Фрэнсис Скотт Фицджеральд, возвестивший миру о начале нового века – "века джаза", стоит особняком в современной американской классике. Хемингуэй писал о нем: "Его талант был таким естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки". Его романы "Великий Гэтсби" и "Ночь нежна" повлияли на формирование новой мировой литературной традиции XX столетия. Однако Фицджеральд также известен как автор блестящих рассказов – из которых на русский язык переводилась лишь небольшая часть. Предлагаемая вашему вниманию книга – первая из нескольких, запланированных к изданию, – призвана исправить это досадное упущение. Итак, впервые на русском – чертова дюжина то смешных, то грустных, но неизменно блестящих историй от признанного мастера тонкого психологизма. И что немаловажно, русские тексты вышли из-под пера таких мастеров, как Людмила Брилова и Сергей Сухарев, чьи переводы Кадзуо Исигуро и Рэя Брэдбери, Чарльза Паллисера и Джона Краули, Томаса де Квинси, Олдоса Хаксли и многих других уже стали классическими.
Содержание:
Кости, кастет и гитара 1
Даймонд Дик 5
Третий ларец 9
Аркадия Джона Джексона 12
Любовь в ночи 16
Форс Мартин-Джонс и пр-нц Уэ-ский 20
Целитель 24
Потраченный грош 29
"Чего нет в путеводителе" 34
Самонадеянность 38
Незрелое супружество 45
По-твоему и по-моему 49
Лестница Иакова 54
Примечания 59
Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Новые мелодии печальных оркестров. Рассказы
Кости, кастет и гитара
I
Часть Нью-Джерси находится под водой, а за прочими частями бдительно присматривают власти. Там и сям, однако, попадаются участки садов, усеянные старомодными каркасными домиками с просторными тенистыми верандами и красными качелями на лужайке. Не исключено, что на самой просторной и тенистой из веранд тихонько раскачивается на средневикторианском ветру уцелевший со старых гамачных времен гамак.
Когда на подобную достопримечательность из прошлого века набредают туристы, они обыкновенно останавливают автомобиль, смотрят, а потом бормочут: "Что ж, понятно, этот дом состоит сплошь из коридоров, крыс в нем видимо-невидимо, а ванная комната всего одна, но какая же уютная тут атмосфера…"
Турист здесь не задерживается. Он продолжает путь к своей елизаветинской вилле из прессованного картона, к ранненорманнскому мясному рынку или к средневековой итальянской голубятне – потому что на дворе век двадцатый и викторианские дома вышли из моды вместе с романами миссис Хамфри Уорд. Туристу не виден с дороги гамак, но иногда в гамаке сидит девушка. Так было и в этот день. Девушка дремала в гамаке, не ведая, очевидно, о том, какое неэстетичное ее окружает зрелище: каменная статуя Дианы, к примеру, дурацки скалилась под солнцем на лужайке.
Во всей этой сцене наблюдалась какая-то неумеренная желтизна. Желтым было, например, солнце; особо гадкой, обычной для гамаков желтизной выделялся гамак; желтизна рассыпанных по нему девичьих волос отличалась от него в куда лучшую сторону. Девушка спала, плотно сжав губы и положив под голову сцепленные ладони, – юным созданиям свойственна такая поза. Грудь ее вздымалась и опадала так же плавно, как ходила туда-сюда кромка гамака. Ее имя, Амантис, было таким же старомодным, как дом, в котором она жила. Досадно, но вынужден заметить, что исчерпал на этом все черты, сближавшие ее со средневикторианской эпохой.
Будь мой рассказ фильмом (надеюсь, со временем это осуществится), я снимал бы без устали, пока можно; я приблизил бы камеру и снял сзади шею девушки, желтый пушок под границей волос, снял бы щеки и руки – теплый цвет ее кожи; мне ведь нравится воображать ее спящей, – наверное, и вы в юные дни спали точно так же. Затем я нанял бы человека по имени Израэль Глюкоза, чтобы он сочинил какую-нибудь дурацкую интермедию, потому что мне нужен переход к другой сцене, разыгравшейся дальше по дороге – где точно, неизвестно.
По дороге ехал автомобиль, в нем сидел южный джентльмен, сопровождаемый камердинером. Джентльмен, как водится, направлялся в Нью-Йорк, однако столкнулся с затруднением: верхняя часть его автомобиля несколько смещалась относительно нижней. Время от времени оба седока высаживались, поточнее прилаживали корпус к ходовой части и после этого, подрагивая невольно в унисон с вибрацией мотора, двигались дальше. Имей машина заднюю дверцу, ее можно было бы отнести к самой заре автомобилестроения. Покрытая пылью восьми штатов, она была украшена спереди внушительным, однако не работающим таксометром, а сзади – многочисленными флажками с надписью: "Тарлтон, Джорджия". Когда-то давно кто-то начал красить капот в желтый цвет, но, к несчастью, был отозван, успев довести работу только до половины.
