Как в воду глядел. Правда, генерала из меня пока не получилось, но старшинствую помаленьку. Не получился из меня и тракторист: целую неделю ходил по деревне в полной глухоте. Ну ничего не слышал. Только бульканье в животе различал. Хожу, глазами хлопаю и на каждый вопрос согласно головой киваю. Народ удивляться стал.
- Чего это ты, Андрюха, - говорят, - в дело и не в дело головой киваешь?
Тогда я этого вопроса не расслышал, но сам дошел: надо в некоторых случаях и несогласие проявлять. Проявил и влип в историю. Спрашивают меня как-то:
- Ты, Андрюха, коней поил?
Я головой из стороны в сторону.
- Ну, а кормил?
Я тоже, как подсолнух на ветру, головой качаю.
На второй день та же история повторилась. Разозлились мужики и потянули меня на правление. Чуть из колхоза не вышибли. Спасибо Гришке-трактористу, прибежал, все как есть объяснил.
Да, тихие у нас места, голубые, зеленые, все в цветах, - с тоской в голосе продолжает Матухин. - Выйдешь вечерком, и от дома слышно, как речка промеж камней бурчит. А до нее, родимой, не меньше километра. Или вот комар-чертяка. Он еще только укусить тебя задумал, заход над головой делает, а ты уж его чуешь. Ну, а в пике пойдет, уж как "мессер" шумит. Только шум кончился, смело по щеке бей - наверняка комар твой будет. Или вот девчата за околицей песню затянут. Для себя поют, а ребята за две версты уши навострят и к ним торопятся.
Потому и оглох я тогда с непривычки. Теперь вот дивлюсь: ведь это же надо! Такой несусветный грохот выдерживаю - и ничего, ни в ушах глухоты, ни в животе бульканья. Привык.
Метил я и в комбайнеры. Но тут мать взбунтовалась.
- Не должность, - говорит, - это, а одно разорение. Стирать каждый день, подсчитай, сколько мыла да дров понадобится. Да и старая я белье каждый день стирать.
Только я так думаю - одежонку она мою пожалела. Боялась, что от стирки быстро в негодность придет. А может, меня самого: пыль, она ведь враз человека разъесть может. Матери - народ беспокойный. Моя меня даже на киномеханика учиться не пустила. Увидела кино "Чапаев", понаблюдала, как наш Сенька-киномеханик у своего аппарата орудует, перепуталось у нее все в голове, ну и завопила:
- Как войне случиться, тебя первым в пулеметчики возьмут.
Нипочем не согласилась тогда, а жаль, разъезжал бы я сейчас по тылам, на постели настоящей спал, чай котелками уничтожал, а по вечерам в резервном полку или в госпиталях ленту крутил.
Но не об этом речь. Выбрал я себе специальность шофера и на том уперся. На курсы посылали, всем тонкостям обучили. А что? Очень понравилось мне шоферское дело. Первое - не шумно, второе - не пыльно, а третье - завсегда можно по пути бабешек до базара подкинуть, на папиросы набрать. И стал я курить "Беломор". Подойдешь к ребятам, вытащишь из кармана пачку, а оттуда папиросу, разомнешь в руках, дунешь в трубочку для шику и задымишь ароматом. Царская жизнь. Помирай - не надо! Одно плохо: выпить за рулем нельзя. Тут я строго себя держал, всегда помнил: машина - не конь, до ворот не довезет.
Только стала жизнь моя налаживаться, война явилась. Повестку принесли. Жаль мне стало машину и мирную свою житуху до слез. В самый последний час стою у автомобиля, положил руку на крыло, голову опустил. Тут начальство выходит, видит мою печаль и говорит:
- Не горюй, Андрюха. Пойдешь на фронт вместе с машиной. Ничего нам не жаль для армии. Отдаем машину и тебя в придачу для защиты Родины. Тем более, что приказ пришел - автомобили тоже в армию призывают.
Так и приехал в райвоенкомат на машине, да еще деревенских парней в кузове доставил.
Чего только не довелось нам пережить с "маруськой" (я свою полуторку "маруськой" назвал). И под бомбежкой были, и из окружения выходили, не раз ранена она у меня была. Подлатаю, заменю кое-что - и опять колесит исправно и по дорогам и по бездорожью.
Однажды, помню, мы с ней в страшный переплет попали. Было это в наступлении, в Белоруссии. Уже смеркаться стало, а потом и вовсе потемнело. Фары зажечь нельзя, над головой ихняя "рама", как коршун, крутит - враз засечет. И вот то ли задумался я малость, то ли задремал - не знаю. Только, когда очнулся, замечаю - ни впереди ничего не бурчит, ни сзади. Шли мы тремя машинами, а тут я один оказался. Остановился, начал соображать, что к чему и каким манером мне дальше двигаться. Вышел из кабины - что направо посмотреть, что налево - одна темень. Стал ногами дорогу нащупывать. Кругом слякоть, а главное - направление определить не могу. Где запад? Где восток? Где немцы? Где наши? Полная неизвестность. Безвыходное положение.
