Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского стр 2.

Размышляя о том, возможно ли достаточно сложную жизнь втиснуть в короткие и понятные фразы, преподобный Храпчук устало опустился в кресло.

Да и действительно нелегко в двух - трех словах рассказать о том, как он - друг детских лет ее "Матвеича" - попал за тысячи километров от уездного городишка Сумы…

Это было 45 лет тому назад. В семье священника Храпчука произошло неожиданное событие. С далекой чужбины пришло письмо. Земляки, которых безработица и безземелье погнали искать счастье вдали от родины, приглашали отца Иоанна возглавлять приход. Батюшка соблазнился. Продав за бесценок дом и фруктовый садик с памятным Порфирию "белым наливом", отец Иоанн оставил насиженное гнездо и вместе с женой и четырнадцатилетним сыном отправился в далекий путь.

Порфишку, конечно, прельщала перспектива увидеть водные просторы с акулами, коралловыми рифами, а возможно, и китами. Но когда пришла пора расставаться с заветным садиком и кустами акаций - а из них получались такие замечательные пищики! - с косогором, под которым пролегал подземный ход, еще в шведскую войну прорытый Петром Первым, - тоска сжала его сердце. Но самым большим его горем была разлука с Тошкой, сыном соседа Сенченко - мастерового - человека "на все руки".

Как клялись парнишки в ночь накануне отъезда помнить друг о друге вечно! Клятва была скреплена позеленевшей от времени медной монетой из подземного хода. Эта старинная монета со стертым двуглавым орлом проделала немалый путь вместе с Порфишкой.

Некоторое время клятва соблюдалась строго. Шла бурная переписка. Каждый рассказывал о своей жизни. Антона отдали в слесарную мастерскую. Порфирий окончил духовную школу, пошел по стопам отца и стал священником.

Затем письма начали приходить реже. Осенью 1914 года далекий друг сообщил Порфирию, что из слесарной мастерской его забрали на германский фронт. Это письмо было последним…

И как бы снова выискивая предметы далекого прошлого, Порфирий Иванович еще раз осмотрел чистенькую просторную комнату… Затем его испытующий взгляд задержался на хозяйке.

- Матвеич?! Какой-то он стал наш Матвеич? Ведь мы с ним когда-то за вишнями лазили… - и добавил помолчав: - Я Храпчук из Сум. Может, слышали о таком?

- Храпчук? - переспросила старушка, припоминая. - Не из тех, що с Козацкого вала? Садок у них был на косогоре?

- Тот самый, Мария Кузьминична, тот самый…

Старушка засуетилась.

- Земляка угостить надо. Да вы располагайтесь как дома.

И в то время как Храпчук снова и снова любовно рассматривал знакомые ему рисунки на полотенцах простого холста, старушка ставила перед ним на стол вазочки с вареньем и румяные крендельки домашней выпечки.

Прихлебывая крепкий ароматный чай, Порфирий Иванович рассказывал о себе. Он сразу же сообщил, что приехал из страны, люди которой стремятся узнать всю правду о Советском Союзе. А знать народу всю правду тем более важно, что он настроен дружественно к советским людям и так же, как они, стремится к миру. Ведь только корыстно заинтересованные лица - пушечные короли и им подобные, наживающиеся на войне, - сеют недоверие и пытаются раздуть пожар войны.

И, уловив сочувственный взгляд хозяйки дома, добродушно продолжал:

- Но смею вас заверить, уважаемая Мария Кузьминична, что на свете существуют люди, чей дух свободен и независим. Их взгляды не затуманены враждой и ненавистничеством. Они беспристрастные судьи мирских дел и страстей человеческих. Так думаем мы, служители истинной веры.

- Разве вы тоже священнослужитель, как и ваш папаша? - с удивлением оглядывая его штатский костюм, спросила старушка.

- Вас удивляет мое светское облачение? - с легкой улыбкой Храпчук показал на свой костюм. - Дело в том, что в далекую поездку мне эта одежда кажется более удобной. Впрочем, какая бы одежда на мне ни была, люди той страны, где я родился, найдут во мне истинного друга. Не так ли, моя дорогая землячка? - и преподобный положил свою мягкую руку на сухонькую, но крепкую руку собеседницы.

И когда через полчаса появился Антон Матвеевич, он застал жену оживленно беседующей € незнакомцем в светло-сером костюме.

Не станем излагать подробности встречи друзей детства. Скажем только, что старая позеленевшая монета, во-время вынутая господином Храпчуком из жилетного кармана, многое пояснила.

- Порфишка!.. - воскликнул хозяин.

- Он самый, - ответил гость, крепко обняв плечистого и уже седого человека.

- Изменился, изменился, Антоша!.. Смотри, и тебя снежком припорошило, - Порфирий Иванович с сочувственной лаской взглянул на побелевшую голову друга. - А в старички тебя все же не запишешь… Усища у тебя вон какие…

- А что же, Порфишка, прямо гусарские! - Антон Матвеевич не без удовольствия провел по своим пышным рыжеватым, лихо подкрученным усам. В них действительно не было ни одного седого волоска.

