С ударов по войскам Брянского, а через два дня, 2 октября, по войскам Западного и Резервного фронтов началось наступление немцев на Москву. Части Красной Армии оказывали упорное сопротивление, самоотверженно отбивали атаки танков, которые поддерживала авиация. Мы с тревогой читали скупые сводки, тревога отпечаталась и на лице капитана Зырянова. Он долго шагал с нами, затем вскочил в седло.
На ночлег мы расположились в большом селе. Саперы примостились кто у повозки, кто у забора, кто где… Поснимав вещмешки, дремали устало, переговаривались:
- Чайку бы, слышь?
- И пожевать можно…
Часа через полтора квартирьеры отвели нам несколько домов. Расположив людей и оставив старшину хлопотать насчет ужина, я отправился искать штаб полка. Когда я вернулся в роту, мои люди уже поужинали.
Я нашел Васильева, сообщил пароль… Старшина к этому времени позагонял ротные повозки во двор. Мы зашли в отведенный дом. Со стенки мигнула "летучая мышь". Рыпнула хромка. В большой комнате - человек десять. Сидящий возле стола Буянов при виде меня положил гармошку и встал, за ним медленно поднялись и другие.
- Сидите. Играйте, - попросил я и пристроился на свободной табуретке.
Играет Буянов неважнецки, беспрестанно повторяет одно и то же. Он помогает себе, двигая открытым, по-смешному перекошенным ртом, и выражение лица у него такое, словно человек выполняет тяжкую работу.
Но вот кто-то сидя начинает притопывать ногами.
- И-и-эх!
Ага, это Носов. Вот ведь и ноги теперь не болят! Он становится перед гармонистом, дробно пристукивает каблуками и тихо подпевает.
- Играй громче, глухота! - требует он.
Буянов рвет мехи. Хромка давно сбилась с мелодии, голоса фальшивят, басы хрипят невпопад.
- Давай, давай! - подгоняет Носов и грохает каблуками что есть мочи. Руки у него оттопырены. Он уже вспотел, но не сходит с круга.
Музыкант и танцор смотрят друг на друга. Их подбадривают:
- Даю-ют…
- Плакал черт - ноги потер!
Плясун запыхался, с трудом выдавил:
- И душа грешна, и ноги виноваты…
Буянов жует раскрытым ртом, ерзает на стуле - чувствуется: утомился. Музыку его никто не слушает, да она уже и не нужна: каждый - сам себе музыкант. Все прихлопывают в ладоши, громко разговаривают, хохочут и ждут - кто кого.
- Твоя взяла, - сдался наконец гармонист.
Носов победно глянул вокруг:
- То-то! Не замай…
После пляски быстро разошлись. Я лег и моментально провалился куда-то, успев только подумать: "Идем на войну…"
4
Настоящая усталость ощутилась на следующее утро. Саперы шли хмурые, неразговорчивые. Один Носов что-то громко рассказывал и сам же смеялся.
Полковая колонна тянулась наизволок, упираясь на горизонте в свинцовую, стесненную деревьями заслонку неба. И лошади, и люди через силу переставляли ноги.
Но вот живую людскую ленту всколыхнул встречный автомобиль, по колонне побежала мягкая волна. На время людские головы и штыки запрыгали нескладно, вразнобой.
Только к обеду я ожил и стал подбадривать отстающих.
- Подтяни-ись! - механически командовал, хотя видел, что на красноармейцев это почти не действует. Равнение в рядах и шеренгах не держалось. В строю было тихо, слышались только топот ног, цоканье копыт да монотонный, усыпляющий стук колес.
Носову и сейчас не молчалось:
- На рубеж, сказывают, нас. Копать…
- Закройся! Копать пехтура будет, - ответил ему кто-то.
- Всем хватит, - примирительно рассудил Ступин. Он поднял руку и снял с нависшей кленовой ветки багровый лист.
И опять голоса:
- Значит, в действующую…
- Дойдет ли сюда фронт?
- Ну, мы дойдем! Не зря чистое белье понадели.
- Известно! А говорят…
- Говорят - кур доят! До фронта тут, брат… Считай, от Брянска до Тулы…
- До Тулы? Меряй до Серпухова!
- Тогда уж - по смоленской дороге считай.
- Так… От Смоленска, выходит, еще сотни четыре километров.
Третьего октября сорок первого года противник занял Орел. В последующие дни наши войска оставили один за другим старинные русские города: Спас-Деменск, Юхнов, Мосальск, Карачев, Брянск…
Полк остановился в нескольких километрах от Серпухова, на берегу Оки, развернулся фронтом на юго-запад. В этот же день мы начали возводить оборонительный рубеж.
Погода стояла пасмурная, сырой ветер то набегал порывами, то стихал, спускался к реке и вздымал на воде мелкую и частую рябь. За рекой были видны синие полосы леса и по-осеннему тусклые, неприветливые луга, а на самой реке, прямо перед глазами, серели фермы моста.
