Дед еще раз метнул в "графа" острый, внимательный взгляд и спокойно сказал:
- А что ж - нумер не конь, овса не просит. Что ж его забывать! Может, когда и сгодится… Наше дело темное. Мы в политике не разбираемся - что, как и к чему. Кто его знает?.. Может, и сгодится…
Разговор как будто начинал клеиться. После нескольких фраз о погоде, о фрицах, о земле и прочих делах "граф" дипломатично свернул на партизан.
- Да что и говорить, - сказал он. - Немцу, конечно, тут не житье. Мужики не дадут. К слову сказать, партизаны, это, дед. тоже, небось, - не таракан начихал. Говорят. они здорово в ваших местах орудуют
- Не слыхал, - коротко и сухо ответил дед - Однако мне и в поле пора. Благодарствуйте за табачок.
Старик поднялся и ушел.
"Граф" тоже встал и, сплюнув от досады, пошел дальше. Потянулись опять поля и овраги, проселки и перелески, а "граф" все шел и шел вперед.
Наконец пошли лесистые места. Свернув с проселка, "граф" углубился в лес. Уже начало темнеть, и он то и дело спотыкался о кучи хвороста, о коряги и старые пни. А лес становился все мрачнее, все гуще, все непроходимее. Пахло смолой, прелыми листьями и грибами. Чертовски хотелось выспаться и отдохнуть. Но никаких признаков жилья не было и в помине Вокруг сплошной стеной стоял темный и таинственный, словно в сказке, лес.
А осенняя ночь уже давала себя чувствовать. Лесная сырость захлестнула "графа" скользкой, холодной волной. Он решил закурить и, присев на пень, стал крутить "козью ножку". Тревожно перешептывались о чем-то высокие сосны, склоняясь друг к другу своими верхушками. С мягким шорохом скользили рядом, совсем близко, какие-то шустрые зверьки. Где-то неподалеку тяжело вздыхало и хлюпало лесное болото. Иногда сильные порывы ветра раскачивает деревья, и они издавали глухой стон.
Скрутив "козью ножку", "граф" чиркнул спичкой и закурил. Внезапно его обхватили сзади чьи-то сильные руки.
- Ни с места! - повелительно произнес мужской голос. - Далёко ли, сокол, пробираешься?
- Сначала руки отпусти, дьявол, совсем вывернул, - ругнулся "граф", - а потом спрашивай.
В эту минуту, словно из-под земли, выросли еще двое "Графу" связали на спине руки и повели его какими-то звериными тропами по валежнику, сквозь чащу, через балки и овраги. Потом завязали ему глаза, хотя и так ни зги не было видно, и повели дальше.
Наконец пришли. Мишкина развязали и посадили на скамейку. "Граф" расправил затекание руки и, с трудом привыкая к свету, огляделся вокруг. Он находился в землянке, освещенной керосиновым фонарем. Несколько человек сидело за столом, но лиц их "граф" в первую минуту не разглядел.
- Провались я на этом месте, если это не "граф Монтекрист"! - воскликнул один из сидевших за столом.
Обернувшись на его голос, "граф" ахнул от удивления: перед ним сидел начальник гормилиции товарищ Быстрых.
* * *
Нельзя сказать, чтобы товарищ Быстрых пришел в восторг, увидев "графа Монтекриста". Старая неприязнь к "акуле уголовного мира" дала себя знать. Подвергнув "графа" тщательному допросу, чтобы выяснить, откуда, каким путем и с какой целью он здесь появился, товарищ Быстрых пошел к командиру партизанского отряда, бывшему секретарю Энского горкома партии товарищу Т., с докладом.
Разумеется, товарищ Быстрых не преминул соответствующие образом охарактеризовать "графа", сообщить, сколько раз он судился, и разъяснить, насколько это "в корне отпетая личность".
- Считаю своим долгом доложить, - говорил товарищ Быстрых, - что это неисправимая и социально-опасная личность. Преступного полета птица.
К удивлению товарища Быстрых, эти яркие краски не произвели должного впечатления.
- Говоришь, озорной? - задумчиво произнес командир отряда. - Это хорошо, что озорной. Таких нам и надо: тихони здесь ни к чему…
- Боюсь, не доставил бы этот фрукт нам хлопот, - стоял на своем товарищ Быстрых. - Вот чего я опасаюсь.
- А ты не опасайся, - улыбнулся командир. - Ничего, человека из него сделаем. И, между прочим, прошлого ему не вспоминай. Не обижай парня… А сейчас приведи его ко мне.