Когда джентльмен с камердинером проезжали мимо дома, где спала в гамаке Амантис, с автомобилем случилась оказия: корпус упал на дорогу. Единственным оправданием моему столь внезапному сообщению служит то, что произошло это и в самом деле совершенно внезапно. После того как затих шум и рассеялась пыль, господин со слугой поднялись на ноги и стали осматривать обе разъединившиеся половины.
– Гляди-ка, – произнес раздосадованный джентльмен, – эта чертова кукла развалилась окончательно.
– На две половины, – согласился камердинер.
– Хьюго, – сказал джентльмен, немного подумав, – нам нужны молоток и гвозди, чтобы заново их сколотить.
Господин со слугой оглядели викторианский домик. По обе его стороны простирались к слегка беспорядочному, пустынному горизонту слегка беспорядочные поля. Выбора не было, чернокожий Хьюго открыл калитку и вслед за господином двинулся по гравиевой дорожке, едва удостаивая пресыщенным, как подобает бывалому путешественнику, взглядом красные качели и каменную статую Дианы, которая обращала к ним источенное непогодой лицо.
В тот самый миг, когда оба приблизились к веранде, Амантис проснулась, рывком села и оглядела гостей.
Джентльмен был молод, лет двадцати четырех, звали его Джим Пауэлл. Одет он был в готовый тесный костюм, пропыленный и, как можно было подумать, способный в любую минуту улететь, отчего и пристегивался к нижней одежде рядом из полудюжины нелепых пуговиц.
Избыточное количество пуговиц украшало также и рукава пиджака; Амантис не могла не посмотреть на боковые швы брюк: нет ли пуговиц и там. Зеленую шляпу украшало перо какой-то унылой птицы, трепетавшее на теплом ветру.
Гость согнулся в церемонном поклоне и одновременно обмахнул шляпой свои пыльные коленки. При этом он улыбнулся, прикрывая выцветшие голубые глазки и показывая белые ровные зубы.
– Добрый вечер, – произнес он с отчаянным акцентом, характерным для обитателей Джорджии. – У меня сломался автомобиль прямо перед вашей калиткой. Вот я и решил узнать, нельзя ли одолжить у вас молоток и гвозди. Мне ненадолго.
Амантис рассмеялась. Она смеялась и не могла остановиться. Мистер Джим Пауэлл смеялся тоже – из вежливости и солидарности. Его камердинер, мучительно озабоченный собственным цветным взрослением, единственный сохранял важную серьезность.
– Мне, наверное, лучше представиться, – сказал посетитель. – Я Пауэлл. Живу в Тарлтоне, Джорджия. Этот черномазый – мой мальчишка Хьюго.
– Ваш сын? – Девушка, совсем растерявшись, переводила взгляд то на одного, то на другого.
– Нет, он мой камердинер – вы ведь так, наверное, выражаетесь? Мы у себя привыкли кликать негров мальчишками.
При упоминании прекрасных обычаев своей родины Хьюго заложил руки за спину и хмуро и надменно уставился себе под ноги.
– Ага, – пробормотал он, – камердинер я и есть.
– А куда вы ехали? – осведомилась Амантис.
– На Север, провести там лето.
– Куда именно?
Турист небрежно взмахнул рукой, словно бы охватывая этим жестом Адирондакский парк, Тысячу Островов, Ньюпорт, но сказал только:
– Попытаем Нью-Йорк.
– Вы там раньше бывали?
– Никогда. А вот в Атланте был тысячу раз. Да и в этой поездке мы в каких только не побывали городах. Господи боже!
Он присвистнул, имея в виду бесконечные красоты проделанного ими путешествия.
– Послушайте, – сказала Амантис озабоченно, – вам необходимо поесть. Скажите вашему… вашему камердинеру, пусть пойдет к задней двери и попросит кухарку прислать нам сандвичей и лимонада. Или, может, вы не пьете лимонад? Сейчас его мало кто любит.
Мистер Пауэлл крутанул пальцем, направляя Хьюго, куда было указано. Потом робко уселся в кресло-качалку и принялся чинно обмахиваться перьями своей шляпы.
– Вы, право слово, очень любезны, – сказал он Амантис. – А на случай, если мне захочется чего покрепче лимонада, у меня припасена в машине бутылочка старого доброго виски. Я ее взял с собой, а то вдруг здешний виски мне совсем в горло не полезет.
– Слушайте, – сказала девушка, – а ведь моя фамилия тоже Пауэлл. Амантис Пауэлл.
– Да что вы говорите? – Джим Пауэлл разразился восторженным смехом. – Может, мы с вами родня. Я происхожу из очень хорошей семьи. Правда, бедной. Но в этом году мне привалила удача, вот я и решил провести лето где-нибудь на Севере.
Тут на веранду вышел Хьюго и подал голос: