Подойдя к дому, где жил Джим, поднялись по темной лестнице и вошли в большую, красиво обставленную комнату. Джозефина оригинально убрала ее коврами и пестрыми материями. Хозяин поспешил зажечь декоративное газовое пламя в старом камине, упраздненном после введения центрального отопления. Свет снизу уютно озарил комнату.
Пока Джим обносил гостей вином и закусками, а Джозефина готовила чай, Роберт заиграл на рояле - вернее, на пианоле - Баха. Кресла и стулья были расставлены широким полукругом возле камина. Гости сняли верхнюю одежду и отдались впечатлениям дорогого комфорта современной богемы. Им нужен был Бах, чтобы отбить неприятный вкус, оставленный музыкой "Аиды". Им нужны были пряные ликеры и виски, чтобы взвинтить умы. Им нужен был домашний комфорт, в котором они могли бы укрыться от житейских бурь. Все присутствующие здесь мужчины, кроме Аарона, так или иначе побывали на войне. Но, вернувшись благополучно из окопов, опять вошли в рутину богемной жизни.
Раздался звонок. Джим спустился к входной двери на улицу и вернулся в сопровождении хрупкой на вид, элегантно одетой молодой женщины, с вполне светскими манерами, которые отличали ее от сидевших в комнате представителей богемы. По чертам лица, белой коже и каштановым волосам в ней можно было узнать ирландку. Слегка приподнятая верхняя губа придавала ее лицу привлекательную наивность.
После общих приветствий она скинула шубку и села рядом с Джулией.
- Как вы поживаете, дорогая? - спросила она ее.
- Я вполне счастлива, Кларисса, - ответила Джулия, улыбаясь своей ничего не значащей улыбкой.
Пианола перестала играть, и поднялся общий непринужденный разговор.
Джим, ерзая, сидел в своем кресле и мрачно поглядывал на гостей со злобным выражением китайского дракона.
- Полно вам ребячиться, - обратился к нему Лилли. - В вас шесть футов росту, вы были кавалерийским офицером, сражались в двух войнах, а теперь не стыдитесь, как ребенок, плакаться, что вас не любят.
Джим, всегда готовый в мрачному шутовству, повернулся к Лилли и, оскалив зубы улыбкой, вежливым тоном произнес:
- Дорогой мой, вы так хорошо знаете, что можно и чего нельзя, что вам следовало бы стать пастором или таможенным досмотрщиком.
Затем он резко повернулся в кресле и увидел Клариссу, которая сидела на кушетке у ног Джулии, положив ей на колени свою обнаженную выше локтя белую руку. Джим выпятил губы и уставился на нее. Прическа ее распустилась, так что густые каштановые волосы обильными прядями спускались на плечи. Лицо было бледно. Верхняя губа по-детски вздернута кверху, что придавало выражению лица наивную страстность. В ушах краснели кровавые капли рубиновых серег.
- Положительно она мне нравится, - громко сказал Джим. - А как фамилия ее мужа?
- Мистер Броунинг. Будьте повежливее со своей гостьей, - остановила его Джозефина.
- Вы спрашиваете про моего мужа? - раздался мелодичный голос Клариссы. - Да, у меня есть муж.
- И двое прелестных детей, - добавил Роберт.
Джим, любуясь Клариссой, подошел к ней поближе.
- И тем не менее вы очень мне нравитесь! - повторил он.
- Благодарю вас, я в этом не сомневаюсь, - спокойно ответила она.
Остальные присутствующие добродушно смеялись этой выходке, развалясь в креслах и потягивая из рюмок крепкое кюрассо, жуя сандвичи или попыхивая папиросой. Один Аарон Сиссон сидел выпрямившись и с недоумением наблюдая происходящее. Джозефина украдкой следила за ним, а ее остроконечный язычок то и дело взволнованно пробегал по ее крупным губам.
- А я не сомневаюсь в том, что никому до этого нет дела! - сказала она. - Пожалуйста, Джим, перестаньте дурачиться, иначе все уйдут отсюда!
Джим поглядел на нее сузившимися от гнева глазами. Самый голос ее стал ненавистен ему. Она выдержала его долгий взгляд и вызывающе спокойно затянулась папироской. Роберт следил за ними обоими.
Не докурив папиросу и бросив ее в пепельницу, Джозефина обратилась к Аарону:
- Лучше расскажите нам что-нибудь о себе, мистер Сиссон, - сказала она. - Нравится ли вам Лондон?
- Я люблю Лондон, - ответил Аарон.
Последовал ряд обычных вопросов: - Где живете? - В Блумсбери. - Много ли у вас знакомых? - Никого, кроме одного музыканта в оркестре. - Как удалось получить место? - Через театрального агента. И т. д., и т. п.
- Чего вы ждете от движения среди шахтеров? - спросил Джим, давая новое направление разговору.
- Я? - удивился Сиссон. - Я ничего не жду от него.
- Полагаете ли вы, что они восстанут против правительства?
- С какой целью?
- Ради национализации промышленности.
