- Не на нашу ль сторону взаправду переметнуться замыслил Петрушка-Шарпенок?.. Вороват да труслив, ровно кошка, парень, хоша и смышлен, - задумчиво проговорил старик Одоевский. - Досада, Артамоныч, што не потолковал ты с им подолей. Може, и сторговалися бы. Ен - пригодный человек для всево…
- Пустое. Он за своим дядей, за Подорванным руку тянет. Все повызнать приходил, не иначе… Лукавая бестия. Предатель ведомый. Можно ль на ево слова веру класть? - отозвался хриплым, басистым голосом князь Иван Куракин, поддержанный и Репниным.
- А и то подумайте, бояре, - певуче, с нерусским говором заметил один из князей Черкасских, Михайло Алегукович. - Може, напужать нас замыслил… Не водили бы царевича к отцу, только им и надо. Они со своим Федором с хворым и повершат все на просторе, у царя, у немочного…
Своим привычным к азиатским придворным интригам умом старик князь безотчетно угадал хитрость врагов.
Но его не послушали.
- Пужать!.. Нас?.. Дураков нашел тоже Шарпенок… Не! Умен больно парень, штобы детски таки штуковины вымыслить… Он за делом приходил, не зря… Не станет такой хитряга шутки шутить, - в один голос отозвались бояре.
- Семеро скажут: пьян, так и тверезый спать ложись, - покачивая своей большой кудлатой головой, пробурчал Черкасский и умолк.
Тогда заговорил мягко, осторожно молчавший до сих пор кравчий Лихачев, потирая полные, мягкие свои ладони одна о другую:
- А, так скажем, бояре… И то сказать, не нынче, не завтра еще помирает царь наш, батюшка Алексей Михайлович… Да подаст ему Господь здравия и сил на многие лета!
- Аминь! Воистину! Подай, Господи! На многие лета, - как бы безотчетно, по привычке все сразу проговорили собеседники.
- Так, малость пообождем… А то, - продолжал Лихачев, - Данилович пущай у отца поспрошает толком: чево надо ждать? - поворачивая голову к молодому стольнику Михаилу Даниловичу, сыну врача Даниила Гадена, также призванному на общий совет. - Сыну, чай, не потаит, скажет отец правду, когда надо ждать преславной кончины нашево государя и милостивца?.. Посля - и за дело можно. Вон, сила нас какая… - оглядывая все собрание, самодовольно кивнул головой умный боярин. - Помимо нас коли што и наладят "хитровцы" с "подорванцами", с Милославскими, - гляди, мы и разладить сумеем. За ими - рать-сила стрелецкая, и то не вся. За нами - воины преславные. Охрана самая ближняя царя. Иноземские отряды, хотя числом и меней московских полков, да один пятерых стоит и по сноровке и по снаряжению. Чево же загодя, ничего не видя - трусу праздновати… Пождем. Там и увидим, как дело повернется. Наше - от нас не уйдет.
- Еще ждать-то! Мало ждали? Надо было давно дело повершить. Пока еще здоров был государь, пока слушал тех людей, кои ему добра радели… А теперь ждать - недругам в руку играть, - горячо заговорил молодой князь Василий Голицын.
Как сотник выборной сотни и стоящий в стороне от происков Хитрово, он был тоже приглашен Матвеевым.
- Слышь, нешто злое мы умышляем: приказал бы царь сыну старшему ради слабости Федора и непрочного здравия - ноне же объявить и молодшего, Петра-царевича вторым по себе государем-наследником… Для земли же мы все свое дело удумали. Ей на благо. Чево же тянуть и мешкать? Сказать государю. А он уже прикажет…
- Так, так, князь Василь Василич… Да, слышь, душа твоя прямая… Не знаешь ты всех путей дворских. Мы-то с чистой душой, да на нас - много черноты нанесено, много налгано. Все - своим чередом надо. Вон слух уж есть: народ задумали поднять Хитрые да Милославские… Со стрельцами - и прямо, не кроючись, петли кружат… Скажет царь… А он - на ложе скорбном. Слово ево поисполнить нам придется. Так, надо ранней все наладить да порасчесть… Я тоже стою за слова, што вон Алексей Тимофеевич сказывал, - обратясь к Лихачеву, сказал наконец Матвеев, раньше предоставлявший слово гостям.
- Дело - земское, великое! Истинно твое слово, княже. Так и спешить не след. С нами Бог. Знаешь. А поспешишь - ино и людей посмешишь… Пускай наши вороги в зачинщиках будут на плохое… На них - и Господь встанет.
- А иное сказать: гостям поздним - кости глодать, как латиняне пишут… Ну, да коли мое не в лад, я с им и назад… Делайте, как все надумаете…
И пылкий, самолюбивый юный князь Василий стал уже почти безучастно прислушиваться к общим речам.
Стали толковать о женитьбе молодого царевича. Наметить ему сразу невесту никто не решался, чтобы не подать повода к подозрениям в желании пробраться вперед. Но назвали целый ряд подходящих имен. Толковали о том, кому из присутствующих со своими друзьями придется взять на себя бремя некоторых должностей, если удастся свергнуть Хитрых с Милославскими и окончательно лишить их выгодных должностей и почета.
