- Не премину, не промедлю… И царевичу в сей час сдоложу, и тебе весточку дам… Уж я пошла. Гляди, не жалею ног старых… Бегом побегу…
И, обменявшись поклонами с Артамоном, Хитрово, переваливаясь, семеня ногами, быстро вышла из покоя.
С досадой дернув себя за ус, Матвеев злым взглядом проводил старуху, которая столько лет сеет смуту и свару во дворце, и вернулся к Алексею доложить ему все, что услышал.
С вечера, в тот же день, Богдан Хитрово долго сидел наедине с теткой. А на другое утро, после обедни - собралось к боярину много вельмож и воевод, за которыми еще накануне были посланы особые позыватые, ближние ключники и молодежь из родни, проживающая в доме каждого значительного боярина в ожидании, пока можно будет пристроиться к царской службе.
Все почти недруги Нарышкиных собраны в большом столовом покое боярина Хитрово, а их - не мало. Здесь и Федор Федорович Куракин, властолюбивый "дядька" Феодора, и оба брата Соковнины, Алексей и Федор Прокофьичи, и бояре Мшюславские: Урусов, князь Петр, князь Лобанов-Ростовский, боярин Вельяминов, Александр Севастьяныч Хитрово, боярин Василий Семенович Волынский, безличный, на всякую послугу готовый человек. Несколько воевод Стрелецкого приказа, недовольных льготами, какие идут иноземным войскам, тоже пришли на совет. Здесь и оба брата Собакины, на сестре которых женат Иван Богданович, и судья боярин Иван Воротынский, и Яков Никитыч Одоевский, и молодой Василий Голицын - все пришли на пагубу Нарышкиным.
Все давно знают друг друга, связаны или родственными отношениями, или общими выгодами и стремлениями. Но, кроме того, с каждого хозяин клятву взял: хранить в тайне все, о чем придется толковать нынче.
- Помирает батюшка-царь наш, свет Алексей Михайлович… Надо нам помыслить: што с царством да с нами будет, - объяснял всем Хитрово.
И все поняли, что настал решительный миг…
Особенно суетился Петр Андреевич Толстой вместе с вертлявым сухеньким боярином Троекуровым. Не имея за собой ни особого влияния, ни значения в Приказах или в боярской Думе, - оба они чуют, что близок перелом, и усердием стараются придать себе цену в глазах людей, которым по всем вероятиям достанется верховная власть.
- Ну, лишний народ я поотослал, - заявил Хитрово, когда заметил, что все почти в сборе, - можно и о деле потолковать… Обещал, правда, и протопоп Василий побывать, духовник царевичев… Да, и без ево потолкуем. Он наше дело знает…
- Вестимо, ждать нечево, - нервно теребя редкую бороденку, отозвался первым боярин Одоевский. - Скорее столковаться бы… И за дело. Оно, хто знает… Сказывают, помирает царь… А може, и то, што по-старому… Как Иван Васильевич покойный не раз и не два - бояр вызнавал… Совсем, вот, помирает… "Наследнику, мол, все!" А сам - глядит: хто как и што?.. Сразу - здоровехонек станет и почнет перебирать всех… Вот, как бы и теперя… Донесут царю, што мы заживо при ем наследника поставляем… Он бы и не осерчал часом…
- Донесу-ут!.. Кому, на ково доносить-то? Нешто ты на себя скажешь, боярин? Нешто не видишь: хто да хто за столом сидит. Все - свои… Кажнаво - и без доносу Нарышкины слопали бы, кабы власть-сила… Да подавятся!.. Сиди уж, слушай да успокой свое сердце, коли оно такое… заботливое о нас… Вон, сулея близко, окропися…
И раздражительный, грубоватый Федор Куракин, сосед по столу Одоевского, подвинул ему сулею с рейнским вином.
- Поп што, без попа дело сладится, гляди. Он не отстанет, - перебил Куракина Вельяминов. - А, вот, надоть бы к нам и князь Юрья Лексеича… Сила-человек… Ему не то царь - и бояре все, и простой народ веру дают. Коли он за нас станет, - дело наше с крышей… Можно сказать - все ровно по маслу пойдет…
- И Долгорукой князь Юрий с нами же, не крушись, боярин. Звал я и ево. Недужен ныне. Сказывал: "Толкуйте без меня. А к царю - разом пойдем", - поспешно заявил Хитрово.
- Ага, энто - дело… Вот, и ладно… Так - добраво конца ждать можно, - раздалось с разных сторон.
- При ем уж не скажут нарышкинцы, што-де "все бояре-стародумы мутят"… Долгорукой за неправду не станет, - подтвердил Петр Прозоровский, осторожный и рассудительный, по общему мнению, человек.
- А поверх тово - и еще подспорье нам буде, - мягко заговорил Петр Андреевич Толстой. - Там што буде, нихто не знает… А ежели правда, што новому царю нам придется скоро челом бить, - так приспел час и на Москву вернуться первому другу и родичу царскому, болярину, свет Ивану Михайловичу Милославских… Дядюшке мому любезному. И словом, советом добрым, и мошной, и дружбой всякою - всем он богат да силен… Вот при ем и тягаться нам легше будет во всею сворою со нарышкинской…
- Ну, когда-то еще царь помрет, когда за опальным пошлют!.. Коли - што будет?..