Решил тогда я переждать, а чуть заря обозначится, дальше действовать. Прикорнул в кабине, но только небо сереть стало, очнулся, вылез и огляделся. Слава богу, теперь хоть ясно стало, где восток и в каком направлении двигаться.
Хотел уж газ дать, но увидел невдалеке какой-то предмет. "Дай, - думаю, - подойду. Вдруг указатель". Тронулся туда. Подошел, гляжу - и впрямь в землю столбик вкопан, а к нему дощечка прибита. Наклонился пониже, однако прочитать, что на той доске написано, не могу. Чиркнул спичку - и обомлел. На дощечке одно слово: "Мины". Я даже присел от неожиданности, и коленки друг о друга постукивать стали. Ну, влип! Постоял минут пяток, малость пришел в себя и тогда решил к машине идти - больше некуда. Иду и все думаю - вот сейчас трахнет. И тут поймал себя на том, что вышагиваю как журавль, для чего-то ноги высоко поднимаю.
Как последние шаги делал - не помню. Знаю только, что перед самой машиной присел, руки назад откинул и такой прыжок совершил, что сам себе удивился. Отдышался, покурил, стал прикидывать, как дальше поступить.
Уже совсем светло стало. Вижу, метрах в пятидесяти беловатая лента обозначается. Сообразил - дорога. Решил на нее выбираться. Однако - как? Не станешь же на минном поле на машине разворачиваться. И вот стиснул я зубы, вцепился в рычаги, глаза зажмурил и задним ходом - куда бог вывезет - газанул.
Очнулся на дороге. По машине почувствовал. И ни минуты не мешкая, дал ходу. Только километров через пять окончательно в себя пришел. Вылез из машины, обошел ее вокруг, попинал скаты, убедился, что все в порядке, и запылил дальше. Однако еще километров через пять выскочил из кустов капитан, встал посреди пути.
- Стой! Стой! - кричит.
Остановился я.
- Ты откуда? - спрашивает капитан.
- Оттуда, - отвечаю и показываю назад.
Капитан больше не разговаривает, прыгнул на подножку и требует:
- А ну, дыхни.
Дыхнул я. Он удивился и требует к себе лейтенанта. Подбежал тот, стали они меня расспрашивать, с картой мои показания сличать, наконец, позвали сержанта.
- Что это за работа, почему по вашим минным полям машины беспрепятственно двигаются? - кричат на сержанта.
Тот спокойно объясняет, что оставили они на том поле один-единственный узкий проход и что вскорости его закроют.
Начальство тон сбавило, а потом ко мне обратилось:
- Видно, ты, парень, в рубашке, а может, даже в костюме родился. Ну, поезжай, да жизни радуйся.
Я и укатил.
Но рассказать-то я вам не об этом хотел, а о том, как я на своей "маруське" самоходку немецкую таранить пытался и вышел из этой истории победителем.
Возили мы ящики с продуктами. Хорошо возили, без приключений и сытно. Притормозишь малость. Ящик об ящик стукнется, и банки с консервами врассыпную по кузову. Одну выудишь, откроешь, позавтракаешь, водичкой запьешь, и так весело на душе становится - хоть пой.
Было там место такое. Ложбина к реке спускается, через нее мост. Хороший, добротный. А берега речки густо тальником поросли.
Вот еду я, ничего такого не думаю. Выскочил на мост и тут вижу из тальника с другой стороны немецкая самоходка вылезла. Остановился я, и самоходка тоже встала.
"Вот тебе и на. Что делать?"
Постояли мы минут пять, вижу: двинулась на меня эта штуковина. Впереди ствол толщиной с телеграфный столб.
"Если, - думаю, - сейчас задний ход дать, он меня из своего телеграфного столба в миг в безобразную массу превратит. Эх, помирать - так с музыкой!"
Рванул я рычаги, на самоходку пошел. Фашисты, видно, подумали, что у меня в кузове взрывчатка и я себя и их в воздух поднять задумал. Остановились. А я лечу! Дали они задний ход. А я еще быстрей лечу!
Занервничали фашисты, заметались, хотели увернуться от моей "маруськи", да не рассчитали, перила моста проломили и бултых в воду вверх тормашками! Один столб из воды торчит.
Тут наши ребята из охраны моста прибежали. Постояли мы, подождали, пока немцы из машины выберутся и на поверхности воды покажутся, а потом всех их мокреньких и взяли.
Когда мимо моей машины проходили, один немец тычет пальцами в кузов:
- Динамит? - спрашивает.
- Динамит, динамит, - посмеялся я, вынул банку гороха со свининой, показал ему и еще раз говорю: - Динамит!
Лейтенант из охраны моста фамилию, имя, отчество, номер машины записал.
- К награде, - говорит, - представлю.
Может, представил, только не всегда найдет в этой кутерьме орден или медаль. А может, и забыл лейтенант о своем обещании. И так бывает…