Так не хочется отпускать её одну, надо бы предупредить наших на НП. Или дать ей кого-нибудь в провожатые. Но кого? Каждый человек на счету.
- Некогда мне тут стоять, - неожиданно и резко говорит Лида. - Там, сами знаете, люди целый день не евши. У меня приказ…
И она, маленькая, в длиннополой шинели, с термосом за спиной, поворачивается и через несколько шагов скрывается в темноте.
- Старшего на огневой к телефону! - слышу я.
Что там ещё? Кому я понадобился в такой момент?
- "Третий" слушает!
- У тебя всё в порядке? - дружелюбно спрашивает Титоров. - Если в порядке, приходи к нам на НП. Освоиться на всякий случай не помешает. Да жми побыстрей, пока всё тихо…
Со всех ног бегу я вдоль батареи, натыкаюсь на командира второго взвода, с налёта говорю:
- Останешься за меня. Я - срочно на НП. Вызвали. Если что, сразу докладывай комбату. Я скоро!
- Давай, топай, - покладисто говорит взводный. - До света далеко, авось всё обойдётся…
Я кидаюсь в молчаливую ночь, слышу, как позади позвякивают о камни лопаты солдат, роющих окопы, и бегу в надежде разглядеть очертания Лидиной фигурки. Постепенно все звуки, доносящиеся с батареи, затихают, будто растворяются в ночной степи, и уже ничего не слышно, кроме моего собственного дыхания и стука сердца. Но где же Лида? Нигде никого, хотя пора бы её догнать. Я наклоняюсь, шарю в траве, где-то здесь тянется телефонный кабель. Не нахожу. Подаюсь вправо, снова шарю по жёсткой и колкой траве. Нету. И неожиданно спотыкаюсь, - вот он где, этот кабель. А куда же девалась Лида? Что-то колыхнулось как будто левее меня. Подаю сигнал тихим свистом. Прислушиваюсь. Тишина. Где-то вдалеке заработал автомобильный или танковый мотор и, удаляясь, затих. Я иду вдоль телефонного кабеля, срезаю крутой подъём и в трёх шагах слышу какой-то всхлип или вздох. Осторожно подхожу и едва не падаю, наткнувшись на кого-то, сидящего на земле. Она!
- Ты почему тут уселась? Ищу, понимаешь, тебя, ищу, всю сопку обшарил…
Да она плачет, кажется!
- Ты чего? Кто тебя?…
- С-страшно, товарищ младший лейтенант, миленький. Страшно в темноте. Иду, иду. Совсем одна. Заплуталась…
- Ну, вставай, вставай! - говорю как можно мягче, поднимаю её, всё ещё всхлипывающую. Девчонка же, что с неё взять? Название одно, что сержант. Надо бы успокоить её, вся дрожит, что-то смешное бы рассказать. И я начинаю бессовестно врать.
- Вот послушай, - говорю, - в нашем полку был такой случай. Старшину Балалайкина знаешь?
- Из взвода боепитания, что ли?
- Оттуда. Передают недавно по телефону приказание: "Старшину Балалайкина - в штаб!" А в дивизионе принимающий телефонист кричит: "Всех старшин с балалайками- в штаб!"
Лида заливается смехом, и я вынужден выдержать паузу. Потом продолжаю:
- Вот переполох был! Побежали старшины искать балалайки. Кое-как насобирали штук шесть со всего полка. Построились, идут. Балалайки несут как винтовки, в положении "на плечо". Начальник штаба увидел, шёл как раз им навстречу, спрашивает: "Это что за самодеятельность такая? Что за балаган?" - "А это, отвечает Балалайкин, по вашему приказанию, товарищ майор, следуем к вам в штаб!.."
- Ну надо же! - смеётся Лида. - А мы в хозбатарее служим, ничего интересного не знаем. С подъёма до отбоя котлы да плита. И обратно с отбоя до подъёма. Ничего не поделаешь, служба такая.
Мне становится жаль её. Вспомнил, что брата у неё убили. Наверно, был такой же лейтенант, как я, только с голубыми петлицами, летал. И любовь к Лазареву наваливалась, судя по всему, безответная. Я беру Лиду за руку, она доверчиво сжимает мои пальцы.
- Не устала? Давай-ка я понесу термос. Давай, давай…
Я помогаю ей освободиться от лямок, впрягаюсь в них сам и, ощущая на спине приятную теплоту нагретого металла и не слишком большую тяжесть, продолжаю подниматься вместе с Лидой по склону сопки. Мы идём в полной тишине, лишь трава шуршит под нашими сапогами да изредка срывается из-под ног и катится вниз маленький камень. Подъём становится круче, кажется, что небо, усеянное звёздами, наклонилось в сторону. Звёзды появились как-то неожиданно, чернота вверху пропала, и вот на нас смотрят вечные и бесчисленные миры, которым нет никакого дела до наших горестей, наших обид и забот, до всей нашей войны и нашей короткой человеческой жизни. Но мысль эта посещает меня мимоходом, и, вслед за ней, я практично отмечаю, что звёзды мне, огневику, как нельзя кстати: при ночной стрельбе я смогу построить "веер" по звёздам, возьму основную отметку угломера по Полярной звезде, вот она, стоит высоко-высоко и мигает нам синими льдистыми лучами.
- Теперь не страшно? - спрашиваю Лиду.
