового удара его дочь Аню, замешкавшуюся в местечке. Вдруг впереди машины взметнулся столб земли. "Эмка" вильнула в сторону, взвизгнула тормозами и завалилась в кювет. На руль безжизненно упала голова сраженного насмерть шофера.
Распахнулась дверца "эмки", и из нее выскочила Аня - бледная, растерянная, не зная, куда деть себя, что предпринять. Упала в кювет и подняла лицо с трясущимися губами к небу. Зачем? Зачем они бомбят?