Несмотря на заверения отца Порфирия, что он "не приемлет горячительных напитков", на столе как бы сам собою возник графинчик.

И надо сказать, что его содержимое иссякло довольно быстро.

Для беседы это обстоятельство не прошло бесследно. Она становилась все сердечней и откровенней.

- Не знаю, Порфирий, чи знайшов я, як то ка-жуть, свою звезду, - невольно переходя на родную им обоим речь, говорил Антон Матвеевич, - только ты возьми, чем мы были, Сенченки? Батя меня дальше четвертого класса так и не дотянул, пустил по слесарному делу. А там - грянула германская, и вернулся оттуда, як то кажуть, себя не досчитавшись… - Антон Матвеевич потряс над столом своей мощной, но изуродованной левой рукой.

- Да, война, она проклятая, - сокрушенно покачал головой гость. - И давно бы этого не было, если бы…

- Ну, кажи, кажи! - горячо воскликнул Антон Матвеевич.

- Если б все мы вот так по-соседски да по душам разговаривали…

- А кто же мешает?

- Да мало ли кто? Ты от войны вот это самое в награду получил, - показал он на руку приятеля, - а те, кто пушки продавал…

- Понимаю, понимаю… - похлопал себя по карману Антон Матвеевич, - наша кровь кой-кому сюда потекла… Чистоганом… А мне вот с тех пор доля пришла - рыбой торговать… Потому грамоты не добрал! Эх, да что говорить, - и он снова наполнил стопки. - Зато у молодежи у нашей путь далекий… Выпьем, Порфирий Иванович, по последней, под груздочек - хозяюшка сама солила…

- Сильный напиток, - крякнул гость, поддевая на вилку скользкий грибок. - Образование - оно у вас, пожалуй, для всех имеется. Но ведь, друг любезный, - всматриваясь в разгоряченное лицо хозяина, продолжал гость, - образование - оно по-разному служить может. И на хорошее и на плохое.

- Как это на плохое? - изумился Антон Сенченко. - Ты про что?

- Да говорят, что у вас те ученые в чести, что подумывают, как больше народу перебить.

- Это кто ж такое говорит? Брехуны, из тех, кто сами на войне наживаются. Да неужто ты, Порфишка, им веришь? - даже приподнявшись, спросил Антон Сенченко.

И гость увидел в глазах старого приятеля неудержимые огоньки былого задора.

Антон Матвеевич выпрямился во весь свой могучий рост. Его лицо пылало негодованием.

- Ты не греми, Антон, - миролюбиво заметил приятель. - Ты не думай, что я под дудку тех брехунов пляшу. Только есть такие газеты, которые нас той отравой кормят.

- А чтоб тебе тот корм впрок не пошел… Да что там долго балакать! Я тебе лучше на факте докажу… Вот тут рядом в комнате сын живет, - указал старик на стену, - нашего корня, Сенченко, вихрастый… Подбавь-ка груздочков нам, мать, - передавая жене тарелку, горячо продолжал Антон Матвеевич. - Разговор больно серьезный пошел…

- Ну и что с того, что он твоей кости, что вихрастый? - съязвил гость.

- А то, - с жаром воскликнул Антон Матвеевич, - что у нас такие вихрастые со всеми народами хотят в мире жить… Да я тебе фактически докажу, - упрямо повторил разгоряченный вином старик. - Пройдем к сынку, сам посмотришь…

И крепко ухватив гостя за рукав, хозяин увлек Храпчука в соседнюю комнату, которая была совсем иной, чем обиталище стариков. Во всю стену тянулись полки с книгами, большой письменный стол был завален папками и журналами. Все показывало, что здесь живет человек науки.

Старик взял с этажерки фотографию в скромной рамочке.

- Вот смотри на эту личность, - указал он на фотографию. - Смотри хорошенько, Порфирий!

Гость не без любопытства стал вглядываться в фотокарточку.

В облике молодого человека он невольно выискивал так называемые "корни Сенченко". Прямых признаков "вихрастости" Храпчук, правда, не обнаружил, хотя над затылком молодого человека и впрямь ему померещилось нечто подозрительное.

И все же эти широко расставленные темные глаза, упрямо стиснутою, чуть насмешливые губы и мужественный постав головы воскресили перед ним образ того самого Антошки, каким он знал его в хибарке на Казацком валу…

- Да… твой корень… это сразу видать, - решительно признался Порфирий Иванович. Он был втайне растроган.

- Вот он, мой Васька, - чуть задыхаясь, произнес Антон Матвеевич. - Ученый. Профессор. Лауреат. Бо-ольшая личность! Всей стране известен. Да что стране! И у вас, небось, Василия Сенченко знают. А такой почет ему все за то, что он о людях болеет, на мирный труд работает… Вот погляди.

И Антон Матвеевич торжествующе поднес к лицу несколько озадаченного гостя другую фотографию, на которой был запечатлен один из моментов работы Всемирного Конгресса сторонников мира. В зале, украшенном лозунгами на многих языках, в дружеском окружении людей самых различных национальностей Порфирий Иванович увидел все то же характерное и, казалось, даже с детских лет знакомое ему лицо.