Тут, еще ничего не видя, многие стали огрызаться друг на друга, отпугивая от лакомых кусков.
- И, бояре, што нам шкуру делить, медведя не сваливши? - вовремя вмешался Артамон Сергеич. - Хватит местов и кусков на всех… Еще и останется. Велико дело земское. Одних воеводств хороших сколько, не скажу уж про все Приказы да про дворовое дело… И здеся - все разместимся… Свалить ранней врага надобно… А покуда - к столам прошу милости, перекусить, чем Бог послал.
Сели за ужин. Но и здесь, то кучками, то все вместе - вели разговор про то новое, что должно настать, едва смежит глаза навеки старый больной государь и займет престол новый, а то и два царя молодых.
- Вдвоем бы их, чево лучче, - предложил Матвей Апраксин. - При кажном царе - свой двор. Почету болей. И дела бы вершилися лучче, не в одной руке. Што един царь упустит, то другой либонь - советники ево доглядят… И царице-матушке Наталье Кирилловне, аки правительнице при малолетнем сыне - место буде пристойное…
- Што ж бы… И так бы не плохо, - подхватили голоса.
- Ну, ладно… Все обсудим, обо всем померекаем. Ранней - знать надо: што Бог даст… Сказано: повыждать надо; што же вперед заглядывать, - возразили более осторожные, пожилые бояре.
Очевидно, у главарей все было решено заранее и обдумано. А на таком большом собрании, где не во всех были уверены, где надо было только наметить сочувствующих, подробно толковать о деле не желал никто.
И все-таки за полночь затянулась беседа и трапеза у Матвеева.
Но, кроме Матвеева и Богдана Хитрово, во многих еще домах в Белом Городе, в Китай-городе и в самом Кремле в эти дни собирались люди разных сословий, имеющие власть или отношение к царству, и судили о том, как быть, чего ждать, как поступать, если умрет больной царь?
У самого патриарха с ближними к нему людьми о том же толки шли. Все почти доносилось ко владыке, что на Москве творится. Он выслушивал, покачивая своей седой головой, и повторял:
- Да буди воля Божья. Как Он сотворит, так и добро будет… Он - старый Хозяин земли русской… Ево святая воля. А нам - уповать подобает…
Наступило утро 29 января 1676 года.
Матвеев еще до зари был уже во дворце, на верху, вызвал царицу, которая не покидала больного, и, потолковав с ней и с врачом немного, так же тихо-тихо пробрался в царскую опочивальню, слабо озаренную всю ночь.
Хотя Алексей, пылая огнем, лежал словно в полузабытьи, Гаден успокаивал их невнятным шепотом:
- И што ж такое, што жар?.. Такая болезнь. Разве бывает какая простудная хворь без жару?.. Все пройдет. Вот проснется государь, я ему дам питье одно хорошее… Он и совсем успокоится… Разве ж я первый день лечу государя, ага?..
- Ладно, може, и правду ты говоришь, - со вздохом отозвался Матвеев.
- Господи, спаси, исцели государя, - шептала Наталья. - Всех бедных на Москве оделю, вклады великие сотворю на храмы, на обители… Боже, дай милости… Исцели болящего… С колен не подымаясь, все святыни обойду… Господи, самое дорогое, што есть, - отдам на престол Твой… Помоги ему, Господи…
Сохли у нее от волнения губы, и лепет затихал, только глаза не отрывались от икон.
Так перед ними, прислонясь головой к скамье, не поднявшись с колен, и задремала Наталья.
Матвеев и врач не стали ее тревожить.
Врач ушел готовить свое питье. Матвеев, выслав очередного спальника, чтобы и тому дать передышку от ночного дежурства, откинулся головой на спинку кресла, в котором сидел, и против воли скоро задремал, но тревожным, чутким сном.
Так в тишине прошло около часу или двух…
За окнами стало светать. Но сюда не проходили лучи рассвета. Окна были плотно занавешены и закрыты.
- Пи-ить, - вдруг прозвучало едва слышно из того конца покоя, где стояло ложе царя.
Наталья и Матвеев сразу очутились на ногах и быстро подошли к больному.
- Што изволил сказать, государь?..
- Легше ли тебе, родимый мой, светик… Чево желаешь, скажи?..
Оба эти вопроса прозвучали в один раз. Узнав жену и Артамона, Алексей сделал слабую попытку улыбнуться им обоим.
- Со мной… вы… тута… Добро… Пи-ить…
- Пить государю. А я ж несу, вот, в самый раз, - раздался голос Гадена, словно сторожившего за дверью этой минуты.
Бережно держа в руках причудливый флакон венецианской работы, наполненный питьем, он подошел к столику у постели больного, взял небольшой кубок, налил в него питья, отлил из кубка себе на ладонь, так что видели все, и Наталья с Матвеевым, и спальник, вошедший вместе с врачом.
Эту пробу из ладони Гаден проглотил в доказательство, что питье - не ядовито и в нем нет "наговора".
Матвеев принял кубок, подал его Алексею. Видя, что больному трудно держать в руках что-нибудь, он поднес питье к губам царя, которому Наталья поддерживала голову.
Сделав несколько глотков, Алексей оторвался от краев кубка и снова опустился головой на подушки.