- Не будет, а есть… Уж послано… На днях и на Москву пожалует боярин… Застанет в живых царя - поопасается малость, не покажется… А не будет старого, новый царь над нами станет, словно солнышко над лесом высоким взойдет, - он и рад будет поскорее обнять дядю и друга вернаво…
- Ловко… Хитро. Хто же это, не ты ли порадил, Петруша?..
- И я, и иные, хто поумней меня…
- Ну, уж, чево-чево, а ума у тея не занимать стать, правду надо молвить… Молод ты, боярин, а инова старика помудренее… С чево же мы нынче почнем, хозяин ласковый? Ты уж говори, починай.
- А, видно, и починать нам мало што осталося, коли так о конце мы все заодно мыслим. Надо буде не нынче-завтра, уж не позднее, - во дворце всем собратися. Царю челом ударим, волю бы свою нам сказать и поизволил. Как в животе и в смерти - Бог один Владыко. А земле - знать надобно: хто царем будет, ежели?.. Ну, там послушаем: што нам скажут… Сами ответим, што думаем… И царевич наш Федор тамо же будет…
- Вестимо, дело прямое… Только, как стража… Хто на охране стоит? Коли иноземцы, - нарышкинские да матвеевские прихвостни, - так и дела зачинать не можно. Приведут они пащенка малова… Гляди, тут же и наречет ево отец, помимо старшего сына. От их - все станется.
- Не буде тово! Быть никак не можно… Мы - улучим часок… Не рубить же станут первых бояр да князей да отца духовного на глазах царских… А сторожа-то завтра от стрельцов… Слышь, и тут нам помехи не буде, - успокоил всех Хитрово.
- Это добро… Только бы Матвеев не подсидел че-во… Он, чай, тоже не спит… Он, чай…
- Он, да не он!.. Я Матвеева отвею, - вмешался снова Толстой. - У меня на ево тоже слово есть… Отсюда - я к ему прямо… Увидите, братцы, как я одурманю нехристя энтого…
- Ну, ну, ладно… Уж ты гляди… А мы все после вечерень - и соберемся у царя… Так и других повестим, кому надо…
Недолго еще продолжалось совещание, скоро все разъехались по домам, готовиться к завтрашнему, решительному дню.
И раньше всех покинул компанию Толстой, о чем-то наедине еще потолковав с самим Богданом Матвеевичем.
Заехав на перепутье домой, Толстой только часам к шести дня, то есть, по-тогдашнему - довольно поздно, попал к Матвееву.
Обычно - незваные и нежданные - именитые люди друг к другу не ездили, а всегда упреждали о своем приезде.
Появление Толстого, не приславшего извещения о себе, привело в недоумение и полковницу, и всю старшую дворовую челядь в доме Матвеева. Самого Артамона не было дома.
Дворецкий, встретивший возок Толстого у самых ворот, почтительно об этом доложил боярину.
- Так я и полагал, што по делам сейчас ездит друг мой любезный, Артамон Матвеевич… Да не в верху же он… Так долго, чай, не позадержится. А я подожду. Дело больно спешное, не терпится, слышь… - вылезая уже из саней, решительно заявил Толстой. И тут же, словно мимоходом, спросил: - А не сказывал "сам", где побывает? Гляди, ко Ртищевым, али к Долгорукому со Черкасскими князьями, либонь к Одоевским везти себя наказывал, выезжаючи… Не слыхал ли, парень?
- Сдается, што и так, боярин… Не упомню. При выезде господина не был сам, по домашнему займался, - уклончиво ответил дворецкий, зная, что особой дружбы между Матвеевым и Толстым не было.
Когда дворецкий ввел гостя в покои, Евдокия Матвеева, выполняя долг хозяйки по европейскому, а не по московскому обычаю, - явилась сюда же.
- Выпить, закусить чево не изволишь ли, - после первых приветствий предложила она, указывая на поднос с медами, винами и разными сластями, принесенный за нею и поставленный на соседний стол.
- Выпью медку, горло промочу. Хозяйка просит - не можно отказать. Только, по нашему свычаю, милости прошу и самой пригубить малость для пущей ласки и охоты.
- Я ничего не пью. Прошу милости, боярин, не обессудь…
- Ин, будь по-твоему… Много лет здравствовать хозяюшке со всеми чадами и домочадцами… Пошли, Боже, щедроты свои на дом сей и на всех, хто в ем…
С поклоном осушив кубок, Толстой пожевал пряник. Наступило молчание.
- Мороз ноне силен, - заговорил гость, желая помочь хозяйке в затруднительном положении, так как заговаривать первой, даже с гостем - женщине не полагается.
- Да. Холодно. Недаром у вас говорят: что под конец мороз, то злее. Скоро и теплеть пора. А морозы да вьюги не стихают.
- В сей час - оно ничаво. Притихло. А с утра - и дюжо сиверко было. Кабы "сам" у тебя не зазяб больно, коли много разьезжать доведется…
- Ну, того я не опасаюсь. На войне да в походах, гляди, мой Артамон Матвеевич и не таку стужу видел… Бог даст, ничево…
Опять настало молчание.
- Сынок-то как, Андрюшенька ваш? - начал было снова Толстой, но остановился, заслышав шум и движение за окнами во дворе. Кто-то вьехал во двор.
- Ну, вот, - перебил сам себя гость, - видно, и "сам"… Недолго ждать пришлось.
Он угадал. Не прошло трех минут, как вошел поспешно Матвеев, предупрежденный слугой о том, кто его ждет.