Пожав плечами, товарищ Быстрых пошел За "графом" и вскоре доставил его к командиру. Тот принял "графа" как ни в чем не бывало и сделал вид, что вовсе о нем ничего и не знает.
- Как твоя фамилия, землячок? - спросил он.
- Мишкин, - ответил "граф", с интересом разглядывая худощавое, строгое лицо командира и его внимательные, зоркие глаза.
- Давно из города?
- Вчера вышел.
- Ну, что там новенького?
- Особых новостей чет. Фрицы лютуют. Вчера молебен устроили…
И "граф" рассказал обо всем, что произошло в церкви. Командир выслушал его с большим вниманием.
- Молодец поп! - с искренним восхищением произнес он, узнав о проповеди отца Евтихия. - Надо будет взять его под защиту. Ну, а пока надо гостя накормить и устроить на отдых. Позовите мне нашу хозяюшку!
Быстрых вышел и через несколько минут вернулся с высокой, стройной девушкой.
- Слушаю, товарищ командир, - произнесла она певучим, спокойным голосом, и "граф", услыхав этот голос, вскочил с места и уставился на девушку широко раскрытыми глазами.
- Галя! - взволнованно воскликнул он.
- Петя! - тихо ответила она. покрываясь румянцем.
- Э, да вы, я вижу, старые знакомые, - произнес командир отряда и, подмигнув товарищу Быстрых, добавил:- Стало быть, мне и говорить нечего. Галя сама уж догадается, как гостя принять. Примешь, Галя?
- Раз приказано, и приму, уже спокойно ответила Галя. - Идемте, товарищ.
Они вышли из командирской землянки. "Граф", ликуя в душе, следовал за девушкой. Она шла молча, изредка оборачиваясь, чтобы посмотреть, не отстал ли он.
- Ночи-то теперь сырые. - нерешительно начал "граф".
- Осень, - коротко ответила Галя.
"Граф" в темноте не видел, что она улыбалась.
- Вам здесь не страшно? - спросил он.
- А вам, кажется, известно, что я не робкого десятка. - произнесла она.
- Мы оба не из робких, - оказал на это "граф". - Давно я вас не видал.
- Разве? Что-то я не заметила, - ядовито бросила девушка.
- Может, мне показалось, - с ледяным равнодушием парировал "граф".-Может, я вас с кем-нибудь спутал…
Это определило дальнейшее. Галя очень сухо предложила "графу" поесть. Он холодно поблагодарил ее. Потом она проводила его в мужскую землянку, где он мог отдохнуть. Пожелав ему спокойного сна, девушка ушла к себе, а "граф" завалился на койку.
Но он не мог заснуть. Не спалось и девушке. Она всю ночь пролежала с открытыми глазами, думая о нем. Галя любила "графа" и в отличие от него никогда не боялась себе в этом признаться. За все время пребывания в отряде она ни на один час не забывала о нем. Она не знала, где он, какова его судьба. Осторожно, стараясь не выдать своего волнения, она расспрашивала у Быстрых, куда девались заключенные, но толком ничего не смогла узнать И вот сейчас Петя здесь, в отряде, в соседней землянке. Но как он смел сказать это ужасное слово - спутал! Значит, ему и в самом деле все равно, значит, он чужой, равнодушный… Как хорошо, что она и вида не подала, что рада его приходу. Надо с ним так же держаться и впредь, раз он такой… А он похудел, видно, туго приходилось все это время! Волосы стоят у него смешно-ежиком. Верно, их в тюрьме так стригут. Но к нему это идет, так он какой-то симпатичный, совсем как маленький… Сколько уже лет прошло с того дня на Зеленой горе? Пять лет А сколько это месяцев? Целых шестьдесят… Двести сорок недель! Боже, как давно это было, а кажется, что вчера. Губы у него тогда были такие Горячие, и глаза так блестели! Как все же хорошо, что он здесь, почти рядом! А чему это улыбался командир? Неужели он что-нибудь заметил?.. Ой, только бы нет!
- Подумаешь, задается, - ворчал в это же самое время "граф", беспокойно ворочаясь на койке. - Эти девчонки думают, что без них жить нельзя. Дуры!.. Особенно сейчас, во время войны, заниматься любовью - просто смешно. А все-таки лихая она девка, молодец! Партизанит. Что ни говори, а моя школа… И такая быстроглазая… "Я, - говорит, - не робкого десятка". Это верно, но и я ей здорово ответил. Пусть не задается… Подумаешь, какая птица!..