- Теперь-то куда с добром! А давеча испугалась, темь вокруг, не вижу ни капельки. И чую, впрямь чую, будто кто крадётся ко мне.
- Такое со всеми бывает, - говорю солидно. - Тут, главное, преодолеть себя. Доказать себе: я не боюсь! И всё будет в порядке. Поняла?
9
Ответить она не успевает, раздаётся грозный окрик:
- Стой! Кто идёт?
Мы замерли на месте. Но я сразу узнал голос Шилобреева, разведчика из взвода Лазарева, громко назвал себя и Лиду.
- Пароль! - потребовал Шилобреев.
Я назвал и пароль.
- Проходите! - разрешил Шилобреез.
И мы снова двинулись было вверх по сопке, но подъём уже кончался, мы достигли гребня.
- Сюда, сюда, - донёсся откуда-то снизу голос Шилобреева.
Я пригнулся, прошёл ещё несколько шагов, держа Лиду за руку, и увидел голову Шилобреева, в каске, торчащую из глубокого окопа.
Я спрыгнул к нему, и за спиной, в термосе, глухо плеснулась похлёбка. Вместе с Шилобреевым мы приняли на руки Лиду и пошли по траншее на едва слышные впереди голоса. Путь нам преградила натянутая плащ-палатка, из-под неё, в щель, сочился тусклый свет. Я приподнял её край, и мы оказались на НП нашей батареи.
Керосиновая лампа освещала земляные стены, прикрытые сверху жидковатым берёзовым накатом, склонившихся над планшетом Лазарева и Титорова. В углу, на соломе, подрёмывал у телефона связист, в другом - спали двое разведчиков, подложив под головы противогазные сумки. Третий разведчик подбрасывал щепьё в печку, сделанную из железного ведра. Круглые консервные банки из-под тушёнки, соединённые в коленца, заменяли трубу, и туда уходил дым. Старков тряпочкой протирал стереотрубу, стоящую у смотровой щели. После огневой позиции, открытой всем ветрам, после блуждания в темноте этот тесный блиндаж, где пахло ружейным маслом, махоркой, нагретым железом, разрытой землёй, мне показался обжитым домом.
Не успел я доложить, как обернувшийся к нам Титоров увидел Лиду и угрожающе спросил:
- А ты зачем здесь? Кто разрешил?
- Товарищ лейтенант! По приказу начпрода младший сержант Ёлочкина доставила для ваших людей дневную норму продовольствия! - выпалила Лида, вскинув руку к своему синему берету.
- Продовольствие? - недоверчиво переспросил Титоров. - Ты лично?
- Она, - подтвердил я, снимая с плеч лямки термоса. - Она лично. Только на последних, можно сказать, метрах помог ей донести…
- Ну, это меняет обстановку. Спасибо Ёлочкина. От лица батареи благодарю! - произнёс Титоров и добавил: - А мы уже не надеялись. Кормите людей, сержант Старков! И ты, Ёлочкина, тоже помогай…
Лида, заметил я, смотрела на Лазарева, ждала его ответного взгляда, а он только рассеянно ей кивнул и подозвал меня к планшету,
- Вникай, - сказал он. - Вот схема целей…
- А ну, приготовиться к приёму пищи! - возвестил Старков, - Подставляй котелки, доставай ложки-плошки!
Все, кто был в блиндаже, кроме Титорова, Лазарева и меня, сгрудились у термоса, с которого Лида сняла крышку.
Я смотрю на планшет, вникаю во всё, что там начертано, и одновременно вижу - Титоров и Лазарев ждут, когда все солдаты получат свою порцию. Это у нас святое правило - сначала солдатам, а потом уж, когда убедимся, что каждому выдано всё, что полагается, потом уж можно и о себе подумать. Хотя не раз я видел, как при раздаче пищи сначала еду получали командиры, начиная с самого старшего. Но у нас в батарее так никогда не бывало.
Лида наполнила последние два котелка, сказала Старкову:
- Передай командирам, товарищ сержант!
Некоторое время все молчали, занятые едой, я разбирался со схемой целей, схемой ориентиров, неподвижным и подвижным заградительными огнями, а когда поднимал от планшета голову, видел взгляд Лиды, направленный на Лазарева. И столько преданности, столько нежности было в этом взгляде, что я начинал злиться и на неё, и на Лазарева, делавшего вид, что он ничего такого не замечает.
- У вас тут хорошо, - произнесла Лида, будто спохватившись. - Обжились…
- Проявляем военную находчивость, - заметил Старков. - Нам, разведчикам, по-другому нельзя. Нам это по штату положено.
- А в трубу на самураев поглядеть можно? - спросила Лида.
Старков покосился на Титорова и Лазарева и, так как те продолжали молча доедать обед, ответил:
- С нашим удовольствием. Проходите, товарищ младший сержант, к окулярам, сейчас подкрутим, чтобы вам удобней было глядеть…
- Прекрати, Старков! Чего она там увидит? - сказал Лазарев, - Раньше надо было приходить, засветло…
- Возможности не было, - грустно заметила Лида. - Нас начпрод не в те сопки направил, с дороги сбились. Ему попало уже от командира полка, сама слышала, как майор его пробирал. Меня-то не заметил, я за кухней притаилась и слушаю…
- Майор, он, конечно, человек правильный, - говорит Старков. - Он солдата понимает. Куда ему без солдата, кого навоюешь?