На пойме грязно. Но никто не удивлялся и не возмущался, всем казалось, что так и должно быть. Все заняты работой: взмахивая лопатами, дружно и напористо копали землю стрелки; оборудовали огневые позиции артиллеристы, минометчики и пулеметчики; на высотках обозначились еще не замаскированные, видимые даже издали НП, между ними сновали с катушками связисты.
Саперную роту поставили на заграждения. Расходовать небольшой запас мин здесь, на тыловом рубеже, нам не дозволили, а колючую проволоку еще не привезли, и неизвестно, привезут ли. Поэтому оба взвода прикрывали стрелковые окопы необычными средствами: загоняли в землю заостренные кверху колья, полосой в два-три метра. Позади кольев выкапывали ямки. Считалось, что перепрыгнуть эти колья вражеский солдат не сможет, а если все же попытается, то попадет ногой в ямку и получит травму. Достоинством этого заграждения являлась хорошая маскировка - свежезаостренные белые колья измазали грязцой, за что саперы тут же получили замечание от какого-то проезжавшего верхом начальника:
- Неаккуратно работаете, саперы.
- Так мы ж… - начал было оправдываться Федоров, но озабоченный начальник только махнул рукой.
Первый взвод работал на левом фланге. Сам Федоров чаще всего стоял, нахохлившись, в стороне или уходил к стрелкам и там подолгу беседовал со знакомым лейтенантом-пулеметчиком. Но его отсутствие не мешало делу.
- На носилки, на носилки! - командовал Ступин Носову, который рыл очередную ямку-ловушку. Носов притомился и откидывал лопатой светлый приречный песок небрежно, обелял вокруг себя траву, демаскировал заграждения.
- Подметем, - тихо оправдывался он.
- Не подметем, а сразу!
Носов не спеша утерся рукавом. На губы ему попал песок. Он поелозил губами по воротнику, сплюнул:
- Тьфу, зараза! К майским дням баба во дворе, помню…
- Насчет баб ты, это самое…
- …клумбу цветочную кирпичом обкладывала. Для красивости.
- И что?
- Нам бы обложить… - усмехнулся Носов.
- Глядь, каб тебя не обложили… Дай сюда! - Ступин забрал лопату. Его грубоватое, побитое оспой лицо стало сосредоточенным.
Лопата с маху уходит в землю. Еще раз, еще и еще… Обрубленный пласт дерна подрезан и осторожно отвален в сторону. Ступин привычно опускается на колено и выгребает мокрый, слежавшийся песок.
- Я уж лучше сам, - не выдержал Носов и протянул руку.
Ступин, не переставая копать, локтем отвел его руку. Закончив, отложил лопату и осторожно прикрыл ямку дерниной. Кругом - ни одной песчинки.
- Понял? - спросил он уходя.
Носов долго смотрит вслед отделенному, затем берет лопату и намечает очередную ямку. Кто-то из товарищей любопытствует:
- Постигнул?
- Замолчи! Я давно постигнул! - вскинулся Носов. - Я погреб копал, и то ничего…
- Оно и по твоей лопате видно… Взялся цыган…
- Лопата у меня в руках - ого! - не заметил иронии Носов. - Помню, годов пятнадцать было мне… А тетка и говорит: "Сладил бы погребок, Аникуша…" Как не сладить, думаю? Да и нельзя отказать, крутовата родственница. Журчит ласково, а и по загривку, если что… За неделю в сенцах выкопал. Накат, как в землянке, сделал. "Приходи завтра, - ласково так просит тетка, - пирогом угощу".
- Пошел?
- Наведался. А что? Дай, думаю…
Вдалеке виден Федоров, он отрывается от дружка-пулеметчика и нехотя направляется к своему взводу. Ветер раздирает полы его длинной шинели. Федоров поворачивается к ветру спиной, и я слежу за ним долгим, не очень дружелюбным взглядом. И опять слышу голос Носова:
- …не говоря худого слова, огрела меня тетка, аж искры из глаз! Взвыл я, братцы! Она испугалась - ну меня обнимать. "Голубчик, - грит, - я не хотела". Мне не легче, а тетка приговаривает: "Покрыша в погребе негодная… Не сдержала меня".
- Вот так тетка! - восхищались саперы, поглядывая на меня: не отругал бы за разговоры…
Прохожу мимо: пускай почешут языки, пока есть время.
- Значит - раненый ты. Как бы обстрелянный…
Не уловив, сочувствие это или насмешка, Носов молчал. А прежний голос задорил:
- Выходит, это тетка отбила тебе па́мороки. В детстве…
- Смех смехом, братцы! А не зря мы тут копаем… - заявил Носов, переждав хохот. - За речкой крепко можно сидеть!
- За речкой… Вперед нужно!
Утро чуть брезжит. Кучка красноармейцев сбилась возле мелкого окопчика. У одного бойца подсумок сполз за спину, у другого воротник шинели поднят, у третьего примятая пилотка съехала на ухо. Иной еще не отошел от сна, а тот уже подтянут, заправлен и толкает сонного товарища, прыгая на одной ноге:
- Протри глаза, ворона!
- Ты еще штаны утюжком, - ворчит разлохмаченный приятель.