- Когда-нибудь, вероятно, это произойдет.
- А выйдут ли они сражаться на улицах?
- Сражаться?
- Да.
Аарон спокойно улыбнулся.
- А ради чего стали бы они сражаться? - скептически спросил он.
- Как ради чего? Разве им не из-за чего бороться? - вскипела Джозефина. - Разве прочный мир, свобода и победа над этим насквозь прогнившим общественным строем не стоят того, чтобы сражаться ради них?
Аарон тихо посмеивался, качая головой.
- Вам не следовало бы спрашивать меня об этом, - ответил он с горечью. - Я только что ушел от них, потому что они занимаются только парламентским крючкотворством.
- Но будут же они действовать? - все тем же тоном продолжала Джозефина.
- Действовать? - переспросил Аарон. - Что вы называете "действовать"?
- Опрокинуть правительство и взять управление страной в свои руки.
- Когда-нибудь это, может быть, и случится, - холодно ответил Аарон.
- Я только и жду, чтобы они выступили, - с жаром говорила Джозефина. - Надеюсь, устроят же они когда-нибудь кровавую революцию.
Все с удивлением взглянули на нее. Ее темные брови насупились. В своем черно-серебряном платье она могла показаться настоящим воплощением грядущих социальных потрясений.
- Почему же непременно кровавую? - спросил Роберт.
- Да, кровавую! Я не верю в бескровные революции, - уверенно сказала Джозефина. - С каким восторгом я бы ее встретила! Я сама пошла бы впереди с красным флагом.
- Это было бы безумством, - сказала Тэнни.
- Мне хотелось бы увидеть настоящий уличный бой, - с загоревшимися глазами подхватила Джозефина.
- Однако, - остановил ее Роберт, разве вам не кажется, что мы досыта нагляделись таких вещей во время войны? И разве мы не убедились, что это занятие глупое и ни к чему не приводит?
- Да, но гражданская война - это совсем другое дело. Мне не доставило бы никакого удовольствия драться с немцами. А гражданская война совсем не то!
- Джозефина права, - высказал свое мнение Джим.
- Как вы не понимаете, - вскипела Джозефина. - В гражданской войне вы чувствуете, по крайней мере, что делаете дело.
- То есть расстреливаете и разрушаете дома? - иронически спросил Лилли.
- Да! - приняла его вызов Джозефина.
- Правильно! - произнес вдруг Аарон, резко двинувшись на своем стуле.
Лилли переглянулся с ним взглядом взаимного понимания.
- Так вот, - сказала Тэнни, - не сегодня завтра и должна наступить очистительная буря!
- Да, - протянула Кларисса. - Я тоже сторонница бури. Я тоже стою за разрушение. Только я желаю иметь центральное отопление и хорошего повара.
Все засмеялись. Джим налил себе стакан виски и кивнул головой Сиссону.
- За ваше здоровье! Выпьете со мной?
Аарон отрицательно качнул головой. Джим не неволил его. Он не прочь был поберечь вино для себя.
- Скажите, верите ли вы в любовь? - спросил он Аарона, садясь рядом с ним.
- Любовь? - недоуменно переспросил Аарон. - Не знаю, что сказать вам об этом.
- Это жизнь! - торжественно продекламировал Джим. - Любовь - это жизнь!
- А по-моему это такой же порок, как пьянство, - ответил Лилли.
- Порок? Это смотря по человеку, голубчик. Для меня это жизнь, жизнь! Разве вы не согласны? - с любезной улыбкой обратился Джим к Клариссе.
- О, да! Совершенно согласна, - небрежно протянула та.
- В таком случае позвольте записать, - издевался Лилли. Он отыскал синий карандаш и крупными печатными буквами стал выводить на белом мраморе камина:
Любовь - это жизнь.
Джулия вскочила, увидев эту надпись, и протянула вперед руки, словно защищаясь от нее.
- О, я ненавижу любовь, - возбужденно закричала она. - Ненавижу!
- А мне думается, что это болезнь, - задумчиво произнесла Джозефина. - Может быть, все мы больны, потому и не умеем любить.
- Вам бы следовало, сударыня, произвести новый опыт, - оборвал ее Джим. - Я знаю, что такое любовь. Я размышлял об этом. Любовь есть цветение души.
- Запишите, - повторил Лилли.
И на мраморной облицовке камина появилась вторая строчка:
Любовь есть цветение души
Джим взглянул на надпись.
- Правильно. Вы пишете без ошибок, Лилли!.. Итак, продолжаем. Когда любишь - душа цветет. А если душа не цветет, она увядает.
- От любви расцветает душа, - с напускной торжественностью произнес Лилли, - а цветение души порождает революции!
- Браво, Лилли! - согласился Джим. - Вы вдруг прозрели и попали в точку.
- Значит, можно записать и увековечить?
И Лилли вывел на мраморе:
Цветение души порождает революции
- Теперь я понимаю, - продолжал Лилли, - зачем вы так усердно наливаете свою внутренность вином. Вы хотите, чтобы у вас расцвела душа.