Автобус остановился на городской площади, на которую с трех сторон наступали солидные здания: городской театр, строящаяся гостиница, учреждение, а с четвертой стороны выходили углами жилой дом и универмаг. Это был действительно универсальный магазин, потому что в гастрономическом отделе стояли на стекле прилавка бутылки "Гамзы" и "Ркацители". Это обрадовало Маэстро, но пошёл он дальше, спрашивая: "Где тут городской пляж?". "А вот так, через парк", – отвечали ему. Он прошел через скверик с жидкими тонкими деревцами, стоявшими по колено в воде. Травы было мало, мертвая потрескавшаяся земля. На клумбах и в виде ограды рос всё тот же ароматный кустарник с пряным запахом, которого Маэстро не мог забыть.
– Как он называется? – спросил Маэстро женщину, указывая на кусты. Она раскутала лицо, замотанное от солнца, переспросила: Что? Что?
– Название кустарника.
– А… – выпрямилась она. – У нас лохом зовут. Вы ребят спросите. Их в школе учат. – И она снова принялась сажать во взрыхленную землю какие-то ростки.
– Ребята, – остановил Маэстро проходивших мимо мальчишек, босых, в майках и коротких штанах. – Как называется кустарник?
– Лох, – сказал один.
– Нет, джида, – поправил его приятель.
– Да, джида и лох.
– А вы не купаться идете?
– Купаться.
– А речка глубокая?
– В одном месте вам с ручками будет, в другом по горлышко, и очень несёт.
Когда Маэстро, выкупавшись, с высохшими тут же волосами и снова мокрый от пота, опять появился в городе, универмаг закрылся на перерыв. Тогда в соседнем ларёчке он выпил розового морса из настоящей пивной кружки: толстой и литой, и рядом сладковатого мутного яблочного вина, и потащился искать следующий магазин. Возвращаться не хотелось.
Ему вдруг сделалось легко. В голове всплывали и исчезали бессистемные, отрывочные мысли. Хорошо бы решить с расширенными окнами старта и швырнуть ведущему на стол… Отчего зависит успех? От удачи, везения, от понимания красоты. Но у него определённо нелады с красотой. Что-то случилось. Все женщины на площадке кажутся красивыми. Словно здесь для него особое место, оазис любви.
Он поглядывал по сторонам. Дома в городе были похожими: серые, силикатного кирпича. Архитекторы старались разнообразить их окраскою крыш, цветными щитами на балконах. Однако и крыши, и облицовка балконов сохраняли лишь жалкие следы. Краска была слизана как пескоструйным аппаратом. "Это от песчаных бурь", – догадался он.
В одном месте он остановился и вздрогнул. На площадке между домов женщина развешивала белье. Она то нагибалась над тазом, то выпрямлялась – и это движение чрезвычайно трогало. Оно напомнило ему встречу на шоссе, где женщина ловила фалангу, и воспоминание было приятным.
Он долго бродил по однообразному городу, наполненному горячим и сухим воздухом, и думал как разделить уравнения. Он даже запомнил счастливое место. Огромное дерево и тротуар, который, чтобы не портить, огибал дерево словно ручей. Он вытащил блокнот, подумав:
"Хорошо, что он не сделал этого в автобусе. Ему пришла тогда довольно жалкая мысль, но, увлекшись расчетами, он пошёл бы тем, заведомо ложным путём. Бывает же порой бездействие полезней действия".
С двумя бутылками "Гамзы", бутылкой местной водки с архаром на штампе и банкой консервированных фруктов Маэстро ждал автобуса у кромки городских деревьев возле контрольно-пропускного пункта. Рядом на небольших участках, щедро орошаемых водой, возились огородники. "Огород в этом городе, – подумал Маэстро, – видимо, показатель привилегированного положения". Потому что на огород шли семьями, хорошо одетые, насколько позволяла жара. И сама зелень и аккуратные колпачки над рассадой – ласкали глаз и сюда приходили полюбоваться ею. А счастливые владельцы хлопотали, переговариваясь, на своих участках, отводили воду и с такой тщательностью конструировали грядки, точно возрождали забытое искусство огородничества. Недалеко от Маэстро в тени деревьев стояло несколько ожидающих. Завидев подходящую машину, они выскакивали из спасительной тени, спрашивали водителя:
– До двойки?
– До станции, – отвечали люди на колесах.
– А-а, – разочарованно отходили ожидающие.
Они уже выстояли порядком, когда к ним присоединилась женщина, и кто-то заметил: "Выросли шансы", и действительно, когда подошел автобус, никто не двинулся с места, уступая это право женщине.
– До двойки едете? – мягко спросила она.
– Довезём, – отвечал шофёр.
И вслед за ней со словами: до двойки… до двойки… полезли в автобус и остальные.
Расселись. Маэстро устроился над колесом. Он хотел сразу достать блокнот, но что-то его остановило. Впереди вполоборота к нему сидела она. Та, что поминутно вспоминалась теперь. У неё было правильное, продолговатое лицо. Всё в ней ему нравилось: лицо, волосы, фигура, и то, как она сидела. Всё вызывало восторг. На ней было чёрное платье в редких белых цветах, и по подолу шла красная полоса. Все было в ней удивительно хорошо, но особенно поражала её потрясающая знакомость, хотя он был уверен, что не встречал её до ТП.
Он все же вытащил блокнот и начал писать, изредка взглядывая на неё, и она ему помогала.
Тяжелый оранжевый солнечный шар повис над горизонтом, когда автобус притормозил у здания строящейся экспедиции, на развилке дорог. Маэстро вылез, поблагодарив водителя, и, поудачнее подхватил сверток, разорвавшийся во многих местах. "Как он там работает? – подумал он о Славке. – В такую жару".
Первым делом, придя в гостиничную комнату, где они теперь жили вдвоем со Славкой, Маэстро разделся и встал под душ, смывая с себя жару и пыль, пока ему не стало холодно. Затем, не вытираясь, он вошел в комнату и начал распаковывать свёрток.
Глава 8
– Готов забожиться, она поглядывает на нас.
– Перекрестись. Она поглядывает на Зайцева.
– А это естественно. Лучшего зятя бы и не пожелал.
– У тебя дочь?
– Слава богу, нет.
Гомон не прекращался, однако Зайцев не обращал на него внимания. Он подумал о девушке ГВФ, что в ней есть что-то восточное: "черноволосая, стройная, с нежным овалом лица".
Взгляды их встретились. Она улыбнулась, покраснела, но глаз не отвела. Маэстро даже вспотел: "Такого не может быть. Разве жизнь не учила, что всё это не для него".
– Юра, нужно…
Но болтать больше не хотелось.
– Ничего мне не нужно, – перебил он.
– Все слышали? Юре ничего не нужно. Он у нас – святой.
– Святыми становятся после смерти.
– А мы убьем его и увековечим.
– Но нужен подвиг.
– У Юры есть подвиг: о деве и змее.
– Каком, зеленом?
Она смотрела на него. "Нет, это невозможно", – подумал Маэстро, и снова прошлое нахлынуло на него. С уходом солнца шоссе перед гостиницей оживилось. Постукивая каблучками-гвоздиками, проходили немногие женщины, жившие на площадке, и этот стук был слышен издалека. Многие, услышав его призыв, выглядывали из окон. А они, местные девушки, шли по своим делам: в столовую, которая закроется вот-вот, в клуб за билетами в кино, в библиотеку. Но вид у них был такой, словно шли они на свой первый бал: белоснежная кофточка, продуманная прическа, модельные туфельки – ни дать, ни взять, девчонка с улицы Горького. Весь день они работали: в архивах МИКа, библиотеке, столовых, в сборочном, но вечерами они были местными девушками, одетыми с картинки, которыми любовались все.
Славка чуточку опоздал.
– Заварушка маленькая приключилась, – объяснил он. – А ты молодец, рассматривал он покупки, – присваиваю тебе звание – молодец.
– А что случилось?
– На имитаторе не проходит сигнал. Правда, не штатный. Придумали тут проверочку. Запросили Красноград. Летит уже голубчик, твой начальник. Да, кончилась твоя беспривязная жизнь.
– А кто?
– Вадим.
– Да, ну? – удивился Маэстро.
– Давай бутылки.
Славка сунул бутылки в умывальник и открыл кран. Вода, журча, заскользила по их выпуклым бокам, исчезая в раковине так же, как она пропадала в ненасытной высушенной солнцем земле.
– Пошли поужинаем.
Они вернулись в гостиницу весёлым табуном. В вестибюле Маэстро и Славка со снисходительным видом подождали, пока Капитолина справлялась о письме. Проходящие взглядывали на девушек, затем на них, их ожидающих, и они резко выросли в их глазах. Когда Славка вынул из кармана ключ, и они ввалились из общего коридора в темный коридорчик прихожей, начались "ахи" и "охи", потому что на полу стояла вода. Наклейка одной из бутылок в раковине залепила сток, и вода, переливаясь через край, тяжело хлестала на пол.
– За работу, синьор, – скомандовал Славка, – а я пока развлеку гостей.
Маэстро нашел тряпку, разделся по пояс и, засучив брюки, начал собирать воду. Изредка он появлялся в комнате и частично слышал разговоры через открытую дверь. Говорил больше Славка, гости отмалчивались. Они сидели на покрытых одеялами постелях, осторожно отвечали и смеялись, переглядываясь, как будто знали что-то, неизвестное другим. Только первый раз, когда он появился в комнате босой с засученными штанами, обнаженный по пояс, с тряпкой в руках, они дружно засмеялись.
– Как зовут твоего друга? – спросила Лена, улыбаясь высокомерно, точно не могла спросить об этом самого Маэстро.
– У него много имен, – сказал Славка. – Мы зовем его Юрой, но его можно звать и Жорой. Георгий ведь тоже Юрий, как и Егорий. А также Жорж по-французски. Джержис по-арабски. Ижик по-чешски, но мы зовем его Юрой или Маэстро.
И когда Маэстро вновь заглянул в комнату, Славка спросил:
– Как прикажешь называть тебя, Юра?